В Кремле

Прямая речь

10 АПРЕЛЯ 2017 г.

Алексей Арбатов, политолог:

Россия для меня так же непредсказуема, как и президент Трамп, и предугадать её ответные действия очень трудно. Возможно, раз туда отправили корабль с крылатыми ракетами, теперь при каком-нибудь удобном поводе, например, в случае возобновления боевых действий, будет нанесён удар по умеренной оппозиции. Но это будет просто отдельная неприятность для Трампа, и просто отдельная приятность для России. Пока ещё дело не дошло до системной конфронтации, вроде той, что наблюдается в Европе, где наши и американские войска стоят лоб в лоб и ждут, кто первый выстрелит.

Константин фон Эггерт, журналист:

Действия американцев — это ответ на химическую атаку в провинции Идлиб, кто бы её ни предпринял. Сами по себе удары крылатыми ракетами по военной базе не изменили ситуацию в Сирии, но поменяли весь политический контекст, существующий вокруг сирийского конфликта. Вашингтон, фактически, за 10 дней изменил официальную линию — от высказывания представителей администрации, что смещение Башара Асада с поста президента не является необходимостью, до заявления, что смена режима в Дамаске стала приоритетом. Скорее всего, первая серия заявлений, что Асаду ничего не грозит, была сделана как тест, чтобы понять, как именно Асад себя поведёт. А он решил, что ему дан карт-бланш на продолжение войны, и этим подвёл не только себя, но и российский политический режим, поставивший на поддержку клана Асада очень многое.

После химической бомбардировки города Хан-Шейхун Россия оказалась в незавидном положении. Если она знала о наличии у Асада химического оружия, то чего стоит её ко-спонсорство и подпись под договорённостью 2012 года о химическом разоружении Сирии. Если же не знала и Асад сохранил какие-то возможности производить или хранить химическое оружие, то возникает вопрос, каково реальное влияние Москвы на Дамаск, если за спиной у Кремля не просто сохраняют подобное оружие, но и не боятся его применять. Скорее всего, собственная сирийская стратегия США пока до конца не разработана. Но уже ясно, что был нанесён очень серьёзный удар по возможности любых договорённостей между Москвой и Вашингтоном о совместной борьбе с «Исламским государством». Не потому, что ИГИЛ перестал быть врагом, а потому, что между двумя администрациями сейчас начисто отсутствует доверие. Учитывая надежды, которые в Москве возлагали на Трампа, этого доверия стало ещё меньше, чем было при Бараке Обаме.

Вариантов действий у России теперь не очень много. Противостоять США на Ближнем Востоке было бы крайне рискованно. Однако пока мы не видим никаких признаков того, что Москва меняет свои подходы. Более того, совместное российско-иранское заявления о недопустимости американского вмешательства, сделанное фактически в поддержку Асада, ситуацию обостряет, как и тот факт, что Москва в одностороннем порядке прекратила работу горячей линии с Вашингтоном, необходимой для избежания инцидентов в небе над Сирий. Скорее всего Кремль будет применять старую советскую тактику угроз на публике и попыток договориться за кулисами. Однако это тактика вряд ли будет эффективной, пока не станет ясно, чего именно Москва хочет в отношении США, и не будет предложен какой-то вариант компромисса. Трудно себе представить, что администрация Трапа просто скажет «ок, будь по-вашему». И в этом сегодня самая большая проблема российских властей. Речь идёт об очень серьёзном внешнеполитическом кризисе для Москвы, который усугубляется кризисом внутриполитическом. Эта ситуация может превратиться в беспрецедентную за последние 17 лет.