В Кремле

Прямая речь

25 СЕНТЯБРЯ 2015 г.

Аркадий Дубнов, политолог:

Я присоединяюсь к тем моим коллегам, которые считают чрезвычайно унизительной весь тот ажиотаж, с которым в российской официальной прессе подают новость о предстоящей встрече Путина с Обамой на юбилейной сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Такое ощущение, что это – событие мирового уровня, полностью определяющее судьбы мира. Может быть, в Москве в этом видят предвестник новой перезагрузки отношений между РФ и США и вообще возвращение России в круг мировых сверхдержав, в котором она была во времена СССР, и на что Путин надеялся где-то в начале нулевых.

Особенно трудно объяснить уместность такого ажиотажа на фоне беспрецедентной и пошлой антиамериканской пропаганды, которая льётся с экранов по всем основным телеканалам. Складывается впечатление, что они не верят в нормализацию российско-американских отношений, потому что никакой «точки перегиба» в их пропаганде, связанной с предстоящим разговором двух президентов, нет.

На этом фоне невыносимо унизительно для Путина звучит комментарий, с которым выступил пресс-секретарь Белого дома. Он подтвердил, что Барак Обама согласился на встречу с Путиным после «неоднократных запросов». И если в Вашингтоне позволяют себе характеризовать Россию как «региональную державу с экономикой немного меньше испанской», но встреча с лидером которой, с точки зрения американских интересов, важна, то это выглядит если не пощёчиной, то достаточно характерным жестом, показывающим место России в сегодняшнем мире.

Но, с другой стороны, Путин выбирает подходящий момент для встречи с Обамой. Момент, который позволит ему продемонстрировать возможности России. Речь идёт о ситуации в Сирии. Сегодня Москва может силовым образом навязать Вашингтону согласие на совместное участие в коалиции против ИГИЛ. Фактически Москва это уже делает, высылая в Сирию военную авиацию, технических специалистов и усиливая своё военное присутствие там до предела, который позволяют международные отношения.

Но позволит ли это России заявить о своей решающей роли в мировых делах? Я сильно сомневаюсь. Хотя бы потому, что кажется очевидным: интересы борьбы с ИГИЛ для Кремля сегодня выглядят совершенно ничтожными по сравнению с попыткой реализовать собственные внешнеполитические амбиции. Можно вспомнить, что в апреле этого года Путин во время «Прямой линии» чётко сказал, что ИГИЛ не угрожает интересам России. И что изменилось за эти пять с лишним месяцев, что может заставить Москву чётко сказать, что она готова сражаться с этой мировой заразой, я не знаю. Может быть, в Кремле обнаружили, что угроза исламского экстремизма находится у неё под боком? Как в самой России, где происходит никем не остановленная вербовка боевиков для войны в Сирии или Ираке, причём как среди россиян, так и среди других граждан СНГ, так и в соседних государствах. В том числе и в Таджикистане, нашем ближайшем союзнике по ОДКБ, где власть своими руками лепит исламский экстремизм, запрещая умеренную исламскую партию, представляющую системную оппозицию, вроде нашей КПРФ.

Что касается возможности «обмена» Сирии на Украину, то есть разделения работы по ИГИЛ между Россией и США в обмен на ослабление санкций, то в таком сценарии я тоже очень сомневаюсь. Обама подчеркнул, что украинская тема действительно будет обсуждаться и даже станет вопросом «номер один». А значит, Вашингтон, скорее всего, подтвердит свои принципиальные оценки российской политики и будет настаивать на требовании отказаться от поддержки сепаратистов.