В обществе
Просвещение или смерть. Часть 3
14 НОЯБРЯ 2012 г. ЕВГЕНИЙ КОЗАЧЕНКО
Просветительская политика государства имеет прямое отношение к образованию, но не ограничивается образованием: в эту же связку попадают СМИ и интернет. Но просветительство пасует якобы перед волей большинства: на телевидении, как нам объясняют, правит рейтинг, который эту самую волю вроде бы выражает.
В действительности рейтинг давно ни на что не влияет. В начале ноября прошлого года на телеканале «Россия 1» в выходной день был показан фильм Андрея Звягинцева «Елена»: канал приложил руку к его финансированию. Фильм был показан в прайм-тайм с минимумом рекламы, причём места, в которых он прерывался рекламной паузой, согласовывались с режиссёром. Рейтинги были очень высокие: в среднем 20% по столице и по стране. Каждый пятый зритель смотрел «Елену» — и ему не было скучно, вопреки общей неторопливости картины и прогнозам теленачальников. Фильм был показан через месяц после премьеры, это тоже не следует сбрасывать со счетов, но основная причина такого рейтинга — в голоде обычного человека по хорошо сработанной вещи.
Ежегодно московскую международную книжную ярмарку посещает более 200 тыс. человек. Для сравнения: фестиваль «Нашествие» в 2012 г. посетило 150 тыс. человек. Только вот информация о «Нашествии» есть везде, а книжную ярмарку рекламирует разве что растяжка над входом в ВВЦ. Несмотря на это, павильон, в котором проводится мероприятие, набит людьми, наплыв которых не иссякает даже к вечеру. Московский кинофестиваль привлекает около 60 тыс. человек, это не самая высокая цифра: при грамотной организации и понижении цен на билеты (в несколько раз превышающих европейские) число зрителей может возрасти до 250-300 тыс. — таков результат кинофестиваля в Торонто.
Никто не спешит делать из этих показателей какие-то выводы. Каналы продолжают ставить в сетку вещания дешёвые мыльные оперы, сенсации из жизни звёзд и криминальные сводки. Дело не в рейтингах: казалось бы, 20-ти процентов «Елены» вполне достаточно для того, чтобы увеличить долю качественного кино, но рейтинги – ширма. Телевидение работает по примитивной схеме: канал существует за счёт рекламы, объём которой определяется заинтересованностью рекламодателя. Рекламодателю выгодно купить время на канале с большой аудиторией. Прирост аудитории происходит при регулярном обыгрывании нескольких нехитрых тем, зависящих от профиля канала («первый развлекательный», «первый мистический», «первый бандитский», просто «Первый»). Чем дешевле контент, тем больше канал экономит денег и тем больше прибыли он получает. Успех неформатного продукта вроде «Елены», который может окупиться в перспективе, невыгоден по причине первоначальных потерь. Дешевле — сериальную тягомотину по мексиканскому образцу! И так посмотрят.
Увы, эта же практика распространяется повсеместно: на книгоиздание, печать, радиовещание. «Народу нравится». И кому-то действительно нравится, но потакать прихотям примитивной аудитории — значит погружать её в ещё больший сон, ещё больше примирять с тем, что иначе здесь не бывает.
Плох и другой крен, когда власть встает на позицию «за всё отвечает государство». Рано или поздно она приводит к идеологическому террору. Или к топорному миссионерству, когда власть лепит из себя спасительницу народов и учит правильному и традиционному: почтению к авторитету, вере, патриотизму, культу физической силы, любви к утренней зарядке и полевым работам. Желательно, принудительным.
Успешная просветительская политика выражается в балансировании на грани, в осознании государством своих цивилизаторских функций и предоставлении гражданам определённых свобод. За властью должна быть закреплена функция прогрессора, и эта функция требует проведения ряда реформ.
В первую очередь — создания системы экспертной цензуры. В постсоветском сознании цензура связана с ограничением свободы слова и тотальным идеологическим контролем. Получение цензорских полномочий зависит не от профессиональных качеств, а от лояльности функционера. На самом деле цензура не ограничивается идеологией. Чтобы не возникало путаницы, хочу пояснить, что понимаю под цензурой любой упорядоченный отсев. Он может происходить на разных основаниях: помимо идеологической существует ещё несколько видов цензуры. Коммерческая, или рыночная цензура измеряет ценность продукта выгодой, которую он может принести. «Качественное» в такой системе координат означает содержащее возможности для воспроизведения и дальнейшего извлечения прибыли. Можно долго биться над подготовкой передачи о Джоне Эверетте Милле или Джоне Стюарте Милле, но продюсер закроет ваш проект, если посчитает его убыточным. Продюсер, как и массовый зритель, не различает Милле и Милля, неизвестность может отпугнуть зрителя, значит, уменьшит рейтинги, значит, насторожит рекламодателя, значит, обернётся затратами, значит, никакой передачи.
Есть форматная цензура, её можно узнать по слову (извините) «концепция»: продукт может быть крепко сделан и интересен публике, но будет отсеян, если не подойдёт по формату. Условно говоря, «Закрытый показ» никогда не покажут на ТНТ. За коммерческими показателями и соблюдением формата следят многие СМИ. Существует, наконец, экспертная цензура: отсевом занимается профессионал, чей авторитет подтверждается цеховым признанием.
В 1958 г. английский сатирик и социолог Майкл Янг написал антиутопию «Возвышение меритократии: 1870-2033», в которой описал новую форму общественно-политического устройства — меритократию, означающую «власть достойных». Достоинство определялось в книге способностями человека и возвышало наиболее признанных и компетентных. Причиной установления меритократии была вопиющая неграмотность прежних властей. Янг настаивает, что пришедшая им на смену система узаконивает неравенство и расслоение нового типа. Роман завершается сценой свержения интеллектуалов и торжеством масс.
Честно говоря, я плохо представляю себе условия для установления меритократии в государственном масштабе, однако могу привести несколько примеров её успеха на местном уровне. Во-первых, это университеты: статус человека там определяется достижениями, поэтому вершину вертикали занимают best of the best, ниже стоят кураторы и управляющие, тихие механики процесса, ещё ниже — студенты, чьи успехи и положение нужно регулярно подтверждать. Получение статуса «достойного» сопровождается меритократическими процедурами: поступлением, срезами знаний, защитой творческих проектов. Всё это приводит к отсеву и оставляет наиболее подготовленных. При этом видимость вертикальной иерархии оборачивается горизонталью и уравнивает профессора и студента, если состоятельность последнего подтверждается глубиной знаний и результативностью. Это такой Хогвартс, в котором мальчишка Гарри на равных общается с одним из верховных волшебников. Меритократия — та же экспертная цензура, единственная прогрессивная её разновидность.
Другой пример меритократии — толстый литературный журнал. Никто не сомневается в праве редактора отказать в публикации графоману, никто не говорит об ущемлении прав графомана, о тоталитаризме редакции — потому что редактор доказал своё право отбирать и отказывать. Ещё один пример меритократического сообщества — творческий коллектив, скажем, театральная труппа, во главе которой стоит режиссёр, подчиняющий своему замыслу ход репетиций и развитие спектакля. Актёр понимает, что может обратиться к режиссёру со своими соображениями, и не менее ясно он понимает, что у режиссёра есть полное право этими соображениями не воспользоваться.
Меритократия существует не первый десяток лет, Майкл Янг не придумал ничего радикально нового. Строго говоря, вопрос не в создании меритократических структур — они и так есть; вопрос в придании им официального статуса — с вытекающими из этого последствиями. Победа масс и свержение экспертного руководства оборачивается отменой вступительных экзаменов и пахнет Венесуэлой, пещерами, вульгарным социализмом — чем угодно, кроме справедливости.
Участие государства в деятельности экспертного сообщества сводится к установлению объёмов финансирования — в остальном экспертам предоставляется максимальная творческая свобода, подчёркивается их идеологическая самостоятельность. В этом и заключается прогрессорская функция государства — дать профессионалам денег и отойти, проследив за тем, чтобы деньги разошлись нуждающимся. Чиновники при таком раскладе, естественно, лишаются цензорских полномочий и подчиняются требованиям профессионала.
Сегодня эксперт зависит от дилетанта.
Вот районный суд посчитал, что в новосибирской физико-математической школе слишком хорошо учат, поэтому потребовал вместо профессоров набрать людей с педагогическим образованием.
Вот министром культуры становится не раз уличённый в плагиате Владимир Мединский и берёт в заместители Ивана Демидова, который запрещает Сэму Клебанову прокатывать в России картину Майи Милош «Клип», победившую на минувшем Роттердамском фестивале. Мне неизвестны заслуги Ивана Демидова перед российской культурой, зато мне хорошо известны просветительские заслуги Сэма Клебанова, закупающего лучшее современное независимое кино. Демидов не знает правильного написания слова «Пандора», но раздаёт щелчки по носу и куражится как может.
Вот тот же Мединский предлагает зрителям самостоятельно сформировать список картин, которые попадут в школьный кинокурс. Казалось бы, это учебная дисциплина, какие зрители? В 2008 г. журнал «Сеанс» опросил сто специалистов (режиссёров, критиков, киноведов), предложив им назвать десять лучших отечественных картин. Результаты опроса находятся в открытом доступе, но Минкультуры делает ставку на дилетанта. Если так, почему бы не предложить родителям определить содержание других предметов: биологии, например, из которой давно пора выкинуть спекуляции Дарвина и прочие разжигающие темы?
Вот замечательный документалист Олег Дорман делится с теленачальниками идеей создания нового канала, сосредоточенного на человеке: прославленном или неизвестном, старом или неопытном, живущем в России или за её пределами, главное, чтобы это был человек, которого интересно слушать и наблюдать. Теленачальники говорят: не время — и что-то невнятное о преимуществах колеи. Тот же Дорман снял фильм о Набокове к столетию писателя, который оказался на родине никому не нужен.
Вот то и дело раздаётся критика школьных учебников, которые написаны не так и учат не тому. И всё останется как есть, пока за их одобрение не будут отвечать эксперты.
Меритократия в образовании в одном аспекте будет совпадать с современной образовательной политикой: липовые государственные и коммерческие вузы, мракобесные академии и НИИ будут уничтожены. Студентов переведут в вузы аналогичного профиля, при этом к ним будут предъявляться более высокие требования. Это первая мера, требующая улучшения качества образования. Вторая мера: ужесточение правил приёма в вузы и возвращение школам для одарённых детей прежнего статуса (возвращение прав на проведение экзаменов и зачисление детей со всей страны). Значение при поступлении в школу или в вуз имеют способности человека, а не прописка. Третья мера: увеличение количества бюджетных мест в вузах, в идеале — бесплатное высшее образование, но это уже что-то утопическое из сериала про Нью-Васюки, в нынешней экономической ситуации едва ли возможное. Четвёртая мера: материальное поощрение регионального энтузиазма. Здесь нужно сделать небольшое отступление. Учебники литературы и истории обходят стороной культуру регионов, в итоге Россия для русского европейца сжимается до масштабов Алжира. А что там дальше, за Уралом — чёрт его разберёт. Чтобы страна превратилась в сознании человека в единое культурное пространство, нужно ещё в школе много и подробно рассказывать о регионах. Так будут постепенно преодолеваться имперские амбиции.
Провинция должна стать привлекательной не только для капиталовложений, но и для труда. Первый шаг делает государство: выделяет деньги на развитие или создание исследовательских лабораторий и университетов. Квалифицированных педагогов приглашают работать в глубинку за большие деньги и в приличных условиях. Отстраиваются не просто университеты, но кампусы, следовательно, создаются вакансии для местных. Для привлечения студентов со всей России и из других стран создаются бюджетные места — или система образовательного кредита (английская модель). Интеллектуальная элита, готовая переехать в глушь для осуществления какого-либо проекта, получает от государства материальное поощрение. Развитие образования, привлечение одарённых людей и крупного капитала приведёт к развитию социальной инфраструктуры региона. В первое время это серьёзно ударит по бюджету, но гарантирует бонусы в дальнейшем.
Процедура назначения начальников в образовании тоже изменится. Берётся на вооружение нобелевская система: лауреат выдвигает лауреата. Министра выбирает комитет, состоящий из экспертов. Если нужен формальный критерий для их выделения, то он есть: цеховое признание. В комитет попадают учителя года, ректора лучших вузов, доктора педагогических наук, создатели инновационных подходов в образовании. Выдвигается несколько кандидатов (возможны самовыдвижения), происходят низовые выборы: достойного выбирают достойные. Та же процедура — на уровне отдельных образовательных учреждений. Ректор (директор) выбирается коллективом учреждения, а не назначается сверху. Если кандидата нет, коллектив прибегает к помощи департамента образования. Мне приходилось много раз быть свидетелем конфликтов школьных учителей с новым руководством, когда оно назначалось вопреки желанию учителей. Поэтому хочу ещё раз повторить: экспертное сообщество должно быть максимально отделено от государства, оно лучше знает, кого сделать управляющим и какие преобразования провести. Увы, власть не понимает, что низовая инициатива, участие педагогов и студентов в выборах и реформах будет только играть ей на руку: исчезнет повод для обвинения властей в кровавом произволе. Рядовой работник образования будет осознавать, что только он и его коллеги отвечают за состояние профессиональной среды. Свалить ответственность не на кого.
10 сентября, за несколько дней до проведения «Марша миллионов», один из лидеров научно-образовательной колонны Григорий Колюцкий опубликовал в интернете манифест «Образование, здравоохранение и наука — для всех!», в котором сформулировал несколько меритократических требований. Первое: «Мы за самоуправление в вузах, больницах, НИИ, школах, детских садах: учителя лучше чиновников знают, как учить, врачи — как лечить, ученые — как двигать науку вперед». Второе: «Мы за обязательную профессиональную и общественную экспертизу всех планируемых образовательных, медицинских и других социальных реформ, с учетом результатов уже проведенных “экспериментов”».
«Власть достойных» не значит ущемление слабых. Университетом управляют достойные, и никто не жалуется на ущемление прав двоечника, лишённого всяких привилегий. Меритократия предусматривает отсев двоечника на высшей ступени получения образования, но не отнимает возможности доучиться в школе. Более того: оконченное среднее образование принципиально для меритократии, поскольку она не оставляет человеку альтернатив: быть образованным или оставаться неграмотным валенком. Таковы условия жизни в обществе: хочешь сказать слово — покинь пещеру. Хочешь где-то работать — пожалуйста, государство сделает всё для того, чтобы погрузить тебя в густую информационную среду и гарантирует занятость. Но изволь для этого работать головой, самостоятельно учиться и трудиться — потому что иначе ты очень быстро вылетишь на улицу без дотаций и пособий по безработице.
Можно сказать, меритократия — это переходный этап к народному управлению государством, к форме самоуправления, когда система исправно работает без тычков и понуканий — и подразумевает регулярное участие рядового члена общества в управлении. Для этого меритократия учащает процедуру выборов — чтобы привить человеку привычку отвечать за состояние своего цеха, отрасли, страны.
Реформа СМИ должна преследовать те же просветительские цели.
Государство выделяет деньги на создание ряда новых просветительских площадок, руководителями которых становятся эксперты. Таким образом, происходит если не вытеснение, то уравновешение: объём профанного перестает превышать объём профессионального. В любом случае, целью реформирования останется погружение человека в питательную информационную среду, которая не только считается со вкусами аудитории, но поднимает планку и приучает к ней обывателя.
Естественно, существующее финансирование не сможет покрыть всех расходов на реформы в образовании и медиа, потребуется привлечь дополнительные источники. Какие?
Есть другой пример возмутительно затратной области, вытесняемой обычно в сумеречную зону сознания человека, особенно если это советское сознание. Оно хранит космическую утопию 60-х и по инерции связывает покорение космоса не с колоссальными затратами (что за бестактное упоминание о прагматике!) и нулевыми практическими результатами, а с преодолением человеческих возможностей и самой системы, потому что это ведь символ свободы от тоталитаризма: уйти из страны с железным занавесом можно только вертикально. Но для власти космическая программа была и остаётся органом, длиной которого принято мериться в светской компании: орган является признаком сверхдержавы, обсуждение и критика его работоспособности считается чем-то недостойным.
Статистика такова: «Фобос-грунт» обошёлся в 5 млрд рублей и потерял связь с Землёй через 2 часа после запуска, продержавшись на околоземной орбите 2 месяца и 6 дней. «Экспресс-АМ4» (стоимость — 9 млрд рублей) перестал передавать телеметрическую информацию через 10 часов после запуска, а через 7 месяцев сгорел в атмосфере. «Марс-96» обошёлся в 500 млрд рублей и разрушился через 5 часов после запуска. За один только 2011 г. произошло пять неудачных запусков летательных аппаратов, но на бюджете Роскосмоса это не сказывается. В 2010 г. он составил 101,3 млрд рублей, в 2011 г. — 120,1 млрд рублей, в 2012 г. (по предварительным данным) — 150 млрд рублей. За последние 10 лет бюджет агентства вырос более чем в 15 раз (9,7 млрд в 2002 году и 150 млрд в текущем). В 2013 г. финансирование вырастет до 175 млрд, в 2014 г. составит 200 млрд рублей. До 2015 г. планируется увеличить количество аппаратов, осуществляющих метеорологический мониторинг, запустить зонды для изучения Солнца, Луны, Фобоса и Венеры, подготовить пилотируемый полёт на Марс. До 2022 г. планируется организовать поиски внеземной жизни на спутнике Юпитера Ганимеде (почему-то именно на Ганимеде).
На 60% программа Роскосмоса финансируется из федерального бюджета[1]. Ежегодно миллиарды долларов улетают в трубу, извините, в сопло Роскосмоса на исследование Венеры и поиски инопланетян. Изучение марсианского грунта, имеющего нулевое практическое значение, ставится выше образования и культуры, на которых государство предпочитает экономить. «У нас в стране слишком много проблем, кроме космоса», — это не разлагающий голос проплаченной Штатами оппозиции, это мнение главы Роскосмоса Владимира Поповкина. Состояние отрасли таково, что даже он не может отрицать её кризиса и необходимости перемен.
Не думаю, что мировая наука пострадает, если Россия сведёт к минимуму расходы на космические исследования. Освободившиеся средства можно будет пустить на центры для одарённых детей и провинциальные школы, на улучшение условий труда в бедных регионах, на поддержку инновационных образовательных программ и открытие научных центров в Сибири и на Дальнем Востоке. Можно будет создать новые просветительские журналы и радиостанции, проводить кинофестивали и бесплатные музыкальные вечера — всё это имеет к реальной, окружающей нас стране гораздо большее отношение, чем метеорологические аппараты, ничего толком не способные спрогнозировать, и внеземные цивилизации на Юпитере.
В мае 2013 г. начнёт вещание Общественное телевидение (ОТВ) с годовым бюджетом в 1 млрд рублей. Это приличный бюджет — бюджет канала, который может позволить себе не заботиться о рейтинге. Этой цифры — 1 млрд — держатся многие просветительские каналы, хотя она и не является предельной. Для сравнения, бюджет «Культуры» составляет 6 млрд рублей, Пятого канала времён расцвета — 4,5 млрд, канала «Наука 2.0» — 300 млн рублей, France 24 — 80 млн евро (3,2 млрд руб.), «Евроньюс» — 50 млн евро (2 млрд руб.). Чтобы представить масштаб расходов на Роскосмос, можно посчитать, сколько бюджетов ОТВ укладывается в бюджет Роскосмоса. 1 млрд — немаленькая сумма, канал, вещающий на всю страну, живёт на неё год. Роскосмосу при нынешнем размахе хватает её на 2-3 дня.
Впрочем, не стоит вешать всех собак на Роскосмос — есть и другие затратные отрасли, статус которых давно нужно пересмотреть. По каким отраслям это ударит, какой вектор просветительской политики будет в итоге выбран, какое место будет отведено профессионализму реформаторов — все эти вопросы сводятся к двум факторам.
К приоритетам, расставляемым государством. И к активности общества, способного подтолкнуть руководство к верному выбору.
[1] По материалам Википедии: «Мероприятия Программы выполняются за счет средств федерального бюджета в объеме 305 млрд. рублей и привлекаемых внебюджетных средств в объеме 181,81 млрд рублей».
Фотография ИТАР-ТАСС