В Кремле

Наша очень избирательная система

22 МАРТА 2005 г. АЛЕКСАНДР РЫКЛИН

В минувшее воскресенье во Владимирской, Рязанской и Воронежской областях прошли выборы в местные Законодательные собрания, впервые по так называемой «смешанной системе»: половина депутатов избиралась по одномандатным округам, половина – по партийным спискам. Везде победила «Единая Россия». Правда, победила со скрипом, натужно. Например, во Владимирской области ее отрыв от КПРФ составил доли процента. Результаты партии власти по итогам данных избирательных кампаний показывают, что со времени последних выборов в Госдуму в конце 2003 года «Единая Россия» потеряла около трети сторонников. Тогда в этих же регионах единороссы финишировали, заручившись доверием примерно 30% избирателей – теперь поддержка балансирует на уровне 20%. И примечательный рекорд установлен во Владимире, где в одном из районов против всех проголосовало 31,6% избирателей. Такого в России еще не было нигде и никогда. А если учесть, что явка в регионе составила меньше 30% от общего числа избирателей (тоже, кстати, рекорд, хоть и местный), то приходится констатировать, что прошедшее мероприятие выборами можно назвать только с большой натяжкой. Что это за законодательный орган такой, который сформирован по итогам волеизъявления только пятой части электората? Какова его реальная легитимность?

Рост протестных настроений, низкую явку и неубедительное выступление «Единой России» кремлевские идеологи объясняют тем, что партия, которая поддерживает структурные реформы, всегда и везде теряет популярность: такова, мол, цена экономических преобразований в стране. От себя добавим, что в действительности популярность теряет не партия власти, а сама власть. А уж о так называемых экономических преобразованиях даже говорить смешно. Но даже и такие низкие показатели – совершенно липовые. Столь явных, масштабных и даже не особо скрываемых нарушений страна, кажется, еще не видела. Конечно, можно сколько угодно говорить, что нечестные выборы – уже устоявшаяся в новой России традиция. Но то, что в минувшее воскресенье происходило, например, в Воронежской области, отношения к избирательному процессу не имеет вовсе. Там вообще никто никого не стеснялся: открытый подкуп избирателей, агитация в день голосования, покупка бюллетеней прямо на глазах безразличных стражей порядка – все эти нарушения были массовыми и отмечались повсеместно.

Когда с нынешними обитателями Кремля начинаешь говорить о том, что в последнее время как-то уж совсем перестали обращать внимание на соблюдение избирательного законодательства, те даже немного обижаются: при Ельцине, значит, можно было нарушать закон, а теперь вот вдруг почему-то нельзя. А почему, собственно? Если не рассматривать проблему с точки зрения этики и морали, то на самом деле причина проста: нельзя потому, что уровень недоверия к институту выборов не может расти бесконечно. Наступает момент, когда абсолютное большинство граждан вдруг отчетливо осознает, что у них в руках не осталось законных рычагов влияния на происходящее в стране. Это – первый этап гражданской самоиндентификации. Далее до людей доходит, что лишили их этих самых рычагов намеренно (например, отменили прямые губернаторские выборы) и как раз ровно для того, чтобы ограничить их законные права. Если это понимание накладывается на объективный рост социального протеста, связанный с ухудшением жизни, образуется та самая горючая смесь, результаты действия которой мы совсем недавно наблюдали на Украине, а сегодня имеем возможность наблюдать в Киргизии.

Понятно, что у Кремля выбора почти нет: либо перестать топорно и бессовестно влиять на избирательный процесс (там, где он еще сохранился) и тогда поставить под сомнение собственную эффективность, либо согласиться с тем, что в ближайшее время власти придется иметь дело с совершенно иными формами народного волеизъявления. Пока наши идеологические начальники этой опасности не осознают. Им по-прежнему кажется, что раз уж судьба распорядилась так, что они тут главные, значит, ситуацией надо пользоваться на все сто, ни в чем себя не ограничивая. И эта уверенность проистекает из глубочайшего презрения к народу. Когда народ попытается доказать, что его зря недооценивали, будет поздно раскаиваться в ошибках.