В Кремле

Прощание с СССР, или – Преодоление одиночества

14 ИЮЛЯ 2006 г. ЕВГЕНИЯ АЛЬБАЦ

Самое сильное впечатление от конференции «Другая Россия» — Елена Лукьянова, член Коммунистической партии РФ, и молодые ребята из НБП.

Самая сильная эмоция — абсолютная ценность свободы и демократии, то, о чем 15 лет твердили либералы, стала фактом общественного сознания ВНЕ зависимости от политических взглядов и партийной принадлежности.

Самое сильное разочарование: лидеры официальных демократических партий, СПС и «Яблока». Они не только упустили шанс лично убедиться в том, что то, за что боролись их предшественники и последователи, не прошло даром – напротив, дало всходы, но и проморгали возможность стать частью новой политической реальности, которая зарождается сегодня в России. Боюсь, будущее их незавидно: даже самые стойкие и лояльные от них устали и им уже не верят. Старые приверженцы покинут их ряды – уже покидают, – потому что поймут: шоры на глазах любого человека – беда, шоры на глазах политика, не способного видеть меняющуюся действительность вокруг себя, – беда вдвойне. Но и новых сторонников не прибудет: сильным прощают даже серьезные ошибки, слабым – никогда и ничего: за слабыми не идут, ибо ни вести за собой, ни защитить они не могут.

Замечательно иметь взгляды. Плохо – когда убеждения становятся вещью в себе, обретают черты фундаментализма, мешают понять, что когда-то бывшее белым — давно покрылось грязью, а то, что представлялось исключительно черным, при ближайшем рассмотрении имеет целую гамму полутонов. Можно, конечно, биться головой об пол и кричать, что мы – единственные и правильные носители демократической идеи, а все остальные – еретики. Можно. Только — зачем? Чтобы в отцепленном вагоне услышать аплодисменты десятка таких же фундаменталистов - единомышленников, в то время как поезд с остальными уже давно покинул станцию?

Предмет смущения собственного, личного — аберрация зрения. Нежелание увидеть за ненавистными ярлыками и аббревиатурами, против которых протестует весь мой жизненный и профессиональный опыт, все мое нутро – увидеть живых людей, для которых эти лозунги и эти аббревиатуры часто – не более чем дань прошлому. Отказаться от коих трудно не потому, что в них верят, а потому, что неудобно перед условными (или даже конкретными) мамой и папой, которые еще живы или которые с этой верой ушли в могилу.

Елена Лукьянова – профессор, конституционалист, член КПРФ, дочь Анатолия Лукьянова, заведующего отделом административных органов ЦК КПСС, который курировал все карательные органы Советского Союза, включая суды и КГБ, и был одним из тех, кто поддержал ГКЧП в августе 1991 года. На конференции профессор Лукьянова произнесла яркую и аргументированную речь в защиту Конституции и закона – той самой Конституции, против которой коммунисты яростно протестовали и данные о всенародной поддержке которой полагали фальсификацией, о чем сама Лукьянова писала в своей докторской диссертации. Казалось бы: где коммунисты и где – идея о верховенстве закона, лежащая в базисе либеральной, демократической философии? Это когда же коммунисты, пришедшие к власти путем переворота, превратившие суды – в «тройки» и особые совещания, без суда и следствия отправившие в лагеря и расстрелявшие миллионы сограждан (ибо цель – светлое будущее – оправдывает любые средства), приговаривавшие к годам заключения в «полосатых» и «спецзонах» правозащитников, которые требовали от власти соблюдать ею же декларируемые законы – когда они вдруг стали «законниками»? Оказывается – стали. Мы просто этого – видя лишь аббревиатуру – не заметили. Превратившись из правящей партии в одну «из», испытав на себе обман, фальсификации, прямой подкуп своих функционеров Кремлем и ужаснувшись правовому беспределу — ужаснувшись, видя все ЭТО не из кабинетов Кремля и Старой площади, а «с другой стороны», — многие из приверженцев словосочетания «коммунистическая партия» (осознавая это или даже не осознавая) стали либералами, демократами. Хотя, спроси их, наверняка будут открещиваться от этих наименований, как черт от ладана.

Для юриста, специалиста по конституционному праву Елены Лукьяновой (которая, кстати, представляла интересы партии в судах по иску о фальсификации выборов 2003 года) верховенство закона, свобода выборов, соблюдение прав политической конкуренции, если судить по ее публичным выступлениям, — символ веры.
И какая разница в том, что она причисляет себя – к коммунистам, а я себя – к либералам, коли базисные ценности у нас – одни?

Разговариваю в один из обеденных перерывов с делегатом конференции из Самары, активистом национал-большевистской партии Георгием Квантаришвили.
Собственно, разговорились мы потому, что мне с моей коллегой Анной Политковской речь Ирины Хакамады на конференции показалась немного взглядом сверху–вниз – в той старой, доброй российской демократической традиции разговаривать с залом в манере: «А теперь мы расскажем вам, как надо жить». Хакамада говорила о том, что у "Другой России" нет ни программы, ни лидера, и если завтра, вдруг, она придет к власти, то не будет знать, что и как делать, как управлять страной. Так вот, член НБП с нами не согласился: ему, напротив, выступление Ирины Хакамады показалось вполне дельным.

Тут я и спросила его, что он понимает под словами «национал-большевизм»? Ответил: «У нас в партии все вкладывают разное значение в эти слова, да и понимание идеологии партии у всех – разное». — «Хорошо,— не унималась я, — что вы лично понимаете под словом «национал?» – «Ну, наверное, национальное государство – как в Европе». — «То есть то, что называется nation–state?» – «Да». Термин nation-state трудно дословно перевести на русский: это государство, в котором национальность определяется не по принадлежности к этносу, а по месту постоянного проживания: например, во Франции – все граждане французы, вне зависимости от того, родились они от родителей-французов или арабов, в Париже или в Алжире, исповедуют католицизм или мусульманство. ОК, разобрались. А что член НБП понимает по словом «большевизм»? «Как вам объяснить, ну вот большевики считали возможным в условиях абсолютной монархии использование методов за пределами правового поля…» — «Ну это, скорее, относилось к социалистам-революционерам, большевики все больше сидели в Швейцарии...», — возражаю я. «Может быть… не знаю… Наверное, в нашей партии люди, которые считают, что разговорами ничего не изменишь, – надо действовать, протестовать…»

С тем, что политическая партия должна действовать, протестовать (вместо того чтобы бесконечно выстраивать переговорную площадку с Кремлем), – согласна. «Вне правового поля» — плохо, но боюсь, что после принятия последних поправок к закону «О борьбе с экстремизмом» все мы, левые, правые, серо-буро-малиновые, оказываемся за пределами этого поля и любое наше несогласие с властью будет трактоваться как экстремизм. Не потому, что мы хотим быть «вне правового поля», а потому, что власть сужает это самое поле до микроскопической величины и выталкивает всех несогласных в те пределы, где правовое поле в кремлевской интерпретации не действует, а вот в интерпретации международного права и Хельсинкского соглашения о правах человека – действует.

Конечно, обольщаться не стоит: среди членов НБП (как и среди сторонников Зюганова или Анпилова) – самые разные люди. Хотя большинство из тех нацболов, с кем удалось поговорить в кулуарах конференции, – милые, умные молодые ребята. Отнюдь не ксенофобы – скорее, тяготящиеся тем имиджем «фашистов» и «националистов», который имеют во «внешнем» мире. Иногда – смешные в своем стремлении продемонстрировать, какие они «крутые», люди андеграунда, подполья, борьбы. Иногда – страшноватые в своей ярой убежденности, что только они – истинные революционеры, а все остальные – трепачи. Иногда – вызывающие искреннее сочувствие дети, которых действия властей загнали в угол и которые вынуждены, защищаясь, выпускать когти. Конечно, им не хватает гуманитарного образования (впрочем, в той же степени, что и их сверстникам из демократических образований). Конечно, во многом они смотрят на политику через призму художественных и публицистических писаний их вечно эпатирующего лидера, Эдуарда Лимонова, который, кстати, сам в своем выступлении на конференции вполне прозрачно намекнул, что и название, и декларируемые лозунги его партии – результат эпатажа творческой тусовки, собравшейся в его квартире в 1993 году.

Однако политический опыт НБП последних лет, суды, лагеря, избиения, аресты, через которые многие из них прошли, явно сильно повлияли на взгляды нацболов. И многие из них поняли, что без свободы и демократии, которую они поносили (а многие поносят до сих пор) на всех углах, – им не выжить. Заметьте, кстати, что национал-большевиков не отправляли в тюрьмы, когда они выходили под лозунгом «Сталин. Берия. ГУЛАГ» — их стали сажать аккурат тогда, когда их главной мантрой стало: «Путин – уйди сам».

Неслучайно, что и Виктор Анпилов, лидер вполне оголтелой «Трудовой России», сорвал аплодисменты переполненного демократами и правозащитниками зала.
Первое, что сделал в своем выступлении Анпилов, так это постарался откреститься от обвинений в любви к Сталину – «это несколько поверхностное определение меня». Второе – воспел оду Конституции, закону, свободным выборам. Оказывается – и его достало. Но, конечно, самым удивительным было то, что Анпилов в своем 15-минутном выступлении бесконечно цитировал – «как правильно сказал» — либералов Андрея Илларионова, Евгения Ясина, Михаила Касьянова. Как говорится, кто бы мог подумать? Елена Лукьянова очень точно сказала, подводя итог конференции: «Мы (либералы и нелибералы – «ЕЖ») сумели друг друга услышать».

Подтверждаю: сумели.

Конференция «Другая Россия» - в отличие от многих и многих собраний подобного рода, на которых мне приходилось присутствовать, отличалась еще удивительной корректностью. Сознавая разность своих взглядов, участники делали дополнительное усилие, дабы быть вежливыми по отношению друг к другу. Практически не было выпадов с переходом на личности, не было и стремления уязвить, уколоть, ударить побольнее – «а вот вы тогда»… Так толерантность к чужим, другим – еще одна фундаментальная либеральная ценность – стала общей для всех, вне зависимости от партийных и политических преференций.

Мы, наконец, кажется (скажу осторожно), распрощались с СССР – с его идеологией нетерпимости к чужому мнению и чужим взглядам. Мы поняли, что бесконечно проповедовать тем, кто и так верит, – занятие, если и не совсем бессмысленное, но очевидно – никуда не ведущее. Мы осознали, что сегодня делить нам особенно нечего – у нас у всех одна страна, которую любить с зажатым ртом и закрытыми глазами мы, как писал Петр Чаадаев, вне зависимости от взглядов и политических преференций, не можем и не хотим.

И мы все устали от одиночества.