В обществе

Вспоминая август девяносто первого

23 АВГУСТА 2017 г. ЭЛЬВИРА ОСИПОВА

Сегодня большинство россиян больны апатией. Какие бы несправедливости ни творились,  какие бы огромные суммы ни уплывали из нашей казны в другие страны, обрекая соотечественников на нищету, ответ один: а что мы можем сделать? Мы люди маленькие! Полезно вспомнить, что россияне бывали и другими, активно выступали против опостылевшей власти партноменклатуры даже усиленной танками. Не забудем эти уроки!

 

        Эти заметки были написаны по горячим следам событий, которые остались в памяти как одно из самых ярких и дорогих воспоминаний моей сознательной жизни. Они сохраняют героическую и тревожную атмосферу тех дней и — что особенно важно — имена людей — активных участников событий. Среди них много депутатов демократического Ленсовета 21-го созыва, благодаря которым слово «Ленсовет» обрело особый смысл.

        Почти через четверть века после тех событий, изменилось многое — город, названия улиц, само имя города, возвращённое ему благодаря той власти, которую мы смогли защитить. Были проведены многие полезные реформы. Именно за те три с половиной года существования Ленсовета (1990-1993) мы осознали: власть, избранная народом, эффективно работает, если её не душить. 

* * *

 

        Раннее утро 19-го, понедельник. По радио «Свобода» приходит тревожная весть: Елена Георгиевна Боннэр говорит о путче в Москве и призывает граждан выйти на улицы.

        В 10 часов прозвучало выступление по Ленинградскому радио и телевидению командующего Ленинградским военным округом, военного коменданта города генерал-полковника Виктора Самсонова о введении в Ленинграде чрезвычайного положения с четырех часов утра. Он зачитывает заявление, которое вызывает шок. Вводится масса запретов — на митинги, собрания, уличные шествия, на использование множительной и копировальной техники, радиотелеаппаратуры и видеозаписывающей техники, запрет на увольнения и на проведение забастовок. Устанавливается контроль за средствами массовой информации, вводится особый режим пользования всеми видами связи, а также ограничения на движение транспортных средств, предусматривается возможность их досмотра. Но это не всё. Новоявленный Комитет, назвавший себя весьма неблагозвучно — ГКЧП, Государственный комитет по чрезвычайному положению, — продумал всё до мелочей. Он объявил о приостановке деятельности политических партий, общественных организаций, массовых движений, самодеятельных объединений граждан, которые, как сказано в обращении, «могут препятствовать нормализации обстановки».

        Запретить всё — это у них называется «нормализацией». Конечно, на островах ГУЛАГа всё, кроме рабского труда, было запрещено — и обстановка была «нормальная»! Запрещаются вооружённые формирования граждан (предусмотрели, что граждане могут и взбунтоваться против этого «нового порядка»). А что же разрешено? Разрешается «привлекать трудоспособных граждан для работы на предприятиях, в учреждениях и организациях, а также для ликвидации последствий чрезвычайных обстоятельств». Кроме того, позволено «проверять документы в местах скопления граждан и проводить личный досмотр вещей и транспортных средств». Все это очень напоминает действия властей на оккупированных территориях...

        Узнали мы и имена тех, кто должен входить в комиссию по чрезвычайному положению в городе. Среди них известные: кроме самого Самсонова — первый секретарь обкома Гидаспов, вице-адмирал Храмцов (председатель комитета мэрии по предупреждению чрезвычайных ситуаций и защите населения), а также начальник управления КГБ Курков. Ввели туда и не подозревавших об этом председателя Ленинградского областного совета Юрия Ярова и вице-адмирала Вячеслава Щербакова, который был в то время первым заместителем мэра города. Кстати сказать, оба они от участия отказались. Но то, что их имена были в списке, помогло преодолеть сопротивление начальника ленинградского телевидения Бориса Петрова, когда вечером они приехали на улицу Чапыгина 6, чтобы выступить перед горожанами. В эфир вышли Собчак, Беляев, Щербаков и Яров, информационная блокада была прорвана...

        Как мы узнали позже, начальник ГУВД Аркадий Крамарев не подчинился приказу военного коменданта и категорически отказался разгонять вышедших на улицу людей[1]. Его твёрдая позиция и гражданское мужество сыграли решающую роль в том, как развивались события в тот день.

        Шокирующие новости не позволяют оставаться дома. Их нужно как-то осмыслить, решить, что делать. Позвонила Клавдии Петровне, помощнику народного депутат СССР Николая Вениаминовича Иванова. Узнала, что в Москве арестован Гдлян, что милиция — за нас, что сбор возле Мариинского дворца в 16.00. На это время назначена чрезвычайная сессия Ленсовета. Еду на Исаакиевскую площадь. В электричке, в троллейбусе всё спокойно, словно ничего не произошло.

       

        15.40. Перед дворцом человек триста. Мало. Неужели не придут, не почувствуют опасность? Но нет, как ни старались нанятые КПСС репортёры представить Ленсовет недееспособным, подорвать к нему доверие — не получилось. В минуту опасности многие поняли: избранные нами депутаты будут защищать нас от хорошо организованного и грозного противника. И пошли — всё больше и больше — к сердцу города, Мариинскому дворцу. На чрезвычайную сессию собираются депутаты. При виде их становится легче.

       

Устанавливают динамик: сессия будет транслироваться на площадь. Начинают строить баррикады — на проспекте Майорова (ныне, как и прежде, Вознесенском проспекте), в переулке Антоненко, на набережной Мойки, на улице Герцена (которой вскоре вернут её историческое название — Большая Морская). Хорошо хоть часть набережной ремонтируется, там технике не пройти. Разорили окружающие стройки, свалили в кучу арматуру, железные ворота, мотки проволоки. Согнувшись от тяжести, люди тащат какие-то блоки в переулок Антоненко. На Синем мосту формируется отряд (в основном молодые мужчины); они направляются на охрану телевидения. Лица у них решительные: опасность высвечивает характер. Здесь всё подлинно. Нет набивших оскомину лозунгов, фальшивых призывов, ненужной суеты.

        16.00-17.00. Перекрывая голоса депутатов, доносящихся из зала заседаний, раздаётся тревожное: «По непроверенным сведениям, танки прошли мимо Луги и направляются к Ленинграду. Вы должны это знать и решить, оставаться здесь или уйти». Кто-то уходит, но народу меньше не становится. Наоборот, прибывают всё новые люди. Перед дворцом уже несколько тысяч человек. Наблюдатели, забравшиеся на крышу дома, что на углу проспекта Майорова и набережной Мойки, кричат: «Танков пока не видно. Когда будут, мы скажем». И ещё что-то. Народ почему-то смеётся, хотя, честно говоря, не до смеха. Позже появились свидетельства того, что опасность была вполне реальной. К городу двигались «сотни вооружённых солдат, десятки танков, боевых десантных машин, грузовиков Гарболовская бригада выступила в 12.30, а обе Псковские группы войск начали марш на Ленинград в 14.00, когда депутаты Ленсовета снова собрались в Белом зале Мариинского дворца»[2].

        Вижу знакомые лица: вездесущий Саша Богданов, Пётр Рауш, появлявшийся на всех митингах с традиционным чёрным знаменем анархистов, студенты-журналисты, аспирант-философ, коллеги по факультету, соседи. Подъехала машина с ленинградскими документалистами. Узнаю Сокурова. Не сомневаюсь: они запечатлеют для истории очередной этап нашей революции[3]. На мосту стоят несколько омоновцев в серой форме. Много милиционеров. Но не страшно, как было 25 февраля прошлого года, когда боялись провокаций со стороны милиции и ОМОНа во время проведения митинга у Спортивного комплекса. Сегодня они — наши защитники. А давно ли, на первых демократических митингах, опасность исходила от них? Подъезжает милицейская машина. Вижу приятные, спокойные лица. Говорю: «Защитите, пожалуйста, наших депутатов». В ответ слышу: «Но они и так хорошо справляются». И это верно.

       

Начинается экстренная сессия Ленсовета. Заседание чётко и уверенно ведёт Александр Николаевич Беляев. Депутаты быстро, но с соблюдением необходимой процедуры, обсуждают положение дел, Указ Ельцина, выражают ему поддержку. Создают постоянно действующий штаб Ленсовета и мэрии по чрезвычайному положению. В него, по предложению Крамарева, входят Председатель Ленсовета и члены Президиума, председатели комиссий, а также народные депутаты Щелканов, Болдырев, Салье, Лучинский, Моторин, Голов, Снегирёв, Молоствов; от мэрии — Собчак, Большаков и Храмцов.

        Однако где же мэр? Говорят, он вылетел из Москвы рейсом в 14.20 и вот-вот должен быть. Но дело уже к шести, сессия почти закончилась, а его всё нет. (Оказывается, прямо из аэропорта он поехал в Главный штаб для разговора с военным комендантом города и потребовал от него не вводить войска в город.) Наконец слышен знакомый голос, властный тон. Собчак информирует депутатов о положении в Москве, указах Ельцина, предлагает осудить путч. Он ещё не знает, что они уже это сделали. Итак, Ленсовет и мэр едины в оценках, теперь главное — организовать защиту города и Ленсовета.

       

В окне первого этажа во весь рост появляется Анатолий Александрович. Он говорит в микрофон, так что слышно всем. Успокаивает питерцев, обещает вместе со Щербаковым, Беляевым и Яровым выступить по ТВ вскоре после окончания заседания. Повторяет то, что говорил на сессии. Теперь можно пойти домой, отдохнуть. Депутаты расходятся. Решено, что штаб останется на ночь в Мариинском, остальные будут распространять решения Ленсовета у станций метро и в трудовых коллективах.

        У станции метро на Сенной площади Сергей Алексеевич Попов, окружённый толпой питерцев, читает указ Ельцина. Машет подходящим депутатам, чтобы они шли на подмогу. Мегафона нет, читать трудно. А с другой стороны на ступеньках играет духовой оркестр, пляшут подвыпившие мужички и какая-то несчастная женщина. Хотела подойти, остановить музыкантов, но разве услышат?

        Возвращаюсь назад вечером, часов около десяти. Проникаю внутрь, говорю: «Мне к Виталию Скойбеде». Принесла какую-то еду. Узнаю, что нужны талоны на продукты и деньги, чтобы купить еду защитникам Ленсовета[4]. Народ перед Мариинским дворцом не расходится. Есть уже первая жертва: у стены дома, на тротуаре сидит мужчина средних лет, видно, что ему очень плохо. Милиционер останавливает подряд все машины, спрашивает, нет ли у водителей валидола, наконец находит. Но подоспевший врач из числа собравшихся определяет: инфаркт. Человека увозят в больницу на чьей-то машине. Страх, неопределенность, напряжение делают своё дело. Через день спасали ещё одного, глубокого старика. Он сидел перед распахнутым окном в вестибюле дворца, вид у него был как у умирающего. Рядом хлопотали женщина в белом халате и какие-то люди. Это жертвы неучтённые, неизвестные, чьи сердца не выдержали эмоционального стресса.

       

Интересно смотреть на людей, пришедших к Мариинскому дворцу. Много молодёжи. Гораздо больше, чем на демократических митингах последних полутора лет. Видимо, чувство опасности, смутно сознаваемая угроза свободе, отождествление идеи справедливости с действиями Ельцина и демократов в Москве и Ленинграде привели их сюда. Мы, похоже, недооценили потребность молодёжи в правде, когда сомневались в её способности активно выразить свое недовольство. Но вот возникла реальная угроза тому, что называют правами человека, и они встали на защиту избранной, законной власти. Самые отчаянные, отбросившие соображения здравого смысла, подавив инстинкт самосохранения, останутся здесь и ночью.

        После отключения связи с Москвой в первой половине дня снова заработал телефон. Работают телетайпы. Пачки листовок время от времени выносят на площадь и раздают собравшимся. Просят размножать любыми возможными способами. Кто-то увозит листовки на вокзалы, в аэропорт, в воинские части. Чувствуется, что штаб обороны Ленсовета и города действует слаженно и эффективно. Во всём, что происходит, проявляется способность людей к самоорганизации. Чиновники и генералы, постоянно твердившие о хаосе и анархии, не могли — в силу ограниченности мировоззрения и по вполне понятным причинам, — не хотели признать, что народ сам может устроить свою жизнь на разумных началах.

       

Вход во дворец охраняет мощный заслон из добровольцев. Лица их кажутся знакомыми, видимо, по прежним митингам. На балкон выходит капитан второго ранга Виктор Дроздов, депутат Ленсовета, возглавивший штаб охраны Мариинского дворца. Он долго смотрит на собравшихся внизу, а может, оценивает стратегические подступы к дворцу. По его мнению (он говорил об этом позже по радио), город плохо откликнулся на призыв о помощи: ночью возле дворца было человек пятьсот. Горечь депутата можно понять. Движение гражданского сопротивления родилось совсем недавно, после мартовского противостояния в Москве, когда в столицу были введены танки и десантные войска. По призыву Галины Васильевны Старовойтовой тогда был организован комитет гражданского сопротивления в Питере, в состав которого вошли Цытович, Скойбеда, Сошников, другие члены Социал-демократической партии и Демократического союза.

        Внимание питерцев и иностранных корреспондентов привлекает молодой лейтенант с овчаркой и плакатом в руках: «Нет хунте!». Лейтенанта благодарят, он в центре внимания — его протест символичен. Ведь сопротивление начинается с решительного шага, поступка одного человека. Этот человек в форме придаёт уверенности нам, а дружное одобрение людей, кажется, приятно ему. На центральном крыльце стоит человек с иконой в руках, словно благословляя защитников. Я видела его днём и поздно вечером. Рядом с ним постоянно меняются ораторы. Они по очереди зачитывают свежую информацию, сообщают о событиях в городе и в Москве. Председатель Христианско-демократической партии Виталий Савицкий, надрывая голос, читает сводку новостей, делает объявления. Вот вынесли листовки, толпа качнулась влево; а вот на центральном крыльце кто-то читает новое сообщение, и все бегут вправо, чтобы лучше слышать. Зачитывают один из бюллетеней, пришедших из Москвы через Волгоград (где председатель горсовета — известный в стране демократ Махарадзе). Сообщают, что уже началось уничтожение партархивов, что арестовали Гдляна и Уражцева[5]. Читают обращение Ельцина, Силаева, Хасбулатова к соотечественникам. Люди слушают, затаив дыхание. Многие расположились на лужайке возле дворца, на поребрике цветника (удивительно, что за эти три дня и три ночи почти не пострадали цветы!). Многие постоянно передвигаются в толпе: так легче переносить ожидание.

        Из дворца выходит усталый Олег Басилашвили. Послезавтра, 21-го, он должен быть на сессии Верховного Совета. Какое напряжение приходится выдерживать людям, посвятившим себя политике! Кто бы мог сказать ещё три года тому назад, что наш любимый Олег Басилашвили, звезда БДТ, станет блестящим политиком, чьи речи в парламенте станут образцами публицистики? Разве мы могли представить себе, что ему будет предоставлено почётное право первым выступить с речью на торжественной процедуре введения в должность первого президента России!

       

        Двенадцать ночи. Пора домой, нужно успеть до закрытия метро. В половине первого прохожу мимо баррикады в переулке Антоненко, 3. Перевёрнутый фургончик, садовые скамейки, железные прутья, строительные материалы... Бабушка раскладывает на скамейке бутерброды, вынимает термос. «Робятки, я вам чайку горячего принесла». Это, пожалуй, самая трогательная сцена, которую мне довелось наблюдать за эти три дня и три вечера. Последнее, что слышу перед уходом: «Самсонов дал мне слово, что войска в город введены не будут. Я только что от него». Оглядываюсь. Вижу вице-мэра Вячеслава Николаевича Щербакова. Его словам можно верить. Но сдержит ли слово генерал Самсонов?

 

        20-е августа. Сегодня митинг на Дворцовой. Вчера в телевизионном выступлении Собчак и Беляев призвали граждан принять участие в общегородской акции протеста. Он может стать началом всеобщей политической забастовки, о необходимости которой говорил вчера Ельцин.

       

Площадь заполнена до отказа, собралось около пятисот тысяч человек[6]. Радостные возгласы, приветствия — это идёт колонна рабочих Путиловского завода. Их веского слова ждали давно. Что же подтолкнуло их выступить так организованно? Оказывается, это Собчак призвал рабочих пойти на митинг и поддержать российское правительство.

        На грузовике у центрального входа в Зимний стоят ораторы. Лиц не видно, но знакомые голоса хорошо слышны. Первыми выступают председатель Ленсовета Беляев и мэр Собчак. Спокойная мудрость одного и ораторское искусство второго хорошо дополняют друг друга. Они стоят, взявшись за руки, подняв их над головой в символическом жесте. Площадь скандирует: «Мо-лод-цы! Мо-лод-цы!» Среди ораторов наши любимые депутаты — Михаил Молоствов, Виктор Дроздов, Юрий Болдырев. Юрий Юрьевич зачитывает совместное обращение народных депутатов СССР и РСФСР от Ленинграда, в котором они осуждают путч и призывают оказать неповиновение гэкачепистам. К микрофону подходит Александр Дольский, чьи стихи и песни помогали нам держаться в трудные дни. Его сменяет сестра Ольги Берггольц. Звучат неопубликованные стихи поэта, и до нас словно доносится голос той, что воспела мужество ленинградцев в суровые дни блокады. Собравшихся благословляет представитель митрополита Ленинградского и Ладожского Иоанна. Впервые выступают на митинге Дмитрий Сергеевич Лихачёв, писатель Виктор Конецкий, старейший депутат российского парламента Никита Алексеевич Толстой. Получают слово депутаты Марина Салье и Олег Гапанович.



Рядом с политиками, военными, учёными — рабочие Кировского завода. Выступают представитель рабочего комитета завода и член стачкома докеров Морского порта. В тревожные мартовские дни докеры первыми объявили политическую забастовку. Единение столь разных социальных групп радует. В окне штаба Военно-воздушных сил, справа от здания Главного штаба, появляется плакат «ВВС с вами!». Он вызывает радостные возгласы, аплодисменты. Сейчас важен любой знак поддержки, даже одинокий плакат в окне. Не говоря уже о такой благой вести, что моряки Кронштадта не поддерживают хунту. Кроме российских флагов над трибуной развевается и литовский. Санкт-Петербург принимает эстафету сопротивления.

       

Митинг принимает резолюцию в поддержку Ельцина. Люди понимают смысл происходящего — в отличие о высокопоставленных политиков, членов Верховного Совета страны, которые 26-27 августа выглядели, мягко говоря, жалко, когда пытались оправдать свою пассивность в те тревожные дни. Большинство ленинградцев поняли (и это подтвердили данные проведённого тогда социологического опроса), что произошёл государственный переворот с целью вернуть страну к тоталитаризму, загнать народ в стойло, сделать его безгласным и бесправным рабом. Неужели организаторы всерьёз рассчитывали на то, что мы без сопротивления расстанемся с завоёванной свободой, какой бы ограниченной она ни была?

        Митинг закончен. Люди огромным потоком движутся под арку Главного штаба. Этот живой   поток плавно перетекает на Невский проспект, заполняя всю его проезжую часть. На мосту через Мойку две машины с омоновцами. Приветствуем их, в ответ кто-то машет рукой, один поднимает сжатый кулак в знак солидарности.

        Мощная демонстрация народной силы на площади вполне могла подействовать на заговорщиков — и вселить надежду в тех, кто наблюдал её по ТВ. Такого Питер ещё не видел... Значит, жива в нас любовь к свободе. Гэкачеписты рассчитывали, что людей парализует страх, но они плохо знали народ, отгородившись от него стеной лжи, самообмана и ненависти. В последние два года мы постепенно теряли страх, и на этом трудном пути освобождения нам помогало бесстрашие наших депутатов.

        Когда через несколько часов я снова возвращаюсь к Ленсовету, меня не пропускают пикетчики: «Женщинам нельзя». Но знакомый журналист из моих бывших студентов проводит: «Это со мной». Проникаю внутрь дворца, хотя пропуска у меня нет. Очевидно, мой вид вызывает доверие у добровольцев, охранявших вход, а также у милиционеров на посту. Говорю, что принесла бумагу для листовок и еду. В комнате 127, где расположился штаб обороны, работают ксероксы, печатаются листовки. Душно. В соседней комнате на столе беспорядочно навалена немудрёная еда: буханка хлеба, варёные яйца, пакеты с кефиром, молоко. Усталый Савицкий подкрепляется после трудной смены. Депутаты Голов и Моторин читают последние сообщения, поступившие в штаб. Анатолий Григорьевич Голов — один из самых ярких наших депутатов. Его взвешенность, логика, способность находить выход из очень трудных ситуаций — черты настоящего политического деятеля. Революционные перемены последних двух лет позволили наконец прийти в политику таким людям — умным, высокообразованным, способным быстро и ответственно действовать. Алексей Романович Моторин — тоже человек замечательный. Сколько сил он приложил для того, чтобы расследовать, почему в город не поступали поставки продуктов. Увы! Его свидетельства не были услышаны[7].

        В коридоре рядом со штабом пристроился на диванчике Сергей Сергеевич Дегтярёв. Он что-то пишет, наверное, сюжет для своей очередной телепередачи «Альтернатива». В главном коридоре прохаживается Юлий Рыбаков, председатель комиссии Ленсовета по правам человека. Он входит в штаб обороны. Ночь предстоит трудная: чёрные дела обычно вершатся под покровом темноты. Вспомним Тбилиси, Баку, Вильнюс, Ригу... Вдали вижу двух омоновцев. Говорят, их здесь человек восемьдесят, по другим сведениям — шестьдесят. Всё равно мало. По сравнению с Вильнюсским парламентом в тревожные январские дни (а мне довелось побывать внутри через несколько дней после трагических событий) Мариинский дворец выглядит незащищённым. Да, опыт Литвы учли слабо. Не видно молодых ребят, которые — кроме ОМОНа — могли бы дежурить внутри, нет достаточных запасов еды для защитников... Кто тогда мог предвидеть, что придется готовиться к сопротивлению здесь, в России? В отличие от Вильнюса в здании нашего парламента не было громкоговорителей и собственной радиостанции, тем более, телевизионной установки, которая у литовцев обеспечивала независимое вещание после захвата «государственного» телевидения. Не оказалось и достаточных запасов бумаги для печатания листовок, не говоря уже о копировальных машинах. Но в трудную минуту их доставили во дворец столь часто ругаемые кооператоры.

       

        21-е августа. 0.40.  Иду мимо баррикады в переулке Антоненко. Рассказываю защитникам о последних новостях из Мариинского. В это время подходит старший пикета: «Всё, ребята. В Москве стреляют. Есть жертвы. Женщин сюда больше не пускать. Только тех, кто живёт в этом районе». Значит, началось...

        Утром разнеслась весть о том, что путчисты бежали. Но куда, неизвестно. К вечеру выясняется: они полетели в Крым, к Горбачёву. Да-а, неожиданное развитие событий...  Во второй половине дня опять иду к Мариинскому. Там напряжение уже спало, но пикеты не расходятся, собираются дежурить всю ночь. Люди читают и списывают стихи Саши Богданова. Смеются. Приведу часть его немудрёного опуса: «… Дачу заняли друзья, / В туалет сходить нельзя. / Тут-то вспомнил Михаил, / Как он митинги давил! / Как охранкой и спецназом / Из Кремля руководил! // Он за действия спецназа / Не покаялся ни разу. / А теперь генсека с Раей / Оппозиция спасает! // Анархисты из ДС / Под портретами МС / Всюду строят баррикады / Против войск КПСС! //...» Грубоватый юмор передает отношение к путчистам, да и к Михаилу Сергеевичу, в «заточение» которого в Форосе не все верят...

       

Люди беседуют в группках, толпятся у стендов с информацией. Там вывешены указы Ельцина, постановления Ленсовета, распоряжения мэра. Вижу рукописный листок с подписью Александра Беляева. Председатель городского совета обращался в нём с призывом ко всем мужчинам, готовым защищать Ленсовет, прийти на Исаакиевскую площадь. На листке дата: 21 августа, время — 3 часа 30 минут утра. Да, ночь была очень тревожная. Для того чтобы василеостровцы и жители Петроградской стороны смогли добраться до Ленсовета, разведение мостов было задержано на час. Ребята, проведшие на площади всю ночь, говорили мне, что самое страшное время было в половине четвёртого, когда стало очевидно, что танки всё-таки идут. Значит, генерал Самсонов не сдержал слова, данного Щербакову и Собчаку вечером 19-го... Они шли всю ночь, и с каждым новым сообщением напряжение возрастало.

        Позже по ТВ мы видели эти бесконечные вереницы железных машин в Москве и на подступах к Ленинграду. Один из наших депутатов, Александр Сунгуров, сфотографировал танковую колонну в районе Сиверской. Это, пожалуй, зримый образ, знак системы, которую разработали для нас заговорщики, при молчаливом попустительстве высших органов власти.

        В этот же день на Синем мосту я дала небольшое интервью Британской телевещательной компании. А вечером 19-го, когда не было ещё ясно, как будут развиваться события, тележурналист из США спросил меня о том, чем же это может закончиться. Времени на раздумья не было: «We shall overcome», — уверенно сказала я. «Мы победим» — эти слова из известной песни американского певца Дина Рида разнеслись далеко. Через три месяца мне довелось разговаривать с супружеской парой в городе Санта-Фе, штат Нью-Мексико. И, как оказалось, они видели этот репортаж и запомнили мои слова. Невероятное совпадение...

        22-е августа. Вечер, шесть часов. Победа одержана, путч сорван. Можно вздохнуть свободней. Снова иду на Исаакиевскую площадь. Встречные обращают внимание на мои цветы. Да, сегодня праздник. На площади пусто, только одинокий турист пытается сфотографировать дворец с новым флагом. Но ветер стих, и флаг не развевается. Это трёхцветное полотнище — явный знак перемен. Ещё совсем недавно, в октябре, Собчак изгонял его из зала заседаний Ленсовета (трансляцию этого заседания мы смотрели по телевидению), а сегодня триколор поднят как символ победившей народной революции. Жаль, не поторопилась, могла бы попасть на митинг, посвященный подъёму флага. Гонитель и защитник трёхцветного символа на этот раз объединились. Флаг поднимал Виталий Скойбеда, речь на митинге произносил Анатолий Собчак.

        Пустота на площади кажется необычной. Так же, как и отсутствие охраны у входа. В окне кто-то поместил огромный рисунок — Пётр I во весь рост, с кубком в руках, а внизу подпись: «Виват, Россия!». Прошла внутрь. Без всяких расспросов нашла кабинет Александра Николаевича Беляева. Когда он вышел, поздравила с победой. Действительно, его роль организатора — человека с ясной гражданской позицией, хладнокровного, решительного, умеющего слушать других и настаивать на выполнении общих решений — трудно переоценить. Сейчас он направляется на Дворцовую, где откроет концерт «Рок против танков». Да, сегодня настоящий праздник...

* * *

        Прошло двадцать шесть лет с тех памятных дней. Но утро 19 августа 1991 года воспринимается и сейчас — процитирую слова Александра Беляева — как «начало демократической революции в России». Эта революция, конечно, не закончилась. Хотя иногда кажется, что вернулось многое из того, чего хотели гэкачеписты. И всё же, во многих чертах нашей сегодняшней жизни мы видим продолжение — или результат — тех дней, тех усилий и дел, которые вдохновляли участников сопротивления государственному перевороту. Августовские события показали, что демократия как система, при всех её недостатках, может работать — хотя бы потому, что она лучше, чем какая-либо другая, обеспечивает право народа на свободу. И если в 1990 году мы смогли избрать депутатов, которые подвигли нас на то, чтобы сказать «Нет!» насилию и лжи, значит, и сейчас есть место надежде.

        С тех пор изменилось многое. В ком-то из активных участников событий мы разочаровались, кто-то ушёл в тень, как Александр Щелканов, кого-то уже нет на этом свете. Но многие, даже после разгона Ленсовета в декабре 1993 года, продолжают действовать — в общественных движениях и организациях, в Законодательном собрании Петербурга, которое, увы, сейчас совсем не похоже на прежний Ленсовет. В печати, на радио «Эхо Москвы», на митингах и народных сходах мы слышим наших бывших депутатов — Михаила Амосова, Алексея Ковалёва, Юлия Рыбакова, Анатолия Голова, Юрия Вдовина, Леонида Романкова, Наталью Евдокимову, Бориса Вишневского, Александра Шишлова.

        Чем же закончить эти заметки? Наверное, так: мы, свидетели тех событий, не забудем исторических дней в августе девяносто первого. Они показали, на что способны люди — думающие, чувствующие, свободные.