В обществе

Страх как убийство журналистики

2 СЕНТЯБРЯ 2009 г. ГРИГОРИЙ НЕХОРОШЕВ

Пришло время покаяться перед коллегами-журналистами. Три раза за свою журналистскую жизнь я испугался и предал профессию.

В августе 2000-го утонула подлодка «Курск». Компания «Славнефть» организовала для родственников моряков с «Курска» бесплатные авиарейсы до Мурманска. Я договорился с пресс-службой «Славнефти», и меня пустили в один из самолетов. Просили, чтобы я упомянул их компанию в «Независимой газете», где я тогда работал заведующим отделом информации. Я хотел долететь этим грустным рейсом только до Мурманска и вернуться. Но в салоне я встретил коллегу, который был там «под прикрытием» некоего гуманитарного фонда «в поддержку семей моряков «Курска», и он сказал мне, что я буду дураком, если не поеду с родственниками на базу подлодок. В автобусе, который подали прямо к трапу самолета, никто ничего не спрашивал. Через его затемненные окна я увидел у ворот аэропорта толпу репортеров со всего мира, которых никуда не пускали.

Три дня я прожил на базе атомных подлодок в Видяево, вместе с родственниками, на госпитальном судне. Я видел их горе, видел бесхозяйственность и разруху городка.

На подлодке «Воронеж», точной копии «Курска», куда водили родственников, чтобы показать, где служили их родные, я наблюдал начинающуюся разруху: в отсеке ядерного реактора ползали тараканы. «Значит, живём», — сказал мне на это с грустной улыбкой капитан второго ранга, который почти год получал командировочные мешками мороженой картошки, и то с промедлением в полгода.

Я был на встрече Путина с родственниками, где президент уходил от прямых вопросов, матерился и во всех трагедиях флота обвинял олигархов: Гусинского и Березовского. Тогда я понял, что Путин — слабый и трусливый человек. Обо всем этом я написал огромный материал «Видяево печали нашей».

Чтобы его прочло побольше людей, материал поставили в субботний номер. Но в субботу «Независимой газеты» не было ни в одном из киосков Москвы, «не завезли». В понедельник, на утренней летучке, главный редактор Третьяков жаловался: впервые за десятилетнюю историю газеты сломалась типография. «Какая досада», — жаловался Третьяков. Меня насторожило, когда после летучки главный редактор предложил всем желающим взять в библиотеке авторские экземпляры газеты, которые вышли до того, как сломалась типография. Чуть позже я узнал, что газету не стали печатать по приказу из Администрации президента. По согласованию с Третьяковым. И я не стал говорить об этом, боялся подорвать репутацию газеты и, смутно, чего-то еще.

Через год я испугался второй раз. Работал я тогда в журнале «Деловая хроника». И вот я узнал, что бывший пресс-секретарь Людмилы Путиной, бывший журналист Георгий Урушадзе организовал издательство. Я подготовил заметку, позвонил Урушадзе, чтобы попросить фотографию. «Зачем, — спросил он, — я же там не главный?». «Но ты же знаменит, бывший пресс-секретарь первой леди страны», — ответил я. «Если ты об этом напишешь, я не гарантирую твоей безопасности. И я не шучу, — твердо сказал Жора, — Посмотри, на всякий случай, кто там у нас, в издательстве». Директором «Северной Пальмиры» числился полковник ФСБ в отставке. И я испугался. Хотя и оправдывал себя тем, что мне просто противно.  

Третий мой грех оказался слишком публичным. Таблоид «Московский корреспондент», в котором я был главным редактором, опубликовал заметку о якобы случившейся помолвке президента Путина с гимнасткой и депутатом Кабаевой. Материал был преподнесен как слух, со знаками вопросов, словами «якобы» и «как говорят». Когда неожиданно разразился скандал, владелец газеты, подполковник ФСБ в запасе Александр Лебедев сказал мне: «По западным, цивилизованным меркам, Вы все сделали правильно. Но Вы же сами понимаете, в какой мы живем стране». В тот же день в одном из помещений банка владельца газеты меня три часа допрашивали двое. Угрожали, что пустят по миру меня и мою семью. После этого приказали прийти на следующий день хорошо выспавшимся и подлечить насморк, собирались допрашивать еще раз на «детекторе лжи». Нос у меня в тот день тек, я приехал на работу с похорон тети. Хоронили ее на сельском кладбище в Подмосковье, апрель был прохладным, и я легко простыл.

После допроса я позвонил владельцу газеты и сказал, что допросы меня унижают, и я хочу сделать заявление об отставке. Владелец ответил, что он о допросах ничего не знает: «Это ребята в банке подсуетились, бегут впереди паровоза. «Детектор лжи», говорите, у них есть. Ничего не знал об этом. Не волнуйтесь, завтра идите в редакцию и разруливайте ситуацию, как можете».

Но на следующий день в Италии, на совместной пресс-конференции с Берлускони, Путин сказал, что всегда плохо относился к тем, «кто с гриппозными носами и эротическими фантазиями» лезет в чужую жизнь. В тот же день владелец газету закрыл. А я совершенно неожиданно получил приглашение от издателя с Украины Михаила Бродского приехать в Киев и работать у него в газете, поскольку на Украине, писал Бродский в открытом письме, нормальная свобода слова и можно публиковать, в том числе, и слухи о первых лицах.

И я решил поехать в Киев. По крайней мере, для того чтобы вывести из-под удара владельца «Московского корреспондента», которого уже стали обвинять в том, что это якобы он приказал мне опубликовать слух про Путина и Кабаеву в порыве какой-то политической мести.

Но владелец газеты к этому отнесся более чем странно. «Что, хотите второй серии международного политического скандала? Да Вас там, в Киеве, убьют, а свалят на меня. Этого хотите?» — спросил он. И приставил ко мне вооруженную охрану. И я испугался третий раз.

Думаю, коллеги это почувствовали, потому что я отказывался давать интервью об этом скандале даже самым проверенным друзьям-журналистам, и они, наверное, из-за этого тоже начинали испытывать страх. По моей вине. Да и журналисты из «Московского корреспондента» видели мой страх и тоже начинали бояться. По моей вине…

Почти уверен, что похожие случаи страха были не только в моей жизни. Журналистов продолжают запугивать, и это приобретает катастрофические формы, когда речь уже идет о жизни и смерти десятков людей.

Я решил написать этот текст после сообщений о возбуждении уголовного дела против главного редактора интернет-газеты «Новый фокус» Михаила Афанасьева из Саянска. «Новый фокус» опубликовал предположения о том, что пропавшие без вести во время аварии на Саяно-Шушенской ГЭС люди возможно еще живы и находятся в воздушных пазухах гидростанции, но МЧС ничего не делает для их спасения.

Афанасьева собирались судить за «распространение сведений, порочащих деловую репутацию» МЧС и администрации ГЭС, но за закрытыми дверями. В последний день лета дознаватели УВД Абакана закрыли дело против Афанасьева. Но уже 2 сентября прокуратура Хакассии решила проверить законность действий УВД. Сам Афанасьев не сомневается, что преследование со стороны силовиков для него не закончилось, его по-прежнему регулярно вызывают на допросы. Тем временем управляющая ГЭС компания «РусГидро» выслала с территории электростанции корреспондента агентства «Интерфакс». По словам представителей пресс-службы компании, журналист агентства «упорно отказывался согласовывать свои тексты», то есть проходить цензуру.

Все эти журналистские беды, конечно, несравнимы с трагедией родственников погибших при аварии на ГЭС. Но горе этих людей никак не оправдывает попытки властей в очередной раз запугать журналистов, чтобы они в подобных трагических ситуациях молчали и не использовали хотя бы мизерный шанс, чтобы спасти людей.