В обществе

Базис и антинадстройка

18 ЯНВАРЯ 2012 г. ЮЛИЯ ЛАТЫНИНА

«Occupy Wall Street is a people-powered movement that…is fighting back against the corrosive power of major banks». Оно борется «against the richest 1% of people that are writing the rules of an unfair global economy that is foreclosing on our future» — говорится в декларации движения Occupy Wall Street.

Если верить Guardian  и MSNBC (кабельный новостной канал), то «exasperation with the state of capitalism and corporate greed» есть новое слово человечества в борьбе против стяжателей.

Боюсь, что единственным новым в Occupy Wall Street является Facebook да еще возможность заказать по интернету пиццу для протестующих — то есть следствие того самого капитализма, против которого и протестуют. Во всем остальном эта идеология — вкупе с несмешной претензией на то, что «нас 99%» и «мы представляем народ» — стара как мир и доминирует во всех архаических и тоталитарных обществах, являясь главной причиной их отсталости.

Это как с коммунизмом. В XIX  веке, когда слово «прогресс» стало модным, Карл Маркс создал «прогрессивную» теорию о том, как должно быть в  будущем построено справедливое общество.

Но если внимательно присмотреться к империи инков — одному из самых тоталитарных государств, когда-либо созданных человечеством, то легко заметить, что там был полный коммунизм. Что вместо денег у инков был социалистический учет и контроль. А вместо частной собственности были государственные амбары. Последний сохранившийся город инков — Мачу-Пикчу — это страшный концлагерь, выстроенный по единому плану. Это единственный город на Земле, в котором отсутствует базовое понятие дома. Потому что в выстроенном по единому плану городе с каменными стенами и каменными мостовыми непонятно в принципе, что огораживает стена: дом, который является частью квартала, или комнату, которая является частью дома.

Коммунизм у инков был такой, что девушек и парней строили в две шеренги напротив друг друга и женили. И следствием этого коммунизма был тотальный технологический застой и мгновенный крах многомиллионного государства при столкновении с 160 солдатами Писарро.

Посмотрим на Египет времен фараонов — это тоже отнюдь не рабовладельческий строй. Это коммунистический строй. Ведь в Египте рабы были не в частной собственности. Они были в собственности государства и строили пирамиды.

Посмотрим на Оттоманскую порту: после изначальных блистательных военных успехов турок главной причиной постепенного отставания их от Европы стал более чем туманный статус частной собственности (что, впрочем, вообще характерно для обществ, появившихся в результате завоевания и пытающихся, с одной стороны, законсервировать высокий социальный статус воинов, а с другой — лишить этих же воинов частной собственности). Фактически Оттоманская порта была собственностью султана, как СССР был собственностью генсека ЦК.

Так почему же этот общественный строй — строй фараонов и инков, а по сути говоря, строй стада павианов, в котором частной собственности нет, а альфа-самец доказывает свою власть, забирая банан у любого сильного самца и отдавая его, иногда, слабому — почему это павианье-фараонье устройство общества называют «прогрессивным», «новейшим» и долженствующим сменить отмирающий рынок, когда социально-экономическая составляющая истории человечества заключается ровно в том, что рыночные экономики победили и уничтожили все эти общества? В том, что система отличий, основанная на деньгах, победила системы отличий, основанные на зубах, силе и званиях?

Ответ: просто раньше, когда идеализировали прошлое, говорили «надо вернуться к Золотому веку», а когда стало принято идеализировать прогресс, весь этот архаический павиано-фараоновый комплекс вернулся в виде «единственно верного» и единственно прогрессивного учения.

Точно так же с Occupy Wall Street.

Прежде всего повторю за Ниалом Фергюсоном одну очень простую мысль, которую он высказывает в The Acsent of money. Если люди так протестуют против Уолл-стрит, десятизначных зарплат банкирам, vulture capitalism и пр., следовало бы ожидать, что те страны, где нет Уолл-стрит, богаче тех, где она есть. Увы, в реальности те страны, в которых финансовых рынков нет, например, Бангладеш или Вьетнам — куда беднее, чем те, в которых финансовые рынки есть.

Согласно логике борцов против corrosive power of major banks, в тех странах, где этой corrosive power нет, простому человеку легче получить кредит под более низкие проценты. Реальность, однако, опять-таки заключается в обратном. В тех странах, где финансовых рынков нет, кредит под 6-7-12% получить невозможно; зато легко потерять дочь или сына, продав их в рабство за долги.

И это правило касается не только современности, но и зарождения капитализма. В Испании финансовых рынков не было, и Испания обеднела. В Англии и Голландии они были, и Англия и Голландия обогнали Испанию по развитию. В Испании из-за отсутствия финансовых рынков все стремились преуспеть, став либо священниками, либо чиновниками, что привело к образованию гигантского паразитического класса на теле страны. В Англии и Голландии, где легко было получить доступ к капиталу для основания собственного дела, те, кто стремился преуспеть, становились предпринимателями.

То же правило действует в современной России. Банков у нас, строго говоря, нет. Соответственно перед каждым студентом стоит дилемма: или я пойду в органы и буду сразу иметь миллион. Или займусь предпринимательством и неизвестно откуда мне брать стартовый капитал.

Итак, заглянет в историю человечества и посмотрим, так ли свежо exasperation with the state of capitalism and corporate greed, как хотелось бы авторам Guardian.

Возьмем самые архаические из человеческих обществ, не имеющие ярко выраженной субординации и вождей, кое-где в Центральной Африке они еще сохраняются. В них весьма распространено поверие, что человек, у которого урожай лучше, украл духов урожая у соседа.

Не менее характерна система «бигменов», описанная в начале XX века Брониславом Малиновским в Меланезии. Система организована очень просто. Все равны, вождей нет, человек имеет право накапливать, но только при условии, если он потом все раздает. Собственно, такой человек и называется бигменом. В течение года он выращивает овощи, разводит свиней — общество, так и быть, позволяет ему накопить больше других, при условии, что в конце года он устроит пир и все раздаст. Тогда он поменяет собранный им урожай на влияние. Если он не захочет раздавать — местное people’s movement, party-less, leaderless, by the people and for the people найдет способ выразить свое feeling of mass injustice.

Какой выход из этой ситуации для человека, который по тем или иным причинам (у него больше сил или больше детей) имеет больше? Ответ — стать вождем. Кто становился вождем, раздавал только своим воинам. У всех остальных он отбирал. Поразительно, что все традиционные общества всегда находят повод для неприязни к богачам; то есть к такому же человеку, как ты сам, только имеющему больше денег. Но как только большее количество денег сопровождается знатностью рода, эта неприязнь сразу же заменяется глубоким, почти сакральным почтением. Деньги внушают зависть. Сила внушает любовь.

Поднимемся на более высокую ступень общественной эволюции и посмотрим, как было устроено общество в древних Афинах. Как ни странно — в экономическом смысле очень похоже на Меланезию. Налогов в демократических Афинах не было, вместо них были литургии — то есть добровольные взносы богатых граждан на разные общественные обязанности. При такой социальной организации вкладывать деньги в народную любовь было обязательно; вкладывать деньги в производство — опасно. В результате в Афинах были Сократ и Аристотель, но Билла Гейтса в них не было и не могло быть. 

В прагматичном Риме, в отличие от Греции, «частная собственность» была в гораздо большем почете. Вообще римское право в своем четком определении частной собственности представляет собой разительное исключение на фоне большинства древних и средневековых культур. Но если вы посмотрите, как римляне относились к стяжанию, то ответ прост: скорее отрицательно. Лидирующим понятием в их культуре (как, впрочем, и в большинстве древних культур) было понятие славы. Кто стяжает славу — тот герой. Кто стяжает богатство — с ним что-то не то. «Предки… стяжали славу не богатствами, а жестокими войнами», — напоминает в IV в. Аммиан Марцеллин.

Единственной достойной и общественно поощряемой формой богатства было богатство, происходящее от освоения наследственной земли; иначе говоря, богатство не вызывало отторжения только тогда, когда сопровождалось знатностью рода и большим количеством клиентов, пользовавшихся поддержкой и милостью патриция. Отторжение вызывали скоробогачи. То есть те, кто обладал деньгами, но не властью. Здесь мы снова видим в действии тот же принцип. Те, кто завидует богатому, пресмыкаются перед сильным.

Тем не менее Римская империя породила огромное количество богатых и разбогатевших людей, пока не пала под тройным грузом варваров, христианства и бюрократии.

Посмотрим, какими мотивами руководствовались все три силы, разрушившие одну из самых великих империй в истории человечества.

В своем социально-экономическом аспекте раннее христианство представляло из себя в чистом виде коммунизм. Христианство было религией рабов и неимущих, точно так же как сейчас религией неимущих является социализм. Ранние христиане жили общинами, в которых не было частной собственности, и отношение христианства к частной собственности хорошо известно: «Легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому войти в царствие небесное».

«Как же богатеют богатые, если не путем завладения вещами, принадлежащими всем? Если бы всякий брал лишь то, что нужно для поддержания его жизни, оставляя излишек другим, то не было бы ни бедных, ни богатых». Это не Карл Маркс — это Василий Великий в IV в.

«Всякий собственник либо вор, либо наследник вора». Это не Ленин и не Прудон. Это теолог Цезарий Гейстербахский, XIII в.

 «Не отнимать у других их собственности — этого еще мало; нельзя считать себя невинным, пока удерживаешь для себя блага, созданные Богом для всех. Кто не даст другим своего имения, тот убийца и душегубец» — это не декларация движения Occupy Wall Street. Это все тот же Цезарий Гейстербахский, XIII в.

Что двигало германскими варварами? Вы будете смеяться, тоже социальная справедливость! «Это несправедливо, что богатые и ленивые римляне обладают столькими богатствами, а мы, люди храбрые и сильные, не имеем где головы преклонить», — заявлял в свое время Атаульф, родственник разграбившего Рим Алариха.

Что двигало римской бюрократией? Да то же самое — социальная справедливость. Еще во времена республики братья Гракхи ввели в обычай тогдашний велфер — бесплатную раздачу хлеба, и императоры отменили многие завоевания народовластия, кроме этого. Раздачи распространились и на другие города империи; к III веку количество хлеба, изымаемого государством, было так велико, что целые провинции, в первую очередь Египет, не могли продавать хлеб на рынке, пока не выполнят план по продразверстке. Постепенно вмешательство властей в экономику стало так велико, что в 304 г. н.э. император Диоклетиан издал указ о справедливых, единых по всей империей ценах. (Следствием указа, разумеется, было то, что империя перешла на бартер.) Это обычная история с искателями социальной справедливости всех сортов — они морально осуждают накопление, торговлю и ростовщичество, но они почему-то всегда санкционируют все виды грабежа, начиная от примитивной продразверстки и кончая такими рафинированными формами экспроприации, как контроль чиновников над экономикой.

Три вида искателей социальной справедливости — варвары, бюрократы и христиане доканали великую империю.

Что случилось с христианской церковью после того, как она, проповедуя социальную справедливость, воцарилась на развалинах античного мира? Ответ — как и ЦК КПСС, она разбогатела.

Реакцией на очевидное несоответствие между порицанием стяжания и вызывающей бесстыдной роскошью папского престола стала Реформация. При этом и реформаторы, и их предшественники требовали возврата к раннехристианским ценностям, то есть — с социально-экономической точки зрения — к тому же коммунизму.

Табориты внесли в список смертных грехов торговлю (при этом жили они за счет грабежей и продразверстки), анабаптисты до того, как стать мирными стяжателями, устроили в Мюнстере в 1533 году маленькую Камбоджу с казнями на площадях и обобществлением жен, и даже отцы-пилигримы, высаживаясь в Плимуте, вовсе не собирались основывать Америку. Они собирались основывать коммунизм.

Одна из самых поразительных особенностей развития на Западе капитализма, рынка и уж тем более кредитных организаций как раз и заключалась в том, что они развивались вопреки общепринятой идеологии, а не благодаря ей.

Рынок в Европе оказался результатом скорее уникальных исторических условий, нежели каких-то идеологических предпосылок. Это очень легко продемонстрировать, сравнив христианство с исламом. В отличие от христианства в своей социальной аватаре ислам никогда не опускался до прямо коммунистических проповедей: в конце концов, пророк Мухаммед был мужем богатой торговки.

Однако эта большая терпимость к торговле и предпринимательству разбилась об историческую реальность: о череду тюркских нашествий с последующим возникновением Оттоманской империи, в которой, как и во всяком гигантском государственном образовании, власть имела примат над собственностью.

Христианство, в отличие от ислама, куда более отрицательно относилось к богатству, а христианские бюрократии — будь то королевство первого европейского бюрократа Фридриха Барбароссы или испанская монархия — постоянно пытались подчинить частную инициативу. Но в силу географических особенностей Европы и многочисленности ее государств такие бюрократии рано или поздно как модель проигрывали государствам более рыночным.

Если мы посмотрим на другой конец мира — на Китай, — то увидим примерно ту же картину, что и в Риме, с той только разницей, что если в Риме приматом являлось не стяжательство, а воинская доблесть, то в Китае приматом являлось не стяжательство, а чиновничья мудрость.

 Государство в Китае терпело богатство — не более. Отношение китайской бюрократии к людям, которые  занимаются тем, что наживают деньги, колебалось в некоем идеологическом диапазоне, крайней правой границей которого является Конфуций с его «низкий человек думает о выгоде, благородный муж думает о справедливости» — еще раз подчеркиваю, это правая граница. Крайне левой является школа фа цзя и «Книга правителя области Шан», согласно которой, главная задача государства — создание сильной армии, для создания сильной армии необходимо процветающее крестьянство, а вот торговля — это паразиты.

Если мы посмотрим на Ближний Восток, то мы увидим примерно ту же картину. Как я уже сказала, ислам никогда не опускался до прямо коммунистических проповедей. Однако если вы возьмете любой свод восточных жизненных наставлений и примеров, то вы всегда увидите одну и ту же тему: «надо быть щедрым», «надо все раздавать бедным» и так далее. Можно было б подумать, что общество с таким сводом наставлений будет жить гораздо богаче Америки с ее Уолл-стрит; реальность, как мы знаем, доказывает обратное.

В заключение мне хотелось бы отметить несколько простых вещей.

В манифесте Occupy Wall Street содержатся пламенные обличения капиталистов, которые «have deliberately declined to recall faulty products endangering lives in pursuit of profit», «continue to block alternate forms of energy to keep us dependent on oil», «continue to block generic forms of medicine that could save people’s lives» и пр. и пр.

Так вот — не надо говорить, что протесты против медицинских компаний, нефтяных гигантов и финансовых деривативов — это что-то новое в человеческой истории. Новыми являются сами деривативы и сами компании. А вот представление о том, что если медицинская компания продает тебе разработанное ею лекарство, то, значит, она украла у тебя дженерик — это представление не отличается от истории о том, что если у соседа урожай лучше — значит, он украл духов урожая у тебя.

Это абсолютно архаическая черта человеческой психики, восходящая к нашим животным и примитивным корням.

Вся история человечества, там, где в ней есть прогресс, представляет собой преодоление этой идеологии. Вся история человечества там, где в ней есть регресс, представляет собой триумф этой идеологии.

В свое время китайская культура была основана на классе чиновников, которые, напоминаю, разделяли убеждение, что низкий человек думает о выгоде, а благородный муж — о справедливости. Чиновничество служило социальным лифтом, но часто, по мере роста коррупции, социальный лифт переставал работать и огромное число сюцаев и шеньши не находили применения на госслужбе, а зарабатывать деньги было ниже достоинства благородных мужей. Возникал своеобразный класс люмпен-бюрократии, состоявший частично из действительно талантливых людей, а частично из завистливых неудачников. Причем эта люмпен-бюрократия знала, что в счастливые времена благородные мужи служат при дворе, а в смутные они скрываются в лесах, и, разумеется, все они — как и мой корреспондент — считали себя благородными мужами и претендовали, ну, по крайней мере, на статус первого министра.

В итоге именно эта люмпен-бюрократия очень часто оказывалась во главе гигантских народных восстаний, которые в китайской истории были причиной гибели практически всех великих китайских династий. Классический пример —  сюцай-неудачник, несколько раз провалившийся на экзаменах, глава тайпинов Хун Сюцюань.

Это я к тому, что начиная с конца XIX века европейская интеллигенция и интеллектуалы превращаются в этаких леволиберальных хун сюцюаней. Они берут на себя те обязанности, которые раньше брала церковь, проповедовавшая, что «каждый собственник либо вор, либо наследник вора», и проповедуют, в сущности, то же самое.

Европейская история последнего столетия выглядит парадоксально. С точки зрения науки и технологии — это история невиданного прогресса; история цивилизации, которая построила железные дороги и самолеты; создала телекоммуникации и интернет; излечила болезни, считавшиеся неизлечимыми.

Что же касается осмысления левой публикой всех этих гигантских изменений, которые были бы невозможны без существования финансовых рынков, то сначала это были  «полезные идиоты», с восторгом поддерживавшие Сталина; потом — бессмысленные протесты 68-го года, а теперь — движение Occupy Wall Street, которое пишет в своем манифесте, что, если нефтяные компании продают им нефть, это означает, что нефтяные компании украли у них альтернативные источники энергии.

В свое время Карл Маркс писал, что «базис» — то есть способ производства — порождает «настройку», а именно: социально-экономические отношения и идеологию. В современном мире ровно наоборот. «Базис» в мире технического прогресса и финансовых рынков порождает «антинадстройку».

На роль интеллектуальных владык в нем претендуют люди, по каким-то причинам отторгнутые стремительно растущей экономикой, но при этом усматривающие в своих собственных экономических неудачах доказательство нравственной деградации тех, кто разбогател.

В этом смысле меня поражает тотальное несоответствие между невиданным финансовым, техническим и социальным прогрессом современного мира и господствующей в нем идеологией меланезийских дикарей, научившихся пользоваться социальными сетями.

 

Фотография ЕЖ