В обществе
Герман всегда обманывал ожидания
22 ФЕВРАЛЯ 2013 г. ЮРИЙ ГЛАДИЛЬЩИКОВ
Слово «гений» вроде бы запретное, но для меня безусловно, что Герман — один из реальных гениев современного мирового кино. Странно после смерти сравнивать его с живыми, но в современном постсоветском кинематографе есть три по-настоящему больших фигуры — Кира Муратова, Александр Сокуров и Алексей Герман, как бы ни было обидно остальным.
Вместе с тем понятно, что Герман был человеком очень сложного характера, человеком невероятной, иногда даже болезненной требовательности по отношению как к себе, так и к другим. Требовательность к себе проявлялась, в частности, в том, что все его фильмы делались очень трудно. Если не считать сорежиссерской работы в фильме «Седьмой спутник» (1967), то у Германа всего пять картин, включая последнюю, «Историю арканарской резни», которая все никак не выйдет. Работа над последними двумя картинами — «Хрусталев, машину!» и «Историей…» — была настоящим кошмаром и для Германа, и для окружающих. Мы знаем, как долго он делал эти картины, как он мучил себя и других. Есть режиссеры, с которыми работать одно удовольствие, — таков, например, Тарантино (хотя их с Германом сравнивать вряд ли возможно, поскольку они представляют собой совершенно разные подходы к кинематографу): его обожают все актеры, он каждый день приходит на съемочную площадку с новыми идеями, он радостен, оптимистичен. У Германа работа всегда тяжелая, напряженная, с нервами, с нелюбовью к себе. Герман даже говорил как-то, что режиссер обязан ненавидеть свои произведения. Тем не менее, я очень надеюсь, что мы увидим его последний фильм. Честно говоря, я уверен, что он давным-давно доделан, но, наверно, из этой творческой злости, направленной, в том числе, и против самого себя Герман просто боялся выпустить его из рук.
Это был человек, который постоянно отстаивал высокие человеческие качества, поэтому он всегда находился в конфликте. В конфликте с начальством, с власть имущими, с теми, кто правит бал. Оборотной стороной этого было то, что Герман, опять же, всегда вступал в конфликт с самим собой и с теми, кто его окружал. Поэтому, как ни печально, он начинал ссориться, например, с молодыми режиссерами, которые были его учениками и его боготворили, — так закончился его замечательный нережиссерский проект, «Студия первого и экспериментального фильма». Мы знаем, как тяжело складывались его отношения с Леонидом Ярмольником во время съемок «Истории арканарской резни». Но все это, разумеется, черты гения.
Герман умел необычным образом раскрыть актера. И Быков, и Миронов, и Петренко, и Гурченко, и Никулин — все они в его фильмах особые, другие. Именно Герман открыл Андрея Болтнева и Юрия Цурило и создал их величайшие роли. Я помню, как нервно Герман реагировал на то, что после фильма «Мой друг Иван Лапшин» Болтнев сыграл уголовника в какой-то картине. Герман настолько сроднился с образом Лапшина, который он создал для этого актера, что для него было оскорбительно, что он теперь играет негодяя.
Картины Германа почти всегда обманывали ожидания. Фильм «Мой друг Иван Лапшин» в свое время произвел революцию, потому что в нем была достоверность и даже дотошность в передаче эпохи. От «Хрусталева» все ожидали того же, и Герман во всех интервью обещал, что в этом фильме будет воссоздание 1953 года, каким его еще никто никогда не видел. Все шли на эту картину как на повторение «Лапшина». И вдруг оказалось, что «Хрусталев» — картина абсолютно сюрреалистическая, неожиданно нелинейная. Другое дело, что в «Хрусталеве» есть две страшнейшие и совершенно натуралистические сцены — сцена изнасилования зеками главного героя и сцена с неким полудохлым стариком, в котором сразу же распознаешь Сталина. Поэтому имеет смысл говорить не столько о правдивости картин Германа, сколько о какой-то художественной сверхправде — пусть это звучит банально, но в случае с Германом более точно.