В Кремле

Прямая речь

18 ДЕКАБРЯ 2019 г.

Алексей Макаркин, политолог, заместитель директора Центра политических технологий:

Россия воспринимает себя как «старую Европу», ту Европу, где большую роль играли традиционные ценности, религия и иерархия. А сейчас — «новая Европа», где уважаются права меньшинств, разрушаются старые иерархии. И это для России не очень подходит, потому что Европа изменилась, а Россия — нет.

Эти изменения не нравятся многим и в самой Европе, существует подъём антимейнстримных сил, которые не хотят этой новой Европы, они вербуют новых сторонников, и Россия стремится с ними взаимодействовать. Но Европа уже изменилась, и этот процесс можно пытаться притормозить, но отменить его уже невозможно. Даже те политические силы, которым Россия симпатизирует, не отстаивают всю старую Европу без разбора, потому что это уже история. Если мы посмотрим на программу той же Марин ле Пен, то поймём, что в России её бы сочли представительницей «Гейропы», потому что она отошла от традиционной правой позиции в вопросе сексуальных меньшинств. То есть в Европе происходят более сложные процессы, чем борьба традиционалистов и модернистов.

Впрочем, для России есть более важные вопрос, чем менталитет и культура. Дело в том, что, когда Россия взаимодействовала с ЕС в 90-е, она подразумевала, что Европа признает за ней «сферу интересов». Россия отказалась от коммунизма, построила конкурентную демократию и рыночную экономику, а значит, надо «отдать» России все бывшие территории СССР, кроме Прибалтики. По Балтийским странам ситуация тоже была непростой. Россия протестовала против их интеграции в Североатлантический блок, но не возражала против вхождения в Евросоюз. А когда оказалось, что одно идёт параллельно с другим, то Россия, сохранив негативную риторику, не стала принимать никаких мер или ставить ультиматумы. Но на этом в Кремле решили остановиться.

Однако Европа не признаёт за Россией никаких формальных сфер влияния, напротив, постсоветское пространство воспринимается как пространство конкуренции. И Россия эту конкуренция стала проигрывать, потому что большая часть элит в странах, где разворачивался конфликт, таких как Грузия и Украина, стремилась на Запад. Туда же стремились и наиболее активные слои населения. Произошло столкновение, сначала в 2008-м, но его удалось на время купировать путём «перезагрузки». А дальше — новое столкновение по поводу Украины.

Кроме того, хотя в России много говорили о «повороте на Восток», о партнёрстве и даже союзничестве с Китаем, взоры элиты всё равно были устремлены на Запад. В Европе и активы, и семьи, и образцы для подражания, туда хочется ехать, там понятные партнёры. А с китайскими партнёрами сложно, их часто просто не понимаешь, и не знаешь, каковы реальные правила игры, с чем столкнулась «Роснефть». Компания вела переговоры с перспективным китайским инвестором, а потом он просто взял и исчез. В Европе такое представить себе невозможно. Так что притяжение к Европе есть, но очень серьёзное расхождение из-за того, что Европа не признаёт и не признает неформальные сферы влияния, остаётся. Поэтому в ближайшее время в отношениях между ЕС и Россией мало что изменится, даже если удастся добиться прорыва по линии Украины. Доверия между сторонами в любом случае не будет, как и надежд, царивших в 90-е.

Но в дальнейшем шансы на выстраивание диалога есть. Он основан на том, что в России общество устаёт от конфронтации. Люди теплеют и к США, и к Европе, и к Украине. Кроме того, мы всё-таки находимся рядом, и это реальность. Плюс в нашей истории присутствует определённая цикличность, когда периоды «холодной войны» сменяются периодами «разрядки». Плюс в России растет новое поколение, в большой степени поколение глобального мира, для которых ощущение ущемлённости из 90-х не так значимо.

Вопрос в том, как Россия и Европа будут использовать этот шанс на диалог, необходимо понять друг друга и чётко очертить взаимоприемлемые интересы. Но это проблема не сегодняшнего, а завтрашнего дня.