В обществе
Медиафрения. Четыреста лет без права переписки
12 НОЯБРЯ 2013 г. ИГОРЬ ЯКОВЕНКО
На прошлой неделе Россия продолжала удивлять мир. Олимпийский факел был отправлен на космическую околоземную орбиту, а депутат Елена Мизулина, выступая на конференции, посвященной 400-летию дома Романовых, потребовала запретить суррогатное материнство, поскольку оно, это материнство, такая же угроза человечеству, как ядерное оружие. Путешествие потухшего, точнее, на этот раз погашенного, факела в космос имеет такое же отношение к Олимпийским играм, как суррогатное материнство к ядерному оружию, а депутат Мизулина к праву. А вот 400-летие дома Романовых, пожалуй, способно объяснить, почему символами нашей страны регулярно становятся неисправные вещи: пушка, которая никогда не стреляла, колокол, который никогда не звонил, а вот теперь еще и факел, который постоянно гаснет.
От газеты для одного человека до телевидения для одного человека. 400 лет застоя
Новостные сообщения минувшей недели украсила картинка под названием «Владимир Путин воспитывает Владимира Жириновского». Это была реакция президента на безумное, истерическое, а попросту говоря, преступное выступление Жириновского в «Поединке» у Соловьева, где вице-спикер призвал опутать Северный Кавказ колючей проволокой, запретить местным женщинам рожать, а заодно признался в искренней ненависти к большей части народов бывшего СССР и некоторой части народов России.
Путин был деликатен («Вы опытный политик», «у меня к Вам большая просьба», «у Вас устойчивый электорат»), но в то же время тверд («нет необходимости обращаться к отдельной его части для того, чтобы укрепить его в ущерб интересам нашей страны»). Что на это ответил Жириновский, нам не показали. Поскольку сценарием ответная реплика не предусмотрена. Так же как сцена чудесной находки президентом древних амфор не предусматривала ретроспективного развития сюжета, а именно того, кто и как их туда подкладывал. Так же как сцена доставки двумя вертолетами в кабинет министра МВД подозреваемого Зейналова не предусматривала логичного развития сюжета в виде хроники тех преступлений, по которым подозреваемые почему-то не удостаиваются такой чести.
Ничего похожего на перечисленные выше сюжеты нет и не может быть в эфире британской BBC, японской NHK, американских Fox News или CNN. Вообще в любом из тысяч частных или общественных телеканалов мира. То есть показать, конечно, покажут. Но покажут ТАК, что все зрители поймут, кто здесь пытается втереть им очки, а кто просто смешон. Почему одни народы получают из СМИ пусть порой противоречивую, порой тенденциозную, но все же информацию, а другие, в том числе и наш народ, удостаиваются в основном тупой лжи и пропаганды? Именно это составляет большую часть информационного и общественно-политического контента трех телеканалов, охватывающих 99,9% населения России.
Первая российская газета, «Куранты», начала выпускаться четыре столетия назад и имела тираж один-два экземпляра. У нее был один читатель — русский царь. Если на то была царская воля, к прослушиванию газетных новостей допускалось несколько наиболее доверенных бояр. Столетие спустя петровские «Ведомости» имели тираж уже несколько десятков экземпляров и были предназначены для трансляции российской элите государевой точки зрения на текущие события.
Ежедневные римские газеты, возникшие более двух тысячелетий назад, во времена Юлия Цезаря, еще носили государственнический характер и по контенту были похожи на нашу «Российскую газету», поскольку много места на этих дощечках занимали сенатские акты и прочие государственные дела. Но уже венецианская gazzetta XVI века была сугубо частным делом, как и французская La Gazette, которая издавалась примерно в то же время, что и русские «Куранты», только была печатной, а не рукописной и выходила не в одном-двух экземплярах, а тиражом 1200 экземпляров, то есть для людей, а не для начальства.
Русский критик и историк литературы Александр Михайлович Скабичевский так определил фундаментальное различие российской и западной прессы: «В Европе печать развивалась естественным путем, как результат роста образования, удовлетворения естественных потребностей общества, а в России насаждалась сверху, властью». За полтораста лет, прошедших с момента написания этих слов, добавить, по большому счету, нечего.
Тупиковая ветвь эволюции
Двадцать лет назад казалось, что возможна какая-то эволюционная трансформация. Что новая свободная российская журналистика может вырасти на дереве, корнями которого являются дьяки Посольского приказа, готовившие «Куранты» для первых Романовых, а стволом этого дерева стали «подручные партии», как ласково называл журналистов незабвенный Никита Сергеевич Хрущев. Оказалось, не может. Не родятся от осины апельсины.
Оказалось, что по-своему правы были большевики, когда, создавая под свои большевистские нужды новую прессу и новую журналистику, не стали пытаться влить новое вино в старые мехи.
На этой неделе, 13 ноября, исполняется 95 лет со дня рождения Союза журналистов РФ. Тогда, в ноябре 1918 года, состоялся еще один очередной акт воспроизводства той модели прессы и ее отношения с обществом и властью, которая преобладала в России во все времена: и в эпоху Романовых, и в период СССР, и при путинском режиме. Почетными председателями первого журналистского съезда были избраны Ленин и Троцкий, а основной доклад делал Каменев (тот самый, который «и Зиновьев»). Тогда, 95 лет назад, люди не стеснялись называть вещи своими именами, поэтому Каменев прямо сказал: «Газета должна быть мощным орудием пропаганды; гораздо более она должна походить на прокламацию, чем на старый большой газетный лист с теоретическими рассуждениями, которые давались прежними нашими газетами».
Сегодняшние командиры медийного пространства, все эти добродеевы-эрнсты-кулистиковы-габреляновы, в отличие от Каменева так ясно свои мысли не выражают, но действуют строго в этом русле. А все разговоры мединских-михалковых о необходимости главенствующей идеологии, транслирующиеся по всем главным СМИ, закрепляют эту модель в общественном сознании.
Модель, в которой власть для прессы является и источником, и главным героем, и единственным адресатом, то есть та модель, которая господствует в России четыре сотни лет, уродует и прессу, и общество, и саму власть. Про то, как эта модель уродует общество, написано много. В том, как она уродует саму прессу, можно убедиться, включив телевизор. Но, пожалуй, главной жертвой по масштабу причиненного этой моделью уродства, является власть.
Есть такая профессия: гордиться Россией
На минувшей неделе были широко представлены в СМИ два события: презентация новой концепции единого учебника истории и 400-летие дома Романовых. Историей теперь надлежит безальтернативно и непрерывно гордиться, а 400 лет Романовской династии — это четыре золотых века нашей истории. Причем эта точка зрения сегодня является доминирующей не только среди привластных идеологов, но и среди оппозиции. Разница только в том, что левая оппозиция гордится советским периодом, а романовским периодом гордиться отказывается, а оппозиция либеральная делится на две части: ту, которая вслед за Чаадаевым про российскую историю слова доброго не скажет, и ту, которая советский период считает кошмарным недоразумением, а века дома Романовых — периодом российского триумфа. Особенно заметен на медийном поле такой яркий гордец за романовскую Россию, как философ Игорь Чубайс, который, полемизируя на сайте «Эха Москвы» с блогером Антоном Носиком, настолько возбудился, что скатился до банального хамства младшего школьного возраста, когда дети используют фамилию оппонента для его посрамления и доминирования в споре.
Носик в этом мини-диспуте выступил с классически чаадаевских позиций. Они настолько известны, что не нуждаются ни в описании, ни в комментариях. Позиция Чубайса-старшего сконцентрирована в его фразе «Высшее достижение Российской цивилизации — имперский период, геополитическая катастрофа началась с ее распада и погружения в совок». В доказательство приводятся достижения в геополитике и производстве, по которым этот самый «совок» вполне может конкурировать с Россией романовской.
Есть нечто общее, некий зловредный код, воспроизводящий чудовищное уродство и моральную неполноценность российской власти, и в первую очередь тех, кто ее воплощает в своем физическом теле, в своей персоне. Будь то Путин, Сталин или последний Романов. Про Путина и Сталина написано и показано довольно много, и большинство вменяемых людей в оценке этих сограждан не расходятся, а вот последний Романов в массовом сознании предстает в качестве пусть слабого, пусть недалекого, пусть подкаблучника, но все-таки очень приличного и порядочного человека, жертвой обстоятельств оказавшегося не вполне на своем месте. И вообще невинно убиенный мученик, канонизированный РПЦ…
Тем, кто так думает, рекомендую «Дневники Николая Второго» за 1882-1918 годы. Вот, например, 1905 год. Уже было «кровавое воскресенье», зреет революция, японцы уже разбили нас при Мукдене, но до трагедии Цусимы еще несколько дней. 8 мая, воскресенье. Император пишет: «День простоял холодный и серый. В 11 часов поехали к обедне и завтракали со всеми. Принял морской доклад. Гулял. Убил кошку. После чая принял князя Хилкова». Чуть раньше, вскоре после разгрома при Мукдене. 17 марта, четверг. «Завтракали одни с детьми. Гулял, убил двух ворон. Погода была серая и сырая». Дневники Николая Александровича, воспоминания тех, кто был с ним рядом, свидетельствуют, что повседневное, монотонное и бесцельное убийство тысяч кошек, собак и ворон было таким же атрибутом его жизни, как семейные завтраки и прогулки. Он ведь император, самодержец. Ему никто не может сказать, что безвинных зверушек и птичек убивать ради бездельного развлечения нехорошо. И дело, конечно, не только в повседневном рутинном живодерстве. От «Дневников» остается впечатление, что их царственный автор совсем не понимал, что именно в данный момент происходит во вверенной его попечению стране, а в душах людей, его окружавших, понимал примерно столько же, сколько в душах кошек, собак и ворон, которых он столь методично расстреливал. Впрочем, те страницы «Дневников», которые написаны после отречения, вызывают уважение к хладнокровию и достоинству, с которыми последний Романов принимал свою участь. Но это уважение к человеку, а не к правителю.
Кому-то может показаться кощунственным сравнение Николая Романова, чьими жертвами стали тысячи зверей и птиц, со Сталиным, уморившим миллионы людей. Я и не равняю их по масштабам душегубства. И не ставлю в ряд степень морального уродства. Сталин вне конкуренции. Общее у всех без исключения русских властителях в чудовищной оторванности от людей, в бескрайнем одиночестве, в бездне, отделяющей властителя от миллионов подданных. Один из важнейших факторов, создающих эту оторванность, постоянно воспроизводящих эту бездну — российская модель прессы, существующей для власти и на основе власти. Это становится очевидным при сравнении с действием другой медийной модели.
Любимым сюжетом российских СМИ в последние недели стали новые разоблачения Сноудена, все больше изобличающие аморальную политику США. Выглядит эта политика и вправду как-то не очень. Всех-то они подслушивают, за всеми-то подсматривают, ну, чистый Оруэлл с Хаксли и Кёстлером, как верно заметил Андраник Мигранян в последних «Вестях недели» у Дмитрия Киселева. Все так. Выглядят американцы так себе. Как и во время вьетнамской войны. Как и во время Уотергейта. Только забывают сказать Дмитрий Киселев с Андраником Миграняном, что американская модель прессы в отличие от российской постоянно лечит эти болезни власти, то публикуя «бумаги Пентагона» и, тем самым, прекращая вьетнамскую войну, то добиваясь импичмента осрамившегося президента. Так и сейчас главным публикатором компромата Сноудена стали британская «Гардиан» и американская «Вашингтон пост». У меня как-то не возникает сомнений, что, несмотря на все наше теле-злорадство, американская власть, а главное, американское общество выйдет из этого кризиса, сумев очиститься от очередной скверны. Скорее всего, до нового кризиса…
Всякая власть болеет склонностью к авторитаризму, замыканию на себе самой, коррупции. Независимая от власти пресса способна эти болезни вылечить. Пресса, построенная по российской модели, делает эти болезни неизлечимыми, хроническими и, в конечном счете, оставляет стране только один, хирургически-революционный, выход. Модель эта в основе своей оставалась неизменной все 400 лет от Михаила Федоровича до Владимира Владимировича, как и холуйская психология операторов этой модели, от дьяков Посольского приказа до нынешних топ-менеджеров российских СМИ. И пока эту модель не изменим, власть не вылечим. На вечный вопрос об очередности изменений мой ответ: начинать надо с себя, в данном случае первый шаг к переменам возможен только в гражданском обществе, частью которого является пресса. По крайней мере, медийные революции обходятся обществу намного дешевле, чем революции политические.