В обществе

Прямая речь

29 ЯНВАРЯ 2014 г.

Сергей Пархоменко, журналист, политический обозреватель:

Поведение, решения и поступки руководителей и журналистов «Дождя» после того как началась эта кампания по уничтожению телеканала вообще не имели большого значения. Совершенно очевидно, что кампания развивалась вне всякой связи с тем, что происходило внутри «Дождя», что говорили его журналисты, владельцы, что говорил и писал его главный редактор. Всё это не имело уже никакого значения. Процесс был запущен, и он развивался в соответствии с тем, какое направление ему задавали начавшие это люди. Для меня совершенно очевидно, что вопрос, заданный на «Дожде», степень тактичности, уместности, деликатности и ума которого можно обсуждать, кому-то может нравиться, а кому-то нет. Кому-то это может быть противно, кому-то неприятно, кому-то отвратительно, а кому-то, напротив, это может быть интересно. Ситуации могут быть самые разные. Но сам вопрос послужил просто некоторым спусковым крючком для демагогической кампании, где слово демагогия — ключевое. Смысл этой кампании состоит в том, чтобы, воспользовавшись таким поводом, поставить под удар одно из очень немногих относительно свободных средств массовой информации в России. Повод сработал один раз, а дальше всё развивалось уже самостоятельно, в соответствии с собственными внутренними законами.

Я вижу в этой кампании явные признаки того, что она является управляемой, и что люди, которые согласны в неё включиться — журналисты проправительственных и манипулируемых правительством изданий и так называемые активисты проправительственных движений, — работают на одну общую цель по одной общей команде. Если вдруг удастся прямо закрыть — хорошо. Если смогут унизить, потрепать нервы — тоже неплохо. Если получится добиться каких-то финансовых санкций или ограничений в эфире — ещё лучше. А если удастся вытолкнуть канал из каких-нибудь кабельных сетей, хотя бы из одной-двух — это уж совсем хорошо. В этой кампании любой результат будет благоприятен для тех, кто её организовывал и ею командовал.

Николай Сванидзе, журналист:

Я вообще не считаю, что «Дождь» допустил этическую ошибку. Прошло много времени, был задан вполне конкретный вопрос исторического плана. Ленинградская блокада — это страшная трагедия, по разным оценкам там погибло от миллиона до полутора миллионов людей. И никто не ставил под сомнение роль и страшную ответственность фашистского режима, которая не было оспорена никем и на всемирном трибунале. Она совершенно ясна. Никто также не сомневался в мученической, жертвенной роли ленинградцев. Но зачем же выводить за скобки ответственность руководителей советского режима того времени? Сталина как руководителя страны, Жданова как руководителя Ленинграда — сделали ли они всё, чтобы спасти невинных людей? Почему ставится вопрос о том, что оскорбляется память ленинградцев? Она не оскорбляется, но ею прикрываются, защищаются те, кто во многом виновны в их смерти, потому что не спасли их от смертельных объятий гитлеровского режима. А, вероятно, могли и точно должны были попытаться, но не попытались. Бросили людей в топку.

И ставится вопрос: что же, ленинградцы напрасно умерли? Может быть, и напрасно. Воины, которые погибают на поле боя, погибают не напрасно. Человек, который закрывает грудью амбразуру, погибает не напрасно. А люди, которые погибают от голода, хотя могли бы жить, из-за преступных действий собственных властей, может быть, погибли напрасно. Так давайте винить в этом руководство страны того времени. Не надо его обелять. И любые вопросы такого плана сейчас имеют право на существование. Никто же не ставит под сомнение патриотизм Михаила Илларионовича Кутузова, который отдал Москву, благодаря чему была выиграна война с Наполеоном. Почему же в данном случае «Дождь» просто гонят за флажки? На мой взгляд, даже не найден, а искусственно выловлен повод для того, чтобы преследовать, гнобить телеканал. Не было бы этого опроса — повод был бы другой, по-моему, это — атака на свободу слова. Я не готов давать советы, но полагаю, что извинились на «Дожде» напрасно. Извинение в данном случае тождественно признанию вины, а я её не вижу.