В Кремле

"Искренне Ваш!" Юрий Лужков бьется, как может

21 ФЕВРАЛЯ 2007 г. НИКОЛАЙ СВАНИДЗЕ

20 февраля на ленте информагентства "Интерфакс" появился материал под заголовком "Лужков раскритиковал политику Запада и призвал укреплять обороноспособность России". Надо сказать, приведенные под этим заголовком цитаты сам заголовок не вполне подтверждают. Лужков раскритиковал не Запад в целом, а лишь одного его, хотя и не последнего, представителя — США. Готовивший этот материал журналист "Интерфакса" ошибся, позволив себе некорректное обобщение. Некорректное и политически не правильное. И дело здесь не в Лужкове. Дело в нашем президенте Владимире Путине, который в своей мгновенно ставшей бестселлером мюнхенской речи, зады которой грубо, но старательно повторяет Юрий Лужков, подчеркнуто обрушился именно на Вашингтон и никак не на западноевропейские столицы. Напротив, многие аналитики считают, что одной из целей этого выступления была попытка, и, кстати, вовсе не обреченная на провал, некоей политической разводки Штатов и Западной Европы.

Но это — так, присказка. Сказка же будет не про непростое международное положение нашей Родины, не про нашего мудрого президента Путина и уж точно не про проявившего политическую незрелость сотрудника агентства "Интерфакс". Сказка будет про мэра Лужкова. Ибо Юрий Лужков достоин и сказки, и любой другой из многообразных форм народного творчества.

Несомненно, Лужков крупен. По масштабу личности лишь он да президент Татарстана Минтимер Шаймиев возвышаются на вытоптанной российской политической поляне. Но Шаймиев, не страдающий отсутствием честолюбия, тем не менее, никогда не демонстрировал федеральных амбиций. А Лужков демонстрировал, и как! Именно он, Лужков, после дефолта 1998 года, вступив в сговор с лидером КПРФ Геннадием Зюгановым, заблокировал уже согласованное возвращение на премьерский пост Виктора Черномырдина. Премьером и кандидатом номер один в президенты при больном и непопулярном Ельцине должен был стать сам Лужков. Но тут Ельцин встал насмерть, буквально из последних сил. И в премьеры в тот решающий исторический момент прошел компромиссный Евгений Примаков.

Лужков поднялся на ноги после нокдауна и начал ухаживать за Примаковым. Ухаживание завершилось браком по расчету. Два немолодых, но самых рейтинговых тогда политика сомкнули ряды и устремились в Кремль. Как бы они там поделили два главных госпоста — неизвестно, но так или иначе поделили бы. Их победа казалась неизбежной. Москва, понятно, в кармане. Региональные элиты построены. Деньги, как бюджетные, так и олигархические — соответственно. Информационная поддержка — мощнейший в ту пору и уважаемый канал НТВ со всем его медийным шлейфом. Вот тогда, т.е. уже в 99-м, в обстановке цейтнота и игры нервов, после череды кадровых колебаний Ельцин предложил стране Путина. Повторюсь: сегодня речь не о Путине. Просто иногда не грех вспомнить, кто есть кто и откуда есть пошла завязка сюжета.

Лужков вынужденно присягнул Путину, и Путин его не тронул. Но вряд ли проникся нежностью. И Лужков должен был понять, что на амбициях высшего порядка можно ставить крест. Должен был понять и понимал — но ничего не мог поделать с собой! И — со своей энергичной супругой, и — со своим многочисленным кланом, который, подобно свите Воланда, требует места, а Москва — даже Москва — не резиновая. Но главное: жизнь есть движение, и, чтобы удержаться и не сорваться, надо карабкаться вверх. Лужков настолько оброс обязательствами, связями, бизнес интересами, что в какой-то момент стало ясно: уходить — смертельно опасно. Нельзя уходить! Выход один — переждать. Вот уйдет цепкий и все властные нити удерживающий Путин, придет следующий, такой ли, сякой, но уже ясно, что в любом случае более слабый. Вот тогда поглядим, выстоит ли он, дилетант, против такого зубра, как Лужков.

Но у Путина свой интерес. Объективно, заботясь о своем преемнике и о самом себе, он не может уйти, оставив за спиной, в тылу, затаившегося Лужкова. И это очень важно! Настолько важно, что нельзя исключить даже такого: вся история с переводом региональных лидеров из выборных в реально назначаемые придумана именно с дальним прицелом на Лужкова.

И Лужков видит себя в зеркальной оптике этого прицела. И не только себя видит, но и всю свою "задницу" (на языке "Русской правды" — семья, родня, имущество). И "задница" себя видит. И нервничает. Если это слово употребимо в данном контексте. И в результате мы наблюдаем скандал в благородном и дружном семействе Батуриных. Ведь надо срочно выяснить семейные имущественные отношения, поскольку неизвестно, что будет завтра.

Но семья-семьей, а Юрий Лужков, еще раз скажу, крупен, и к тому же азартен, и боец по натуре. И ему уж точно есть что терять — царство Московское — а потому он не сдается и бьется как может. А может он так: заглядывая в глаза Путину и эхом повторяя за ним все, что он говорит. Причем с усилением. Особенно когда речь идет о международной политике, к которой Лужков всегда имел склонность и вкус. Он в разное время, хотя и с равным успехом, пытался разобраться с Севастополем, с Абхазией, с Аджарией. Почему бы теперь не со Штатами? И вот, с одной стороны, набор старых добрых советских штампов — "ковбойские замашки", "полицейская дубинка" и т.д. А с другой — демонстрация зрелого понимания "общей ситуации", которая "требует внутренней собранности и дисциплины", а также в качестве основной задачи — поддержки "человека в военной форме". Почему именно в военной, а в штатской — не надо? И к чему уж такая "собранность и дисциплина"? Эта сознательная милитаристская истерика, по духу выходящая далеко за рамки мюнхенского выступления Путина, объясняется двояко. С одной стороны, Лужков желает продемонстрировать полную преданность лично президенту: если Вы критикуете Буша, я ему морду набью; если Вам не нравится Америка, я объявлю ей войну. С другой стороны, он отдает честь ортодоксальной, прежде всего силовой части путинского окружения (кстати, не в первый раз. Ведь было уже отстаивание идеи возвращения памятника Дзержинскому). Вы — за дисциплину, за завинчивание гаек, за обстановку военного лагеря? И я, я тоже вместе с вами!

Я — Ваш! Искренне Ваш! А там — попробуйте обойти меня, старика, на повороте.