Вокруг России

Карабах. Полудневная война

7 АВГУСТА 2014 г. ВАДИМ ДУБНОВ

Геополитики дождались своего торжества, потому что «после» в школе геополитического анализа всегда и однозначно означает «вследствие», а после и на фоне чего в Карабахе загрохотала артиллерия и стягиваются к линии соприкосновения танки, все знают.

Последний раз написанные таким языком сводки приходили отсюда больше двадцати лет назад. Может быть, поэтому сегодня во время массированных артобстрелов ощущения дежавю в Карабахе не испытывали. То, что обеспокоенный мир описывал как начало цепной реакции по всей постсоветской дуге нестабильности, карабахцы рассматривали как повод для некоторого злорадства: пусть, дескать, получив надлежащий ответ, Баку умерит пыл полемики, которая в его исполнении действительно все последние годы больше напоминала нескончаемый ультиматум.

И только в одном противники сходились — конечно, в большой геополитике.

Репутационный риск

Именно геополитика, как указывали стороны, толкнула противника к нарушению режима прекращения огня. В Ереване и Степанакерте, при идейной поддержке из Москвы, предполагали, что в ответ на планы Армении присоединиться к евразийской интеграции Запад вынужден был начать наступление на нее. Разумеется, руками главного врага Армении — Азербайджана. В Азербайджане, напоминая о своем праве решать проблему обычным военным путем, тем не менее, намекают на давление Москвы с целью принудить Баку к евразийской солидарности.

Такова репутация. С одной стороны, если не в украинском контексте, то с учетом украинского опыта, первоочередность версии «руки Москвы» объяснима. В любой интерпретации. Хоть как продолжение «русской весны», хоть как отвлечение внимания от происходящего в Донецке. Хоть даже как опережающее развитие неизбежного конфликта с Западом на Южном Кавказе, который, впрочем, никто с Москвой затевать не собирается.

Геополитики вообще особой любовью любят Кавказ, как Северный, так и Южный. Тут и ворота Центральной Азии, и Великий шелковый путь, и Каспий, глобальные нефтегазовые маршруты. На самом деле, если Москву что-то в реальности и интересует на Южном Кавказе, то прежде всего Азербайджан. Все остальное, включая весь торжественный комплекс братства с Арменией или изображение панического ужаса перед продвижением НАТО в Грузию, — вторичные сюжеты и накладные расходы. Но и в Азербайджане нефтегазовые вопросы — фактор далеко не доминирующий.

Отношения Москвы и Баку крайне непрозрачны, и отнюдь не всегда Москва в этих отношениях является ведущим партнером. Умение Баку заинтересовать политические элиты и пролоббировать свои намерения известно далеко за пределами Южного Кавказа, но московская элита в силу схожего политэкономического устройства к этим искушениям особенно податлива. Поэтому в отношениях Москвы и Баку следует различать две плоскости, которые, впрочем, и сами не пересекаются. В одной происходят большие геополитические подвижки, глобальные споры великих о судьбах Карабаха, Каспия и несметных подземных богатств. Во второй никаких споров нет, одни договоренности между понимающими друг друга с полуслова людьми, которым всегда есть за что быть другу благодарными. На этой основе, конечно, развиваются наши отношения не только с Азербайджаном, но его отличие от той же Армении заключается лишь в ресурсоемкости, которой Баку может гордиться, а Ереван — не очень.

Поэтому, конечно, Кремль бы очень хотел видеть Азербайджан участником евразийского процесса — с общеполитической точки зрения. Но с точки зрения неформальной и главной, те, кто делает московскую политику, прекрасно понимают бессмысленность этих усилий и потому благоразумно ни на чем не настаивают. И уж точно никто из них не станет затевать войну с тем, с кем ее связывают такие взаимовыгодные неформальные отношения. Кстати, азербайджанские эксперты тоже с понимающей улыбкой отмечают: в мире богатых людей столько всего интересного — зачем так концентрироваться на одном только Каспии или ЕвраЗЭС.

Чудо в Сочи

Москву, может быть, и в самом деле нисколько бы не огорчила артподготовка и всеобщее смятение — на неделю, максимум на две, по истечении которых можно было бы пригласить обоих лидеров и показать миру совместное шоу примирения, которое никаким американцам и никакой Минской группе ОБСЕ не устроить. Москва, кстати, в этом жанре уже однажды выступала — в 2008 году, когда после югоосетинского августа попыталась явить себя в качестве конструктивного и взвешенного организатора умиротворения в Приднестровье. Тогда, правда, не получилось: никому, кроме Кремля, как оказалось, отсутствие примирения жить не мешало, как не очень мешает и сейчас, несмотря на старания Дмитрия Рогозина.

Теперь Путин в Сочи помирит Алиева и Саргсяна, самым чудесным образом не предлагая ни мирного плана, ни хотя бы вообще чего-нибудь рационально-примирительного — ничего такого нового сегодня нет в разработке.

А раз не видно рациональных мотивов примирения, значит, придется заподозрить, что не было и рациональных мотивов для нынешнего обострения.

Искусство чужой войны

Недолгий всплеск боевых страстей мог быть выгоден Москве, как отмечают некоторые эксперты, еще по одной причине. В Армении уверенность в том, что друг у нее на свете только один — Россия — и что по этой причине следует одобрять все, что он делает, распространена довольно широко. Но, во-первых, не повсеместно, а во-вторых, не очень глубоко. Потому эту уверенность надо, как говорят некоторые наблюдатели, крепить время от времени напоминаниями об опасности, ему угрожающей, и о тех, кто только и может его спасти.

Во всех этих версиях, правда, нет ответа на вопрос: как именно Москва может уговорить Ереван или Баку немного пострелять? И в самом ли деле в Москве так уверены в том, что ситуация не выйдет из-под контроля и в самом деле не придется кого-нибудь спасать? Что будет делать Москва, если наступление Баку окажется успешным? Будет воевать против тех, с кем ее связывает выгодный бизнес, и защищать тех, с кем, кроме виртуального стратегического союза, ничего интересного не связывает?

Как мы уже знаем, Кремль обычно устраивает какую-нибудь войну так, что никаких сомнений в авторстве и причастности обычно не остается. Тонкость не его жанр. Но, возможно, любая из сторон, что-то затевая или отвечая, ставила Москву в известность о своих начинаниях. Или, может быть, о том, что ничего экстраординарного за этими начинаниями нет. Только этим можно объяснить относительное спокойствие в Ереване, Баку и Степанакерте. И в Москве, где ни один выпуск новостей не был прерван из-за готовности самого кровопролитного из замороженных постсоветских конфликтов в одночасье разморозиться.

Время, место и другие украинские товары

На самом деле подтаивал этот конфликт давно, задолго до Украины. Все годы перемирия не стихала снайперская война, время от времени происходили диверсионные вылазки с обеих сторон, иногда, кстати, даже транзитом, с использованием соседней иранской территории. Все годы спорадически происходят захваты пленных, среди которых зачастую оказываются вполне мирные люди. И было бы некоторой наивностью утверждать, что прежде не было обстрелов приграничных территорий.

В силу разных ролевых функций у Азербайджана возможностей что-то нарушить было больше — ведь это он обязался, как вспоминает Владимир Казимиров, отвечавший со стороны России за урегулирование в самое горячее время, отвести войска, а не армяне, поэтому нарушить эту договоренность технически мог только он. Год шел за годом, перемирие действовало, на границе гибли люди, это тоже было частью статус-кво, который, в общем, устраивал всех, кроме Азербайджана. Всеобщее согласие на статус-кво оставляло ему только одно — шантаж новой войной, и посредники обеспокоенно ехали в Ереван и вынуждали его к очередному раунду бесплодных переговоров.

Понятно, что в планы Баку полномасштабная война тоже не входит. Все перспективные сырьевые проекты Азербайджана, все инвестиции и все обширные финансовые операции, которые Азербайджан проводит уже без прямой связи с сырьевыми проектами, вмиг растворятся в облаке пороховой гари. Но слишком много уже сказано воинственных слов. Слишком много сделано для создания в прифронтовой зоне такой атмосферы, в которой важно не то, что думает главковерх, а насколько крепки нервы у какого-нибудь комбата. На обеих сторонах линии фронта и с обеих сторон продолжали стрелять снайперы. И ходить через линию фронта диверсанты.

И очень повезло со временем. «После» не значит «вследствие», просто с их ритмом можно удачно синхронизировать собственные планы. Когда в конце июля в стычке погибли 8 азербайджанских военнослужащих, патриотический подъем в Азербайджане был организован на уровне общенациональной трагедии. Стычки продолжились и на следующий день. Власть должна была что-то предпринимать, а мир так кстати занят Украиной. А с Вашингтоном Баку заблаговременно устроил скандал. А с Москвой всегда обо всем можно договориться, тем более что она тоже занята Украиной и беспокоящий огонь в обе стороны ей тоже вполне подходит.

Теперь Баку доказал, что его слова о военном решении — не пустые угрозы. К тому же он не слишком опровергает гипотезы о том, что ради возвращения Карабаха готов пойти на сближение с Москвой — чего, скорее всего, не собирается делать, во всяком случае, в реальном евразийском масштабе. Однако на фоне украинского кризиса уже никто не позволит себе от такой гипотезы просто так отмахнуться.

Ереван тоже показал, что готов к войне, особенно к той, которая ни в чьи, включая его самого, планы совершенно не входит.

И Москва, которая предотвратит войну в экстремальных условиях, покажет себя миротворцем и наверняка предложит себя в качестве такового, по абхазской или приднестровской модели, на что, конечно, никто не согласится, но это как раз не так уж и важно.

Но цепная реакция пока отменяется. Правда, ответа на вопрос, что делать, если следующий раз у какого-нибудь комбата нервы сдадут по-настоящему, в Сочи не найдут. Не только потому, что не будут искать. Может быть, не будут искать именно потому, что в имеющихся обстоятельствах его просто нет.


На фото: Нагорный Карабах, 1993, пост военных у армянского села Хцаберда.
Фото Сергея Мамонтова и Александра Неменова /ИТАР-ТАСС