В экономике

Капиталистическая революция. Часть 1

28 ЯНВАРЯ 2020 г. ГЕННАДИЙ ПОГОЖАЕВ

Бергер П. 50 тезисов о процветании, равенстве и свободе. М.: Прогресс — Универс, 1994.

Дайджест. Составлен путём последовательного цитирования наиболее важных мест произведения. Предназначен для некоммерческого использования в просветительских целях.

Введение 

Цель этой книги состоит в том, чтобы обрисовать контуры теории, касающейся взаимосвязи капитализма и общества в современном мире. Автор надеется, что его предложения будут подвергнуты изучению и сомнению, частично или в целом, и что любые выводы, подобно критикуемым предположениям, будут опираться на факты. Стр. 5.

При сегодняшнем уровне наших знаний одному человеку не по силам представить абсолютно законченную теорию. Практически же её создание является недостижимой целью. Учёному-одиночке, однако, по силам создать проект решения этой насущной задачи и предложить отдельные «строительные блоки». Именно это пытался осуществить автор данной книги – не больше того, но и не меньше. Стр. 6. 

По ходу изложения материала будут сформулированы пятьдесят предположений, и мне хотелось бы со всей настойчивостью подчеркнуть, что каждое из этих предположений следует понимать лишь как гипотезу, находящуюся в стадии эмпирической проверки. Книга содержит prima facie (кажущиеся достоверными – лат.) доказательства в пользу этих предположений, хотя в принципе любое из них может оказаться неверным. Стр. 11. Во всяком случае, должно быть абсолютно ясно одно: всё, что изложено в книге, носит гипотетический характер, предположения открыты для обсуждения и не являются догмой. Стр. 12.

И хотя обсуждаемая тема очень обширна и чрезвычайно сложна, структура самой книги весьма проста. В главе первой даётся определение и описание капитализма как явления, а также развиваются уже высказанные мысли относительно особенностей требуемой теории. В главе второй речь идёт о влиянии капитализма на материальные условия жизни людей и о распределении материальных благ. В главе третьей рассматривается категория класса, в главе четвёртой – отношения между капитализмом и демократией, а в главе пятой – связь капитализма с таким феноменом, который обычно (и вполне справедливо) называют «буржуазной культурой».

Теория экономической культуры не является составной частью науки об экономике; скорее её место где-то на стыке экономической и социальной наук. Другими словами, предложенная здесь теория капитализма имеет дело главным образом с внеэкономическими последствиями этого феномена.

Реальности современного мира не допускают создания теории капитализма, ограниченной лишь её западным вариантом. Полезно представить нынешний мир в виде трёх гигантских лабораторных «пробирок». Три главные «пробирки» символизируют западный промышленный капитализм, такой же капитализм Восточной Азии и промышленный социализм. Дополнительные «пробирки» означают различные страны «третьего мира». Я считаю, что экономическую культуру нашего времени можно понять, только рассматривая её с межнациональных, глобальных позиций. Стр. 13–14.

Глава 1. Капитализм как феномен

Таково уж свойство человеческого ума – разбирать на части то, что жизнь преподносит как единое целое. Действие, известное в любой науке как «теоретизирование», представляет мысленное расчленение эмпирических совокупностей с последующим сочетанием полученных элементов в каузальные, функциональные или герменевтические иерархии.

Поэты осудят утрату первоначального единства в результате подобных действий и будут совершенно правы (вот почему поэты так нужны); теоретикам же придётся мириться с этими потерями, которые являются неизбежными спутниками их ремесла. Стр. 19. 

Макс Вебер определил капиталистическое предпринимательство как экономическую деятельность, ориентированную на рынок и имеющую целью извлечь прибыль в результате торгового обмена. Очевидно, подобная деятельность может составлять (и первоначально составляла) только небольшую часть всей экономики. Так, в Средние века капиталистические предприятия были лишь отдельными анклавами во всеохватывающей феодальной экономике, организованной совершенно другим способом.

Можно дополнительно уточнить исторические характеристики современного индустриального капитализма; он предполагает рациональный финансовый учёт по методу двойной бухгалтерии, который значительно сложнее простой конторской записи, и представляет собой новое мышление, нацеленное на хозяйственную деятельность и разумно калькулирующее реально достижимые прибыли. Стр. 22–23.

И всё-таки наиболее целесообразное определение капитализма концентрирует внимание на том, что подразумевает большинство людей, пользуясь этим термином, – на производстве для рынка индустриальными предпринимателями или объединениями с целью извлечения прибыли.

Теперь можно себе представить хозяйственный аппарат общества, работающий по собственным законам. Как следствие возникла наука, изучающая эти экономические законы. Исторически капиталистический феномен в его вполне развёрнутой форме совпал с феноменом индустриализма. Объединившись, новые экономические институты и новые технологии (по Марксу – производственные отношения и средства производства) преобразили мир.

Вместе с тем можно с полным правом сказать, что представление о социализме – по крайней мере, со времён Маркса – это мысленное действие, вновь разделяющее упомянутые выше два фактора. Приверженцы социализма намерены заменить производство ради прибыли производством, прежде всего, на благо человека. Но чтобы производить не для получения прибыли, а только ради удовлетворения потребностей человека необходимо частную собственность заменить собственностью общественной, а рыночный механизм – якобы более справедливой системой политического распределения. Стр. 24–25.

По сути, остаётся только альтернатива: рыночный механизм или система политического распределения. На языке социальной науки это выбор между рыночной и командной экономиками. И если оставить в стороне терминологические увёртки, то можно сказать, что именно об этом думает большинство людей, когда сопоставляет капитализм и социализм. Ну что ж, довольно удачный способ приблизительной концептуализации существующих в современном мире общественных устройств.

Слово «приблизительный» в предыдущей фразе указывает на фундаментальную эмпирическую проблему, которая сводится к тому, что в реальных условиях ни рыночная, ни командная экономики не выступают в чистом виде. Рыночные механизмы в странах, отнесённых к капиталистическим, сильно модифицированы склонными к монополизму корпорациями и профессиональными союзами, а появление так называемого «налогового государства» (Й. Шумпетер) сделало политическое распределение чрезвычайно важным фактором капиталистической экономики. Стр. 26.

Как раз для работы над подобными теоретическими проблемами оказывается полезной концепция «экономической культуры», прежде всего тогда, когда вопрос касается экономических институтов и их взаимосвязи с другими компонентами общества. Стр. 31.

Теперь должно быть ясно, что задача сводится к созданию теоретической структуры, в рамках которой стали бы более понятными связи между экономическими, технологическими, социальными, политическими и культурными элементами капиталистического феномена.

Тот, кто требует однозначности, не должен идти в науку. Ему следует служить молебны в идеологическом храме собственного выбора, согласуя его со своей совестью. Стр. 40.

Глава 2. Материальные условия жизни. Рог изобилия

Модернизация означает жизнь с большим числом незнакомых людей. В деревне же каждый живёт с узкой группой лиц, с которыми близок с детских лет и до старости. Стр. 41.

Фернан Бродель весьма удачно назвал эту тысячелетней давности форму существования человека «древнебиологическим строем». Он лежит в основе всех тех разнообразнейших событий, которые обычно приходят на ум при слове «история». Большинство из них связаны с ужасными страданиями, которые неведомы в развитых индустриальных странах даже беднейшим из бедных. Стр. 42.

Даже в Англии, где, собственно, и началась индустриальная революция, последствия преобразований в полной мере появились только во второй половине XIX столетия. Стр. 43.

Индустриальная революция явилась историческим достижением капитализма. Правда, в аналитическом плане эти два процесса – капиталистическое развитие и технологическая модернизация – смешивать не следует, хотя исторически их трудно отделить друг от друга. Стр. 45.

Современная технология обладает самостоятельной силой, которая воздействует практически на любую социально-экономическую среду. Стр. 46.

Вполне правдоподобно её можно объяснить естественным соединением двух разновидностей человеческой изобретательности: предпринимательской и инженерной. В принципе они, несмотря на отдельные общие характеристики, присущи совершенно разным типам людей. Однако экономика, основанная на производстве для рыночного обмена во все больших масштабах, открывает невиданные ранее возможности для развития обеих форм творчества людей. Об этом всегда говорили защитники капитализма. По их мнению, рыночный механизм создаёт наилучший, прямо-таки уникальный стимул для постоянного повышения производительности труда. Поэтому можно утверждать, что мощный всплеск производительности труда – это больше чем историческая случайность. Его корни во внутренне присущих капитализму экономических и социальных особенностях.

Предположение: экономика, ориентированная на производство для обмена через рынок, обеспечивает оптимальные условия для устойчивых и постоянно растущих производительных возможностей, базирующихся на передовой технологии. 

Или, проще, капитализм создаёт оптимальную среду для производительных сил, выросших на базе современных научно-технических достижений. Стр. 47 

Промышленный капитализм можно сравнить с чрезвычайно мощной машиной, создающей материальные ценности. Но кому они достаются?

Любые дискуссии по данным вопросам происходят на фоне марксистского понятия «обнищание», которое имело огромное влияние не только на марксистов, но и на некоторых других лиц, пытавшихся уяснить социально-экономическую динамику капитализма. Стр. 48.

Однако марксизм, разумеется, больше, чем обычная социологическая теория. Он представляет собой убедительный миф (как понимал его Жорж Сорель) и политическую программу (или, точнее, целый набор политических программ).

Между тем сказанное нисколько не умаляет значимости вопроса о том, кто извлекает выгоду из производственных достижений индустриального капитализма. Для удобства анализа данный вопрос полезно расчленить на несколько подпунктов. Ну, во-первых, речь идёт об абстрактных уровнях материальной жизни. Каковы эти условия на различных социальных ступенях? При исследовании интересующего нас вопроса стало традицией брать за основу самую низшую (беднейшую) ступень, что не только верно в нравственном отношении, но и удобно в аналитическом плане. Стр. 49.

Предположение: развитый индустриальный капитализм создал и продолжает создавать для больших масс людей наивысший за всю историю человечества материальный жизненный уровень.

Будущее, разумеется, может заставить пересмотреть данный тезис по одной из двух причин. Жизненный уровень в развитых капиталистических странах Северной Америки, Западной Европы и Японии может резко снизиться. Или же этот уровень смогут превзойти страны с иным социально-экономическим строем. Разъясняя суть данного предположения, необходимо связать его с предшествовавшей гипотезой, в которой шла речь о производительных силах промышленного капитализма.

В данной связи исследователь сразу же оказывается вовлечённым в сложные – отчасти ведущиеся на понятном лишь узким специалистам языке – споры экономистов и специалистов по истории экономики. В центре полемики – так называемая «кривая Казнеца», предложенная в качестве гипотезы Саймоном Казнецом в приветственном выступлении перед членами Американской экономической ассоциации в 1955 году. 

«Очищенную» от некоторых наиболее спорных проблем (например, следует ли исчислять доход на душу населения или на семью, хотя, как кажется, большинство экономистов предпочитают второй метод) гипотезу не трудно понять. В ней говорится, что распределение дохода и богатства можно изобразить диаграммой в виде кривой, которая показывает, что в современную эпоху с экономическим развитием сначала имущественное неравенство резко возрастает, а затем, со временем, сглаживается. Стр. 54–55.

Во всех западных капиталистических обществах индустриальная революция сопровождалась резким и долговременным усилением неравенства. (Надо отметить, что данное заявление не затрагивает вопрос об абсолютном жизненном уровне.) С теоретической точки зрения очень важно, что «кривая Казнеца» сохраняет значение как для капиталистических, так и некапиталистических стран.

Большое неравенство в доходах было характерно для Советского Союза в начале 30-х годов, а их резкое выравнивание наблюдалось после Второй мировой войны. Например, в 1966 г. неравенство в доходах в СССР было выше, чем в Швеции и Великобритании, но меньше, чем в Соединённых Штатах. Сравнение данных капиталистических и бывших социалистических стран связано с серьёзными проблемами чисто технического порядка, однако, общая тенденция налицо.

«Кривая Казнеца» учитывает главным образом так называемый «префискальный» доход, то есть получаемый до выплаты налога, и не берёт в расчёт различные введённые правительством распределительные меры, которые в современном государстве связаны с разного рода доплатами, льготами и вспомоществованиями. Нельзя ли фазу выравнивания «кривой Казнеца» объяснить перераспределительной политикой государства? Не является ли эффект выравнивания результатом либеральной правительственной политики и имел бы он место, если бы капитализм в политическом отношении оказался предоставленным самому себе? Стр. 56–57. 

Иначе говоря, перераспределительные меры правительства действительно усиливают и, возможно, ускоряют фазу выравнивания «кривой Казнеца», однако активное перераспределение, осуществляемое через налоги и другие механизмы перемещения денег, может отрицательно сказаться на производительности труда, приглушая личную предприимчивость. А если это так, то придётся делать выбор между равенством и экономической эффективностью; в конце концов, чрезмерное равенство способно привести к снижению жизненного уровня.

Могут возникнуть издержки и неэкономического свойства: государство с сильным перераспределительным уклоном по необходимости станет во всё большем объёме узурпировать права, и тогда окончательный выбор придётся делать уже между равенством и свободой. Стр. 58.

Таким образом, можно констатировать, что характеристики индустриального капитализма в странах, где он впервые зародился, различаются в зависимости от того, исследуют его с позиций материального процветания или имущественного равенства. Стр. 60.

 

Глава 3. Классы: ступени успеха

Повсюду модернизация пошатнула складывавшийся веками иерархический порядок, и в отношениях между людьми появилась новая динамика. На данную тему написано множество работ и существует немало вариантов теоретических концепций, в ряде случаев уходящих своими корнями в теории классов Маркса и Вебера. Стр. 64–65. 

Определение: класс – это группа людей, привилегии которых проистекают из её роли в производственном процессе и которую отличают общие интересы и общие культурные особенности. Классовое общество – это такое общество, в котором доминирует классовая форма стратификации.

В определении подчёркивается, что у классов должен быть законный политический интерес, общий для всех его членов, который отстаивается вопреки другим интересам. Кроме того, в формулировке указывается, что называться классом имеет право только чётко различимая группа людей, которым присущи некоторые общие культурные особенности. Стр. 66. 

Предположение: в условиях индустриального капитализма класс постепенно вытесняет все остальные формы стратификации. (К примеру, систему «сословий».) 

Под сословием понималась конкретная социальная страта, в которой все три основных преимущества – привилегии, власть и престиж – приобретались при рождении и являлись атрибутами законодательно закреплённого неравенства. Стр. 68. 

 Классовая система создаёт ситуацию, при которой, по крайней мере, в принципе, только экономические успехи определяют материальные успехи, доступные отдельной личности. При таком положении допустимо предположить, что и другие преимущества, особенно престиж и власть, могут быть приобретены аналогичным путём. Иначе говоря, классовая система означает, что «с деньгами можно добиться всего». Стр. 69.

Кроме того, в каждой классовой формации проявляют себя и другие критерии – пол, расовая и этническая принадлежность, политическая лояльность. Всякая существующая классовая система «загрязнена», в том смысле, что на её функционирование оказывают воздействие внеклассовые факторы. Отсюда следует, что классовой системы в чистом виде не бывает; категория класса является преобладающим, но не единственным критерием стратификации. Стр. 70.

Образовался новый обширный рынок труда для так называемых «белых воротничков». В результате, можно без преувеличения сказать, классовая система значительно усложнилась. Данный факт имел важные политические последствия. Такая перемена означала, что и социальный, и (неизбежно) социально-психологический характер класса капиталистов заметно трансформировался; бюрократ потеснил предпринимателя.

Но это также означало юридическое отделение собственности от эффективного экономического контроля. Управляющие корпорации могут, разумеется, быть или не быть богатыми, однако их право на контроль над принятием экономических решений проистекает из выполнения в корпорации должностных функций и никак не связано с наличием или отсутствием личной собственности. 

В ходе развернувшейся полемики на данную тему было высказано предположение, что не юридическое владение экономическими ресурсами, а эффективный контроль над ними является главным критерием развитого капиталистического класса. Стр. 72–73. 

Предположение: процесс индустриализации, независимо от социально-политической организации общества, является главным детерминантом социальной мобильности. 

 По существу социальную мобильность определяют те же самые факторы, которые лежат в основе эффекта Казнеца. Что же касается теории капитализма, то смысл этого предположения ясен: в странах Запада не капитализм, а модернизация определяет форму социальной мобильности. Стр. 77.

 Предположение: во всех развитых индустриальных странах наблюдается незначительное повышение, но не заметно никаких радикальных изменений темпов «вертикальной мобильности». 

Такое положение может измениться, если и дальше будет изменяться потребность в неквалифицированном ручном труде. Но в предположении всего лишь утверждается, что индустриализация продолжает расширять потенциальные возможности. В принципе можно представить себе общество вообще без всякой мобильности, в котором, однако, все классы существенно повышают свой уровень жизни. 

Предположение: во всех развитых индустриальных странах образование стало самым важным двигателем «вертикальной мобильности».

И здесь с распространением высшего образования возможны изменения, ибо, вполне логично, спрос на него и его рыночная цена будут снижаться по мере увеличения предложения. Стр. 78.

Определение существующих условий как справедливых или несправедливых есть, скорее, результат субъективных оценок или критериев. 

Предположение: индустриальный капитализм, особенно в сочетании с политической демократией, практически всегда стремится сохранить открытой систему стратификации общества. 

В сравнении с прошлыми западными обществами современная классовая система, конечно же, представляется значительно более открытой. Само наличие индустриальной экономики, как мы уже видели, порождает в профессиональных структурах такую динамику, которая открывает множество новых путей для мобильности. Стр. 79–80. 

Оба сравнения с прошлым Запада и с современными обществами в странах «третьего мира» подтверждают высказанную нами точку зрения, что модернизация активизирует общество, усиливает его подвижность и тем самым освобождает человека от традиционных пут, сдерживающих процесс мобильности. Стр. 81.

Теоретически эти рассуждения можно было бы сформулировать следующим образом: всякое индустриальное общество создаёт структуру возможностей, детерминированных одинаковыми для всякого государства условиями экономического, технологического и демографического порядка. Одинаковым элементам этой структуры индустриальный капитализм позволяет реализоваться относительно самостоятельно, а вот индустриальный социализм накладывает на них дополнительные ограничения политического и идеологического характера.

Характеризуя индустриальный капитализм более открытым, чем индустриальный социализм, необходимо также иметь в виду превосходство его производительных сил. Стр. 82.

Иными словами, увеличивающийся в размерах «пирог» допускает перемещения вверх, не вынуждая в то же самое время такое же количество опускаться вниз. Это не только делает общество более открытым, с проницаемыми границами между отдельными стратами, но и менее насильственным, реже прибегающим к принуждению. 

Всякий раз, когда индустриальный капитализм сочетается с политической демократией, он неизменно увеличивает открытость классовой системы, не обязательно путём улучшения распределения доходов или количественного увеличения восходящей мобильности, а, прежде всего, облегчая людям доступ к образованию и другим средствам, стимулирующим социальную мобильность менее привилегированных классов. Стр. 83.

Очень сжато это сформулировал Джордж Уилл, который сказал: «Рынок обеспечивает суровую справедливость. Государство всеобщего благоденствия лишает эту справедливость суровости». Данная формулировка хорошо согласуется с представлением американцев относительно «честной игры». Выражение «демократический капитализм», которое с большим успехом использовал Майкл Новак, предполагает, что при любых обсуждениях современного западного капитализма необходимо обращать внимание на политическую систему, с которой он эмпирически связан. Стр. 84.

Приблизительно после окончания Второй мировой войны (хотя первопричины уходят корнями в более отдалённое прошлое) в характере средних слоёв общества Запада произошли знаменательные изменения. Там, где прежде был один горизонтально стратифицированный средний класс (от мелкой до крупной буржуазии), теперь возникло два разделённых по вертикали буржуазных класса, каждый из которых расчленён ещё и по горизонтали. Другими словами, в настоящее время вместо одного действуют два средних сословия. 

Продолжает функционировать старый средний класс, состоящий из предпринимателей, связанных с ними профессионалов и администраторов, то есть лиц, которые зарабатывают на жизнь, участвуя в производстве и распределении материальных товаров и услуг. Но, кроме того, существует и новый средний класс, с недавних пор именуемый «новым классом», включающим в себя лиц, главное занятие которых состоит в производстве и распределении теоретических знаний. Назовём же его «классом людей знания». Стр. 85.

Подобно прежней крупной и мелкой буржуазии (продолжающей существовать, как и прежде), в нём имеются верхние и нижние слои, в отношениях между которыми наблюдается напряжённость. Но у них есть общие классовые интересы и общая классовая культура. 

Предположение: отличительной чертой современного западного общества является длительный конфликт между двумя классами: старым средним классом (занятым производством и распределением товаров и материальных услуг) и новым средним классом (занятым производством и распределением символических знаний).

Классовый конфликт всегда связан с насущными материальными интересами. Вместе с тем класс создаёт и свою специфическую культуру или субкультуру (если хотите, особое классовое сознание). Так было всегда, как правильно подметил Маркс, и нынешняя ситуация – не исключение. Стр. 87.

Другими словами, борьба в сфере культуры очень часто сопутствует классовой борьбе. 

Новый класс людей знания располагается, как правило, левее старого среднего класса и вследствие этого имеет общую антикапиталистическую направленность. 

Предположение: новый класс людей знания в западном обществе – главный антагонист капитализма. Стр. 88.

Антикапиталистические настроения интеллигенции отмечались давно и исследованы во всех подробностях Йозефом Шумпетером, а в последнее время – Дэниелом Беллом. В американской среде они давно стали неотъемлемой частью так называемой «враждебной культуры» (Лайонел Триллинг), в которой неприятие буржуазной культуры естественно сочетается с антикапиталистической политикой.

Но есть и «второй интерес», который обусловлен тем обстоятельством, что само существование значительной части «класса людей знания» зависит от жалования или дотаций, выплачиваемых правительством. Это предопределяет законную заинтересованность в усилении государства всеобщего благоденствия, куда, разумеется, относится и администрация, обеспечивающая этот класс работой и субсидиями. Иными словами класс людей знания проявляет интерес к распределительному механизму правительства, а не к производственной структуре, что в контексте западной политики толкает его, естественно, влево. Стр. 90.

Возник любопытный политический симбиоз (или, возможно, довольно объективное совпадение интересов) между в целом вполне обеспеченной и великолепно образованной группой и стоящими на много ступеней ниже элементами. Их объединила общая заинтересованность в распределительной и перераспределительной роли государства. Стр. 91.

Индустриальный капитализм представляет собой один из вариантов модернизации, но не обязательно совпадает с ней во времени или пространстве. Современное западное общество располагает важными особенностями, которые, безусловно, связаны с модернизацией, а не е его капиталистической природой. Прежде всего, к ним относятся порядок распределения доходов и характер социальной мобильности. К капиталистической природе, с другой стороны, можно, по всей вероятности, отнести производительную мощь и сравнительную открытость классовой системы. Если эти предположения выдержат эмпирическую проверку, то придётся предпринять значительные шаги по теоретическому размежеванию двух феноменов – модернизации и капитализма. Стр. 92. 

Глава 4. Капитализм и политические свободы

Главное, что занимает нас сейчас, – это желание разобраться в том, каким образом экономический порядок, именуемый капитализмом, взаимодействует с остальными процессами и институтами современного общества. Как уже указывалось в начале, понятие «экономическая культура» призвано подчеркнуть это стремление.

Наиболее важным в этих связях, конечно же, являются отношения между новейшим капитализмом и современным демократическим государством. Стр. 94. 

Понятие «демократия» употреблялось во многих разнообразных значениях. Следуя теперь уже толкованию, принятому большинством политологов, мы используем этот термин для обозначения особой системы политических институтов или, точнее, специфического набора институционализированных политических процессов. Упор делается, прежде всего, на эмпирическую сторону дела, то есть речь идёт об эмпирически доступных явлениях в обществе, а не о каких-то теориях, философских учениях и системах ценностей. Стр. 95.

Определение: демократия есть политическая система, при которой правительство конституируется большинством голосов избирателей в ходе регулярных и свободных выборов. 

А это означает, что защищающее политические свободы законодательство должно обладать известной долей независимости от находящегося у власти правительства, а выборы – проводиться регулярно, а не от случая к случаю или по прихоти администрации. И наконец, правительство, потерпевшее на выборах поражение, должно действительно передать, а вновь избранное – в самом деле взять управление государством, а не служить лишь фасадом для неизбранных держателей политической власти. Стр. 96.

В связи с нашим определением демократии необходимо подчеркнуть ещё одно важное обстоятельство: оно не включает гражданские права и свободы, которые обыкновенно ассоциируются с демократическими традициями Запада и подразумеваются, когда говорят о «либеральной демократии». И это преднамеренное невключение имеет целью облегчить эмпирические исследования.

Возьмём, например, свободу религии. Деспотический режим может её допускать, а демократический – отвергать. Точнее бывают и либеральные деспоты, и нетерпимое к инакомыслию демократическое большинство.

Но даже в рамках использованного нами узкого определения очевиден тот факт, что демократия представляет собой установленное законом ограничение власти правительства. А это требует чёткого разграничения политических и иных общественных институтов и недопущения их сращивания. Отделение политических институтов вытекает из классического различения государства и «гражданского общества» и является важной темой новейшей социологической теории. Стр. 97. 

Вместе с тем существует точка зрения, что «экономическая свобода» (капиталистическая экономика) по необходимости связана с «политической свободой» (демократией), ибо обе они отражают одинаковое стремление к индивидуальной автономии, которая противопоставляется государственному принуждению. Стр. 101.

Позитивным является утверждение, что современному государству свойственна врождённая тенденция всё глубже вторгаться в дела общества, если на этом пути нет никаких установленных законом барьеров. Обеспечивая относительно независимую от государственного контроля социальную зону, капитализм укрепляет эти барьеры. 

Иными словами, современное государство даже в самой демократической форме представляет собой невиданную в истории концентрацию власти, причём не в силу какой-то присущей нашему времени вредной тоталитарной идеологии, а благодаря огромным технологическим ресурсам, доступным правительству для целей контроля. С другой стороны капиталистическая экономика, даже если она подвержена самым разнообразным формам правительственного вмешательства, в силу собственной динамики противостоит государству как сравнительно автономная реальность. Стр. 102.

Убедительная сила данных рассуждений заметно возрастает, если их дополнить негативными аргументами, касающимися социализма. Перманентная институализация политического контроля над экономикой диктуется самой природой социалистического планирования. Однажды установленный этот контроль очень трудно ослабить и ещё труднее вовсе ликвидировать. Иначе говоря, эмпирический социализм означает всепроникающую бюрократизацию экономики. 

Помимо связанных с этим серьёзных недостатков в функционировании народного хозяйства, которыми во многом объясняется низкая эффективность социалистической экономики, всеохватывающая бюрократия сильно затрудняет, если не делает совершенно невозможным практическое осуществление политических свобод. Стр. 103.

Предварительно суммируя упомянутые соображения, можно сказать, что капитализм действительно «совпадает» с демократией, а социализму, как видно, внутренне присущи тоталитарные, или, по крайней мере, авторитарные тенденции.

В историческом плане отличие социализма от капитализма состоит в том, что если с возникновением из феодального строя современного общества произошло заметное разграничение его политических и экономических институтов, то социализм имеет тенденцию вновь ликвидировать это разграничение и восстановить единство политической и экономической сфер. Подобные размышления подводят нас к следующей гипотезе: капитализм есть необходимое, но недостаточное условие демократии.

В настоящий момент важным предметом эмпирического анализа является проблема «смешанных экономик». Как уже указывалось выше, «чистого» капитализма и социализма не существует. В какой-то степени все эмпирически доступные для наблюдения экономики – «смешанные». Если капитализм совпадает с демократией, то спрашивается, какая нужна доля политического вмешательства в экономику, чтобы повернуть общество в сторону недемократического государственного устройства? И наоборот. Стр. 105.

В этой связи можно сформулировать две приблизительные гипотезы:

1. Если капиталистическая экономика становится объектом усиливающегося государственного контроля, то со временем будет достигнут рубеж, за которым демократическое правление делается невозможным.

2. Если социалистическую экономику открыть для постоянно усиливающегося воздействия рыночных сил, то со временем будет достигнут рубеж, за которым демократическое правление сделается возможным. («Возможность здесь, разумеется, означает, что будет существовать необходимое, но недостаточное условие для демократии.)

Конечно, от этих гипотез мало практической пользы; необходимо конкретизировать пределы «обоих рубежей». Стр. 106.

С интересующей нас темой связано разграничение между двумя различными типами недемократических режимов – авторитарным и тоталитарным. Первый не допускает политической оппозиции, но позволяет отдельным общественным институтам и секторам функционировать без государственного вмешательства, если они воздерживаются от какой бы то ни было политической деятельности. Тоталитарный же режим стремится установить государственный контроль над всеми общественными институтами, независимо от их участия или неучастия в политической деятельности, имея конечной целью интеграцию общества в единое целое в рамках всеохватывающей политической структуры. Стр. 108.

Тем не менее, следует повторить, что тенденция к тоталитаризму заложена уже в самой социалистической программе, поскольку она по необходимости препятствует отделению экономической сферы общества от его политической структуры. А вот капитализм, наоборот, предполагает подобную автономию, одновременно сдерживая тоталитарные тенденции.

Но важно не упустить из виду тот факт, что народное участие в жизни общества, прежде всего в процессе принятия решений, не сводится лишь к политической сфере. Существует великое разнообразие, так сказать, субполитических организаций, с помощью которых люди участвуют в общественной жизни и «в принятии решений, формирующих их судьбу» (любимое выражение сторонников идеи «демократического участия»). Есть звенья, занимающие промежуточное положение между личностью и мегаструктурами общества. К ним можно отнести большие группы людей, связанных родственными узами, а также различные кланы, племена, деревенские или религиозные общины, которые существуют в традиционных сообществах, но часто сохраняются, эволюционируя и приспособляясь, и в периоды модернизации. Стр. 109.

Кроме того, действуют и новые, современные организации, в том числе объединения людей по интересам, кооперативы, профессиональные союзы, добровольные организации различного характера на местном и региональном уровнях. Подобные промежуточные институты имеют важное значение; они не допускают, чтобы демократия перешла в тиранию, но главным образом обеспечивают демократическую стабильность. 

И напротив, социалистические страны склонны пытаться контролировать или интегрировать политически все эти группировки, которые уже своим существованием угрожают самим основам «командной экономики».

В сравнении с социализмом капиталистическое общество выглядит бесконтрольным, турбулентным, «беспорядочным». Похожее качество присуще и стихийно возникающим институтам соучастия, которые, однако, функционируют как «школы демократии». 

Человек, который учится участвовать в принятии решений на уровне общинного совета или фермерской ассоциации, приобретает мастерство, которое со временем может оказаться полезным в официальных процессах демократической политики. Стр. 110.

Наряду с корреляцией капитализма и демократии существует взаимосвязь между демократией и соблюдением прав человека. Капитализм действительно связан с правами человека, правда, косвенно, через духовное родство с демократией. Стр. 111.

Между тем, как это не парадоксально, современная технология создаёт также средства, с помощью которых мощные организации в состоянии осуществлять контроль над деятельностью людей. Другими словами, она делает возможным тоталитарное государство. Величайшая драма модернизации – динамичная напряжённость между освобождением и порабощением.

Капитализм как освободительная сила порождает напряжённость и противодействия на всех уровнях – экономическом, политическом, а также на уровне сознания. Стр. 112.

 Сердцевиной капитализма является свободное предпринимательство. Однако по мере продвижения капитализма усиливающиеся корпорации начинают вытеснять данную разновидность предпринимательства. 

Шумпетер исследовал процесс упадка предпринимательства скорее с социально-культурной, чем с экономической точки зрения. Зрелый капитализм, полагал он, способствует бюрократизации хозяйственной деятельности, выдвигая на первый план менеджера, совершенно не похожего на свободного предпринимателя. По его мнению, зрелый капитализм создаёт также враждебный себе класс, «роя собственную себе могилу». Стр. 113.

Капиталистическая корпорация, в самом деле, нарушает свободное функционирование рынка, действительно порождает бюрократическую среду, которая резко отличается от «духа» раннего предпринимательства, а то благосостояние и те политические свободы, которые стали возможны благодаря успехам капитализма, создали новый класс людей знания, глубоко враждебный капитализму.

Другими словами, наблюдается развитие процесса, уничижительно названного «ползучим социализмом», а это в свою очередь (если всё сказанное в настоящей главе считать справедливым) в силу необходимости подводит нас к вопросу о том, существует ли какой-то предел, за которым постоянно расширяющееся государство перестанет быть демократическим. Ведь гарантированные демократией политические свободы ещё больше ускоряют этот процесс. 

Современное демократическое государство по своей природе является гигантской машиной, раздающей льготы и компенсации. Таким образом, в нынешнем виде демократия благоприятствует росту объединений, которые Манкур Олсон именовал «распределительными коалициями». Как утверждал Олсон, данный феномен причинно связан с постоянно снижающейся эффективностью экономики, ибо государство, стремясь удовлетворить требования «распределительных коалиций», все глубже вмешивается в экономическую деятельность.

Капитализм и демократия – это исторические явления, которые «сошлись вместе» по эмпирически существующим причинам. Как и у любых других исторических феноменов, у них есть начало, направление развития, обусловленное внутренними и внешними причинами, есть и силы, которые их подрывают. Ни капитализм, ни демократия не могут быть экстраполированы в бесконечное будущее в неизменном виде. Стр. 114–115. 

 

Глава 5. Капитализм и освобождение личности

«Индивидуализм» – это вовсе не какая-то теоретическая конструкция, плод творческого воображения философов, юристов, писателей, а обозначение человеческого поведения и содержания человеческого разума на практическом уровне. Стр. 117.

На протяжении практически всей истории, в условиях почти всех человеческих культур неизменно считалось, что отдельная личность, будучи членом сообщества (клана, племени, касты и т. д.), олицетворяет собой его отличительные особенности, что нравственность («дхарма» у индусов) заключается в соблюдении правил, предписываемых этими особенностями. 

Выводы предшествовавшего образа более или менее удачно описываются термином «индивидуальная автономия». Стр. 116.

Индивидуальная автономия и связанное с ней освобождение личности является реальностью, по меньшей мере, на трёх уровнях, то есть на уровне идеи, уровне ощущения собственной индивидуальности и институциональном уровне. Или ещё в более сжатой форме: освобождение личноститребует наличия освобождающей культуры. Стр. 119.

Макфарлейн в категорической форме заявляет, что английский индивидуализм представлял социальную и психологическую реальность задолго до формирования капиталистического общества. «В пределах периода, – писал он, – нашедшего отражение в официальных документах, невозможно обнаружить какой-нибудь отрезок времени, когда бы некий англичанин не стоял отдельно от других». Стр. 121.

И Макфарлейн, полностью переворачивая причинно-следственную связь, доказывает, что не капитализм стал причиной индивидуализма, а, наоборот, индивидуалистическая форма социальной организации в средневековой Англии сделала возможным возникновение здесь нового общества. Следовательно, по Макфарлейну, корни капитализма и индустриальной революции, а также истории развития равенства и свободы в Англии следует искать в средневековой английской структуре собственности и домашнего хозяйства. Стр. 122.

Западная история – это непрерывный процесс «выхода за пределы» коллективных уз. Корни индивидуальной автономии в западной культуре возникли задолго до современного капитализма. Кроме того, этот древний «индивидуализм» западной культуры произвёл на свет специфический «индивидуализм», тесно связанный с капитализмом. Стр. 124.

Полезно вспомнить вновь, что буржуазная культура, по крайней мере, с XVII века и вплоть до триумфального XIX века развивалась совершенно обособлено от культуры аристократии, правившего в то время класса, против которого буржуазии пришлось утверждать своё доминирующее положение.

Буржуазия на первое место ставила целесообразность и всеохватывающую «методичность» в жизни или то, что Макс Вебер назвал «жизненной дисциплиной», в то время как аристократы полагались на «здоровую интуицию» и импровизацию. Стр. 126.

Буржуазия верила в добродетель труда, аристократия же идеализировала светскую праздность.  Буржуазия выделяла личную ответственность, говоря о «совести», особенно в её протестантском понимании, аристократия же полагалась на понятие «чести», то есть на более коллективистскую концепцию. Быть может позволительно, обобщая, сказать, что буржуазия создала «культуру совести» в противовес аристократической «культуре чести». Стр. 127.

С установлением господства буржуазии её культура распространилась за собственные классовые рамки, как вверх, так и вниз.

Продвижение буржуазной культуры вниз, вероятно, началось лишь в XIX столетии. Главными её распространителями были учителя и работники социальных служб, которые прививали буржуазные добродетели более или менее упорствовавшему рабочему классу. С введением обязательного всеобщего школьного образования триумф буржуазной культуры был обеспечен.

 Взаимосвязь капитализма и буржуазных ценностей (особенно религиозных) составляет сердцевину трудов Макса Вебера, начиная с классической работы «Протестантская этика и дух капитализма». Он, в частности, указывал, что протестантская Реформация – скорее случайно, чем умышленно – способствовала развитию взглядов, в высшей степени благоприятных для капиталистического предпринимательства. Стр.128.

Однако, по мнению Вебера, решающий вклад в развитие «капиталистического духа» внёс именно кальвинизм и его многочисленные ответвления, особенно в англосаксонских странах. Выражение «дух капитализма» без всякого вреда для веберовских представлений можно заменить фразой «экономическая культура капитализма». Стр. 129. 

Весьма вероятно, что от некоторых тезисов Вебера придётся отказаться. Однако поставленный им вопрос о связи капитализма с культурой остаётся по-прежнему актуальным. Точно так же как и его выводы о том, что большинство исторических событий являются непредвиденными и непреднамеренными и что наибольшей исторической действительностью обладают скорее простые, чем «возвышенные» варианты идей. Стр. 130.

Остаётся повсеместно признанным и вывод Вебера о том, что капиталистический предприниматель – весьма своеобразная фигура и не все культуры в одинаковой степени благоприятствуют её появлению. Существенной отличительной чертой подобного предпринимателя, по крайней мере, в условиях западного капитализма, является такое качество, как индивидуальная автономия. Стр. 131 

Предположение: буржуазная культура на Западе, прежде всего в протестантских странах, создала тип человека, для которого характерны ценность и психологическая реальность индивидуальной автономии. Стр. 133. 

Если посмотреть внимательно на историю развития буржуазной культуры и на возникшую на её почве «буржуазную личность», то в глаза бросается любопытная двойственность. С одной стороны, буржуазная культура освободила человека, и не только от социальных пут происхождения и статуса, которые составляли основу аристократического государственного устройства, но и от детерминированности существования низших классов. 

Буржуазный идеал индивидуальной автономии оказался воплощённым в реальной форме. Однако, с другой стороны, буржуазная культура наложила на человека новые ограничения как раз для того, чтобы сделать из него автономного деятеля. То был «репрессивный» (по фрейдистской терминологии) или даже неприкрыто тиранический аспект буржуазной культуры. А поскольку она тесно связана с капитализмом, то для него характерна такая же двойственность: капитализм освобождает и в то же время закрепощает. Стр. 135. 

Эта двойственность обычно вызывает и двоякую реакцию. Консервативную, «реакционную», с оглядкой назад: новая культура индивидуальной автономии в невыгодном для неё свете сравнивается со старой, часто идеализируемой культурой, при которой человек, член тесно сплочённой общины, был более надёжно защищён; или же, альтернативно, на первый план выдвигаются деспотические качества новой ситуации и проявляется стремление освободиться от культуры индивидуальной автономии. В обоих случаях мы имеем дело с «бегством от свободы» (Эрих Фромм), хотя, конечно, с различными социально-психологическими и политическими последствиями. Стр. 136.

Итак, модернизация оказывает на психологию личности более широкое влияние, чем буржуазная культура и капитализм, и не каждый элемент буржуазной культуры можно напрямую увязать с её капиталистической тканью. Стр. 137.

В процессе социализации, которая утверждает индивидуальную автономию, эти «ориентированные изнутри» люди приобретают сильное чувство личной ответственности. Они – «люди своего слова». А это предполагает жёсткую самодисциплину, а также те качества, которые Макс Вебер относил к «мирскому аскетизму». Как справедливо указывал Вебер, именно этот «аскетизм», а не жажда наживы, выделяет современного предпринимателя из среды других лиц, подвизающихся в экономике. Люди всегда были «алчными», однако капиталиста отличает постоянная и расчётливая «алчность», которая является достоинством, прямо связанным с бережливостью и, следовательно, с накоплением капитала. 

Такого человека обычно вдохновляют обширные честолюбивые замыслы, которые осуществляются в ходе конкурентной борьбы. Стр. 138.

Можно с достаточной уверенностью сказать, что сокращение предпринимательского «индивидуализма» и замена его управленческо-бюрократическим этосом поставили под угрозу существование капиталистической экономики и сделали социалистическое будущее более вероятным. 

Подобное утверждение позволяет высказать гипотезу, что, по крайней мере, на Западе связь между капитализмом и индивидуальной автономией носит внутренний характер. Но, с другой стороны, возникновение в последние десятилетия успешного восточноазиатского капитализма заставляет сильно усомниться в том, что такая связь присуща любой культуре. С. 139. 

Предположение: при наличии социальных и культурных основ западной цивилизации капитализм – необходимое, но не достаточное условие для сохранения подлинной индивидуальной автономии. 

Из данной гипотезы вовсе не вытекает, что не западные страны, пошедшие по пути капиталистического развития, должны непременно усвоить западную культуру. Речь, скорее, идёт о том, что если эти страны и отвергнут западную культуру, им придётся найти в собственных культурах «функциональные эквиваленты», которые способны обеспечить упомянутые выше условия. Стр. 140.

Однако давайте на некоторое время вернёмся к Западу. Как доказывал много лет назад Георг Зиммель, развитие капиталистической денежной экономики шло рука об руку с освобождением, или, точнее, с целым набором свобод человека. Зиммель утверждал, что сама абстракция денег, которая в денежной экономике становится всеобщей, освобождает человека от конкретной социальной зависимости. Благодаря огромной силе абстракции деньги содействуют превращению всех социально значимых феноменов (товаров, услуг, статусов, самой идентификации личности) в предметы с конкретной денежной стоимостью. Стр. 141. 

Если Зиммель прав, то тогда индивидуальная автономия западной цивилизации возникла в результате диалектического взаимодействия с автономией рыночных сил. Потребности предпринимателя превращались в права личности, и наоборот.

Дюркгейм вслед за Генри Мейном, полагал, что главное обстоятельство, сопутствующее освобождению личности, – быстрое увеличение договорных отношений между людьми. Капиталистический рынок, конечно же, не мог функционировать без достаточно развитого договорного права. Но тот же рынок накладывает известный отпечаток на все другие человеческие отношения, так что можно говорить о «договорном обществе» как гиперболе рыночного индивидуализма. Стр. 142. 

Если вообразить на какое-то время, что все эти «противоположности» функционируют при полном отсутствии уравновешивающих сил, то не трудно прийти к выводу о скором крушении капитализма и уничтожении, в конечном счёте, буржуазной культуры. Эмпирическая реальность, однако, такова, что в западных обществах действительно существуют довольно мощные компенсирующие силы. Стр. 144. Эти поддерживающие баланс общественные институты можно также назвать «посредническими структурами». 

Обсуждаемый здесь вопрос весьма прост. Мир, созданный капитализмом, в самом деле «холодный». Освобождая, он в то же самое время опутывает человека бесчисленными отношениями с другими людьми, которые базируются на расчётливом рационализме, являются поверхностными (особенно это характерно для торговых профессий) и неизбежно неустойчивыми в силу уже самой рыночной динамики. Связи между людьми также становятся подверженными «созидательному разрушению» капитализма. Существует, таким образом, настоятельная потребность вмире «тепла», чтобы сбалансировать эту «холодную расчётливость». На протяжении всего периода развития буржуазной культуры эту функцию выполняли семья, церковь, человеческая дружба и свободно сформированные объединения. Они продолжают это делать и сегодня, несмотря на напряжённости и «противоречия», пронизывающие буржуазную культуру. Стр. 145. 

Предположение: капитализм нуждается в общественных институтах, которые уравновешивают обезличенные аспекты индивидуальной автономии и общинную солидарность. Среди этих институтов наиболее важными являются семья и религия.

Короче говоря, освобождение и «отчуждение» – две стороны одной и той же капиталистической медали. Свобода личности, которую взлелеял капитализм на Западе, должна быть «встроена» в структуру общества, иначе она сама себя ликвидирует или через анархию гипериндивидуализма, или же с помощью целого набора ещё более сдерживающих правовых норм. Судьба капитализма зависит от этого баланса. 

Прогрессирующая анархия, когда каждый «гребёт» в одиночку и только под себя, разрушает капитализм, потому что лишает его доверия и ценностей, без которых он не может эффективно функционировать. 

Вместе с тем установление коллективного контроля над личностью в ходе осуществления авторитарной или тоталитарной политики, помимо других издержек, приносит экономические убытки и в конце концов делает капитализм невозможным, ибо подобная политика не допускает свободного предпринимательства, на котором капитализм зиждется. Стр. 146.