В оппозиции
Транзит (9)
5 ФЕВРАЛЯ 2008 г. ГЕОРГИЙ САТАРОВ
Мне осталось прокомментировать последнее изменение, происшедшее в последние годы с политической системой, из числа тех, которые нужны мне для предпринимаемого анализа. Двигаемся дальше.
Седьмое: крайне обострился конфликт между отдельными кликами в окружении Путина.
Эту тему не обсуждали только совершенно ленивые, особенно — последнее время. Однако у этой темы своя интересная логика, которая мало обсуждалась. Суть в том, что этот конфликт был неизбежен. Он имеет генетическую природу. Чтобы она стала яснее, рассмотрим стандартную ситуацию в средней демократической стране. В ней занять высокий пост можно тремя способами. Первый — выборы. Тут нет вопросов – в норме это публичная, конкурентная, правовая процедура, а отвечает за свой выбор сам электорат. Второй — служебная карьера. Современные административные системы обеспечивают два условия: первое — продвижение по служебной лестнице в зависимости от квалификации и заслуг, связанных с реализацией миссии гражданской службы; второе — прозрачность гражданской службы. Третий способ применяется для так называемых политических назначенцев. Их может рекомендовать к назначению высокое избранное лицо (скажем, президент, как в США). В таких случаях эти назначенцы проходят через процедуры публичного, например, парламентского контроля. В одной африканской стране, боровшейся с коррупцией, пошли по другому, весьма радикальному, пути. Был создан общественный кадровый совет из шести (или восьми, не помню сейчас точно) негосударственных мужей (писатель, ученый, адвокат, правозащитник и т.п.), пользовавшихся непререкаемым авторитетом. Они имели право заблокировать любое представление политического назначенца на государственную должность.
Смысл всех этих установлений очевиден: если человек прошел публичную процедуру назначения, то его деятельность может быть оценена, исходя из критериев общественной пользы. Если необходимо, ему могут быть предъявлены публичные претензии. Единый публичный подход создает единый взгляд на пользу человека на том или ином месте. Вам может не нравиться ваш коллега по кабинету министров, но если он состоятелен как министр, то ваши претензии не работают, и вы это прекрасно понимаете.
Совсем иначе в нашем случае. Разберем два случая. Представьте себе, что Вы член Совета Федерации, и Вы, в соответствии со своими полномочиями, голосуете за назначение на пост судьи одного из высших судов. Вы поддерживаете голосованием это назначение, поскольку, представим себе невероятное, таково указание из кабинета, куда Вы, еще раз о невероятном, «заносили» за свое назначение. Теперь вопрос: сможете ли Вы предъявить публичные претензии этому судье, если он оказался вдруг несостоятелен как судья? При том, что Вы прекрасно знаете, что большинство Ваших коллег голосовали так же, как Вы, на том же основании? Нелегитимный механизм назначения разрушает возможность публичного контроля. Автоматически остаются только непубличные способы выяснения отношений. Но то, что происходит вне зоны публичности, не ограничено рамками закона или морали.
Другой случай: Вы — президент; друзья-коллеги зовут Вас Серега. И вот Вы, Серега, назначаете на должность министра человечка, которого Вам рекомендовал один друган, представим невероятное, за взятку, приличную. Несколько лет упорного труда должны возместить ему потери и дать подзаработать сверх этого. Представим себе, что, «отбивая бабки», он мало заботится о своих основных обязанностях на своем посту, что, естественно, сказывается на вверенной его попечению сфере и возбуждает недовольство граждан. Вопрос: можете ли Вы ему предъявить претензии по этому поводу? Ответ очевиден: нет. Если Вы попытаетесь сделать это в частной беседе, то нарветесь на вполне ожидаемый ответ: «Серег, ты что, в натуре? Я же еще бабок не отбил!». Ну а публичные претензии — это просто не по понятиям! Вас не поймут друзья и коллеги!
Мораль: подпольно-криминальная кадровая практика неизбежно приводит к следующим следствиям: основная часть политики смещается в теневую сферу, а оставшаяся публичная часть политики подменяется имитацией; публичные цели политики замещаются частно-криминальными; публичные процедуры согласования интересов заменяются теневыми, криминальными.
Нам важно последнее обстоятельство. Один из важных эффектов публичной политики — безопасные процедуры разрешения конфликтов с безопасными (хотя бы для участников) последствиями. Если Вы подавляете публичную политику как нечто мешающее осуществлению Ваших величественных предначертаний, Вы неизбежно отменяете этот полезный эффект. Результат — теневые, криминальные процедуры разрешения конфликтов, способные иногда быть эффективными в краткосрочной перспективе, но неуклонно накапливающие долгосрочный конфликтный потенциал.
Мы можем не разбирать различные свидетельства столкновений в окружении Путина. Последнее время, к примеру, они вылились в аресты: представители одной группировки выхватывают из рядов другой группировки по представителю, желательно — осведомленному. Разбор этих конкретных случаев несущественен, если нас заботит судьба страны, а не этих случайных жертв. Я так подробно говорил выше об общих обстоятельствах, более важных, чтобы нам с вами было ясно: дальнейшее нарастание теневого противостояния неизбежно. Остановить его может только одно — восстановление публичной политики. Но это неотделимо от восстановления работы правовых институтов. Вы верите, что они сами могут пойти на это? Чтобы однозначно ответить на этот вопрос, попробуйте назвать хотя бы одного человека из путинского окружения, который имел бы основания не опасаться восстановления права, работающего в автоматическом режиме. Если вам все-таки пришла в голову какая-то фамилия, то задайте себе другой вопрос: может ли он один что-нибудь изменить?
Итак, подведем итог перечисленным здесь и в двух предыдущих статьях достижениям путинского режима. Этот перечень я приведу в виде таблицы. В ней строкам будут соответствовать обсуждавшиеся нами изменения, а столбцам — три оси нашего политического пространства. В клетках мы будем фиксировать воздействия перечисляемых изменений на сдвиг траектории российского политического режима в нашем политическом пространстве.
1. Полностью уничтожена независимость ветвей и уровней власти, других автономных институтов, включая общественные: тут очевидно, что уничтожение автономности различных властных и общественных институтов делает систему более ригидной. Однако это влияет и на конфликтность в элитах, поскольку она не сводится к дрязгам в путинской тусовке. Последняя консолидированными усилиями восстановила против себя различные элиты, которые пока демонстрируют лояльность — региональные, деловые, информационные и т.п.
2,3. Преодолен порог насилия над людьми: понятно, что преодоление сего порога неотделимо от насилия над правом, но одновременно насильники обзаводятся многочисленными врагами на будущее, врагами непримиримыми.
4. Степень воровства и коррупции достигла такого предела, за которым страх ответственности становится не только неизбежным, но и доминирующим мотивом поведения: коррупция вообще славится богатством негативных последствий, особенно это свойственно такой масштабной коррупции, как российская. Коррупция на начальных стадиях может работать как компенсатор дефектов управления, в том числе — негибкости управления. Но в таком диком варианте, как у нас, она заставляет властных воров держаться за свою власть всеми доступными средствами, что увеличивает ригидность политической системы. Ясно, что коррупция неотделима от насилия над правом. Наконец, когда воровство становится запредельным и воруют все, то пирог становится слишком мал для них, что увеличивает конфликтность.
5, 6. Из публичной сферы практически полностью выведены какие-либо альтернативные игроки (лидеры или организации), которые могли бы реально претендовать на власть; ликвидированы любые возможности легальной политической конкуренции, в первую очередь — на выборах: подавление политической конкуренции наращивает ригидность, ибо конкуренция — один из самых гибких механизмов адаптации, в том числе — к непредсказуемым изменениям (вспомните первые статьи цикла). Подавление политических конкурентов делает из них врагов, наращивая конфликтность.
7. Крайне обострился конфликт между отдельными кликами в окружении Путина: теневой конфликт, как мы видели выше, неотделим от применения внеправовых методов; поэтому вместе с конфликтностью растет уровень игры с правилами.
Мы видим из этих комментариев, что сдвиги в практике режима, перечислявшиеся выше, взаимосвязаны, подкрепляют и усиливают друг друга, а потому столь сильны и создают кумулятивный эффект. Теперь посмотрим, что происходит с дрейфом политического режима в используемом нами политическом пространстве. Перечисленное в таблице проиллюстрировано в двух следующих рисунках.
Рисунок 1
Рисунок 2
Траекторный сдвиг в сторону «Охранной диктатуры», зафиксированный нами двумя методами, характеризует среднесрочный тренд политического режима в период с 2001 по 2007 г. Читатель вправе упрекнуть меня, что сейчас мы оказались в ситуации, противоречащей этому тренду. Совершенно правильно, если Вы имеете в виду выдвижение Путиным Медведева в качестве преемника. Я рассматриваю это событие как реакцию части окружения Путина на те угрозы, которыми для них был чреват отчетливый сдвиг в сторону «Охранной диктатуры». Об этом я уже писал в своей статье на «Еже». (Почему то некоторые наивные читатели принимали эти тексты за реальные «прослушки». Мне это было очень приятно: значит, я правдоподобно придумал эти диалоги.)
Тут мы с вами столкнулись с эффектом, о котором я упоминал в предыдущих статьях — переход (перескок даже между сценариями). Я писал тогда, что мы будем ниже обсуждать эти переходы, а они уже начали происходить. Но мы к ним все равно вернемся. Не только потому, что обещал, но больше потому, что без них ничего не понять. Но предварительно в следующей статье я подготовлю это обсуждение анализом темы «ловушек», которые выстроил себе нынешний режим. Одну из таких ловушек мы, фактически, проанализировали выше в этой статье. Я имею в виду сюжет об опасностях, которыми чревата ликвидация публичной политики для тех, кто эту ликвидацию осуществлял.
Продолжение следует
Автор — Президент Фонда ИНДЕМ