В обществе

Заметки о радио. Часть III

13 СЕНТЯБРЯ 2006 г. МАТВЕЙ ГАНАПОЛЬСКИЙ

Вначале не о радио, а о кино. Сидим на даче у одного молодого кинорежиссера. Ему 24 года, он профессионален и успешен. Он принес фильм Кирилла Серебренникова «Изображая жертву» на DVD. Смотрим фильм. Доходим до одной из кульминационных сцен, где один из героев, пребывая в бешенстве (он не понимает, как можно совершить убийство из-за мелочи, не понимает, как эти выродки не осознают, что такое человеческая жизнь), вдруг произносит длинный эмоциональный монолог.


И все бы было хорошо, если бы монолог на половину не состоял из мата! Те, кто видел фильм, помнят: каждое первое слово б…, каждое второе с... Не забыты и другие буквы.

Я стал закипать, а молодой кинорежиссер сидит рядом в кресле и ржет.
Монолог длинный, мата много, актер на экране говорит со вкусом — то так произнесет, то эдак…
Я не выдержал, взорвался, накинулся на режиссера, чего, мол, ржешь. Я высказал, как мне показалось, вполне очевидную и ясную мысль, что монолог ничего не потерял бы, если бы был без мата. Я сказал, что это чистый пиар ход, как песни Шнура или переводы Гоблина – популярно именно потому, что с матом.

Молодой режиссер удивился: «А чего ты так напрягся, это ведь просто прикольно. Я мата и не замечаю. Да другими словами в этой ситуации и не скажешь».
А с экрана опять то х…, то б…, то с…
Я не выдержал, выскочил во двор, мне такие слова с экрана, как монетой по стеклу… Сижу на лавочке и решаю сложный вопрос. Фильм Серебренникова получил главный приз ежегодного открытого российского кинофестиваля "Кинотавр", а также приз Гильдии киноведов и кинокритиков. Поэтому сейчас, вот здесь на лавочке, на холодке, для меня наступает момент истины: я должен решить — либо все они ничего в кино не понимают, либо я чего-то не понял. Себя обидеть тяжело. Легче решить, что дураки они, и обидеться. Принимаю мучительное для себя решение: да, мне не нравится мат на экране, но награды дали не за мат, а за фильм. Жюри оказалось выше эмоций и увидело в фильме эксперимент, качество, талант - неважно что. И именно за это наградило. Если бы там была группа эстетов с оттопыренными мизинцами, то, услышав мат, они бы, наверное, и награду не дали, то есть из-за одной сцены не разглядели фильма в целом.

А что же мне делать со своими эмоциями, спросил я себя с раздражением. А ничего! Своим «фэ» ты время не остановишь. Либо пиши письмо Путину, чтобы законодательно запретили на экране мат, либо, если не хочешь писать, но раздражает – отойди!..
Теперь, думаю я дальше, что мне делать с этим молокососом, который ржет. Можно, конечно, обидеться, уехать, предварительно заявив, что он малокультурен и чего-то там не понимает. Но это глупо. Мне за 50, ему 24. Он не врет, что ему прикольно. Он молод, он говорит на другом языке, делает непривычные фильмы. Просто у меня мой мир, а у него — свой. Если я уйду, я его не изменю, просто испорчу вечер. Я решил остаться.


Теперь о радио. Сидит на «Маяке» в эфире хороший ведущий Григорий Заславский с партнершей. Идет программа «Культурный ответ». Говорят о «Евгении Онегине» в «Большом», в постановке Дмитрия Чернякова. Вокруг спектакля скандальная ситуация – Галине Вишневской спектакль не понравился. «Это не «Большой», — заявила Вишневская. – Не может тенор петь арию, а в этот момент вокруг него идет уборка, как будто после вчерашней попойки. (Цитирую по памяти — М.Г.) Не может в спектакле по Пушкину и на музыку Чайковского один герой бить другого папкой. Это не «Большой»! Это не мой «Большой», где я отработала 40 лет. А раз это уже не мой «Большой», то праздновать в «Большом» свой юбилей я не буду». В открытом письме директору «Большого», Иксанову, Вишневская, пишет: "До конца своих дней я не избавлюсь от стыда за свое присутствие при публичном осквернении наших национальных святынь". В письме еще есть слова «ужас» и «бесстыдство».

Дали слово радиослушателям. Тут, естественно, кондовая матушка-Россия и поперла: не трогайте «Большой», оставьте его чистым; разные извращенцы примазываются к великому (это о режиссере, лауреате множества премий); я раньше в «Большой» ходил, в первом ряду за 3 рубля сидел, а теперь туда разные ходят…

Особенно порадовала одна дама. Заславский ей напоминает, что саму Вишневскую в свое время выгнали из «Большого» метлой именно за то, что она все делала не по канонам. В ответ слушательница (с придыханием): «Не смейте говорить слово «метла» в отношении этой великой женщины!»

Ну и финал дискуссии с аудиторией – какая-то баба, истерично: «Скоро вас изгонят из страны и очистят воздух, и Галине Вишневской никто не будет мешать».


Ладно, разговор сейчас не об этих.
Разговор о принципе.
Она, Галина Вишневская, оказывается, все забыла.
Она забыла, что ее выгоняли именно ЗА ЭТО — за то, что все делала не по канонам, по сути, за «осквернение национальных святынь».
Она забыла о знаменитой статье «Сумбур вместо музыки» и о гонениях на Шостаковича, который все писал НЕ ТАК.
Она забыла про показательные заседания Союза композиторов, где использовались слова «ужас» и «бесстыдство».
Она забыла о гениальном оперном режиссере Покровском, который всю жизнь, при советах, был гоним за то, что ставил НЕ ТАК.
Она забыла о большевистской нелюбви к Шнитке, который вообще все писал НЕ ТАК.
А «Таганка»? Там, когда все запрещали, звучали ровно те слова, что в нынешнем письме Вишневской.
Но она все забыла и заняла место тех, кто зачеркивает.

Сделать это Вишневской просто – она в «Большом» не работает, у нее свой оперный центр, где, конечно, все ставится как надо. Всю жизнь борясь с кондовостью в опере, пострадав от нее, она, в результате, теперь приземлилась на одной поляне с кричащими «Руки прочь!» За парой сцен, шокирующих ее вкус, она не захотела увидеть эксперимент. Увидеть весь спектакль.
Нет, наверное, Вишневская, вообще-то, за эксперимент, но не за такой.
А за какой?!
— Безобразие! — орали слушатели в эфире у Заславского. — Разве у Пушкина написано то, что позволил себе Черняков?
А разве у Пушкина написано: «Петь, не двигаясь, пристально глядя на дирижера»?

И даже неважно, какие действия, кроме пения, совершают герои спектакля Чернякова: может, дерутся папками, может, пилят дрова. Имеют право. Что не запрещено законом – то разрешено. Тем более если режиссер так задумал. Кажется, режиссуру в оперном театре никто не отменял. Директор «Большого» Иксанов ответил Вишневской в том духе, что, мол, обойдемся без вашего юбилея, некоторые и дома юбилей празднуют. Жестко, наверное, ответил. Но что попишешь: Вишневская размахивает флагом вкусовщины, Иксанов отвечает в том же духе. Плохо это все.

Тут бы поговорить о критериях, вспомнить великих.
Но их нет! Что делать?! Умер Лемешев, умер! И Мелик-Пашаев умер! И Козловский! Все они умерли. Их нет!!!
«Большой» делают и в него ходят новые люди. Они смотрят MTV, копаются в интернете, сидят в блоггах.
Интересно, знает ли эти слова Галина Павловна?
Она, наверное, скажет, что эти слова не имеют отношения к опере. Имеют! Потому что в оперу ходят, слава Богу, уже и те, кто ЗНАЕТ эти слова! И с каждым днем их все больше. И для них оперу нужно делать уже как-то иначе. И молодые, те, кто делает оперу сейчас, так и поступают: у них свой язык, они наполняют оперу своим смыслом. Да, иногда это чужой нам смысл, но запретить или редактировать его так же невозможно, как запретить молодость.

Я думаю, что если бы Галина Вишневская знала, как единственно возможным способом гениально поставить «Онегина», так, чем писать письмо Иксанову, сама бы спектакль и поставила. Или привела правильного режиссера. А критики и зрители сравнили бы. Можно, конечно, сказать, что Вишневская не профессиональный режиссер. Но ведь и не критик. А они, критики, заметьте, пишут разное, но до открытого письма Иксанову не дошли. Наверное, они менее патриотичны и не почувствовали, что постановка осквернила святыню.

И еще я думаю, если Дмитрий Черняков станет всемирно известным оперным режиссером, то как Вишневская будет смотреть ему в глаза. Да никак не будет, ведь не смотрят же в глаза самой Вишневской те, кто ее, в свое время, выгонял.

А что касается главного театра страны, то разница между Вишневской и Иксановым заключается в том, что Вишневская хочет, чтобы жили ее представления об «Онегине», а Иксанов хочет, чтобы жил «Большой». Чтобы это был театр не только для «лемешисток» и интуристов. Вишневская своими действиями утверждает, что времена становятся хуже, а они становятся просто другими.

Вряд ли Галина Вишневская будет писать гневное письмо Путину, это не в стиле человека, чья семья помогала Солженицину. Обидно другое: Вишневская отгородила себя своими представлениями об эксперименте так, что никакого реального эксперимента и не принимает. Понять ее можно – истинный эксперимент всегда безжалостен к зрителю, всегда вызывающе шокирующий. Можно и возмутиться. Но, по сути, жаль! Если бы не этот демарш, если бы столь значимая фигура, как Вишневская, после спектакля вышла бы на улицу, как я на даче, подышала холодным воздухом, а потом встретилась с Черняковым и сказала так, невзначай: «Ну слушайте, вы, конечно, молодец, но вот эта ваша сцена, знаете, где он поет, а они убирают… Может, вам ее переделать?» Он бы что-то ответил, ведь Вишневская для него безусловный авторитет. И пошел бы разговор между звездой, отдавшей всю жизнь опере, и молодой звездой, которой делать оперу, когда нас уже не будет.
Жаль, что Галина Вишневская будет праздновать свой юбилей не в «Большом», но это ее выбор.