(Путевые заметки из Турина)

Турин, столица Савойской династии, – город военный, казарменный. Здесь даже здание парламента и церковь напоминают арсенал

Не так давно случилось мне навестить Турин по случаю книжной ярмарки: на итальянском вышел мой «Ниязбек». Город, как и полагается бывшей столице Пьемонта, был увешан флагами в честь 150-летия объединения Италии (то есть завоевания Южной Италии — Северной).

При этом самой примечательной чертой Северной Италии сегодня является сепаратизм. Настроения как-то очень быстро переросли ту стадию, когда их питали в основном совершеннейшие маргиналы, и теперь пребывают в стадии «южане — дармоеды», «Работать не умеют, только наши деньги тратят», «отделиться невозможно, но хорошо бы хотя бы уменьшить субвенции».

Причина проста: уровень экономического развития Юга и Севера несопоставим. Север — одна из крупнейших экономик Европы. Юг откровенно нищ.

Причина нищеты — мафия.

Вот простейший пример: 70-е годы. ФИАТ собирается открыть сборочное производство в Калабрии, так как государство дает грандиозные налоговые скидки тем, кто будет поднимать экономику Юга. Не вышло. Калабрийская ндрангетта чуть ли не прямым текстом дала понять: мафии не нужно, чтобы люди сами зарабатывали деньги на заводе. Ей нужно, чтобы они были нищими, и единственным источником помощи для них была мафия.

Старые цеха ФИАТа в Линготто теперь превращены в гостиницу, торговый молл и выставочный центр.  Переехало в Польшу, США и Бразилию, а скоро переедет в Китай

Вдоль шоссе Палермо-Трапани — 80 км — до сих почти не встретишь бензоколонок, магазинчиков. Причина — та же мафия.  Мафия как образ жизни. Мелкие и множественные бандиты. Заплатишь одним — магазинчик сожгут другие. Как результат магазинчиков вовсе нет.

Супермаркет высокой еды Eataly – самый успешный бизнес-проект последнего времени. Как красиво, а главное, как характеризует осень Европы!

В Италии нет моста через Мессинский пролив, который, если кто видел, знает — не так уж и широк. Десятки лет мафия блокировала его строительство, хотя исправно осваивала деньги. 25 лет строится шоссе от Палермо до Реджо-ди-Калабрия.

И никакие бюджетные деньги тут не помогут, ровно наоборот, южная итальянская мафия и взросла на северных халявных деньгах, как кавказское чиновничество взросло на российских. Самым системообразующим событием в жизни мафии в 1960-х стало «разграбление Неаполя» — освоение государственных денег, выделенных Сицилии на реконструкцию Неаполя. Именно бюджетные деньги сделали из сельских донов с берданками итальянский внутренний ХАМАС.

При всем при том бизнес мафии — примитивный. Вот списочный состав собственности одной из самых крупных неаполитанских мафиозных бизнес-империй, перешедшей под управление государства: несколько гостиниц, несколько заправок, несколько доходных домов. Мафия эффективна в насилии, не в бизнесе. Это не только организация, но и образ жизни. Все южане в душе мафиози — в том смысле, что никто на юге не надеется на государство, и все надеются на семью и знакомых. На юге ты не получишь медицинской помощи, если брат твоей бабушки не знаком с племянником жены доктора из местного госпиталя. При этом как только южанин переезжает на Север, то все эти привычки у него исчезают тут же. Половина Севера состоит из южан.

Речка По утром

Если б на Юге жили арабы или негры, то отношение к нему было бы, конечно, такое же, как в Москве к Кавказу. Типа это у них генетическое, Север — страна торговых городов, Юг — Неаполитанское королевство, знать, латифундии, историческая судьба, короче, «пошли вон, черножопые». Поскольку нация одна, стиснуув зубы, терпят — но все меньше и меньше. Север гордится тем, что он объединил Италию, и подумывает о том, чтобы обособить ее (хотя бы финансово) обратно.

Тут, однако, простой вопрос: а почему сепаратизм начал расти именно сейчас? Что, в 60-е Сицилия не сосала деньги?

Ответ очень прост: Северу перестало хватать самому.

Почему? Ответ еще проще: профсоюзы. Которые на Севере играют ту же роль, что мафия — на юге.

Возьмем, собственно, вот этот самый Турин, который в Италии был тем же самым, что в России город Тольятти. В 60-х в Турине все, кто не работал непосредственно на заводах ФИАТ, работали на производствах, которые что-то ФИАТу поставляли.

Теперь огромные цеха ФИАТа на окраине, в Линготто, переоборудованы под гостиницу, торговый молл и выставочный  центр. Производство переехало в Польшу, Бразилию и Южную Италию; в ближайшие годы оно откроется в Китае. В Турине остаются лишь штаб-квартира и небольшая сборочная линия. Глава компании Серджио Маркионне недавно пригрозил перенести штаб-квартиру в США.

Рабочий класс в Италии почти умер, а вот идеологи его процветают. На Туринской книжной ярмарке я набрела на забавный стенд, полный красно-белых книжек с до боли знакомыми с детства названиями: Lenin, Che fare; Lenin, Che cosa sona gli “amici  dei popolo”; Lenin, L’imperialismo fase suprema del capitalismo.

Рабочие в Италии кончились, а вот леваки остались

Это еще что! К трудам классиков были присовокуплены новейшие исследования, поражавшие уже одними своими темами, например, такими: классовая борьба в телекоммуникационной индустрии и рабочее движение в Индии.

Правду сказать, дело не в одних профсоюзах, и они далеко не всегда левые. Дело в гигантском количестве бюрократии, ограничений и групп интересов, которые на некогда процветавшем Севере занимаются обеспечением своего благосостояния за счет других групп. Магазинчики «обедают» с 12 до 16.00, а потом негодуют на китайцев или супермаркеты, работающие хоть в четыре утра. Права всех трудящихся, в том числе и журналистов, так надежно защищены, что журналист обычно получает постоянный контракт годам к 40, когда в профессии остаются либо сыновья богатых родителей, либо самые упорные: качества итальянской журналистики это не улучшает.

На Юге своя мафия, на Севере — своя, виртуальная. Профсоюзы и бюрократия играют роль средневековых цехов. При всем при том Италия остается,  к примеру, третьим по величине в мире экспортером машиностроительной продукции. Каким образом? — спросите вы.

Ответ: благодаря небольшим производствам, на которых работает от 70 до 200 человек. Выше расти невыгодно: заметят и придушат. Эта Италия, «от 70 до 200», и есть избиратели Берлускони.  Он — их символ. Парвеню, который умеет договариваться со всеми.

На туринской выставке, недалеко от стенда с Лениным и Троцким, вижу примечательное явление: прекрасные, на отличной бумаге и прекрасной печати книги, и какие! Andreas Vesalius, De Humani Corporis Fabrica; André Chastel, Marsilio Ficino e l’arte; Benvenuto Cellini, Dell’Oreficeria; Erasmo da Rotterdam, Antibarbari; Galeno, Trattato sulla bile near; Enea Silvio Piccolomini, Dialogo su un sogno; William Blake, Le porte del paradise; Heinrich Cornelius Agrippa von Nettesheim, Dell’incertitudine e della vanita delle scienze.

Тут же, на кожаном диване, едва ли не единственном на ярмарке, сидит владелец издательства, пожилой, породистый и элегантный гранд (по-другому не скажешь) Нино Араньо.

Так уж получилось, что нас с ним тут же знакомят: общие знакомые, которые у Араньо же и издаются. Я, обалдев и листая то Эзру Паунда, то Пико делла Мирандолу (мой итальянский, увы, достаточен лишь для того, чтобы восхищаться платонически, как сытый восхищается меню в мишленовском ресторане), спрашиваю:

— А на какие деньги вы все это издаете?

Я, наивная, решила, что тут субсидии государства.

Г-н Араньо пожимает плечами:

— На свои. У меня 21 бизнес.

— Но зачем вам 21 бизнес? Это же невыгодно? Почему бы не продать 20 бизнесов и не расширить один, самый успешный?

— Италия, — отвечает Нино Араньо, — опасная страна. Мы, бизнесмены, не доверяем государству. Диверсификация — это моя страховка.

— А почему бы вам не изменить государство?

— О, государство нельзя изменить. К нему можно только приспособиться.

Нино Араньо имеет 21 успешный бизнес
и для души издает Пико делла Мирандолу

Проблема Италии не в Юге. Она в том, что реформы необходимы всей экономике, но в стране нет класса, который способен стать двигателем реформ. Точнее, он есть, но немногочислен. Если эту проблему формулировать еще проще, это проблема всеобщего избирательного права.

Всеобщее избирательное право приравняло голос Нино Араньо, который прекрасно управляет 21 бизнесом и для души издает библиотеку Пико делла Мирандолы и Эзру Паунда, к голосу простого рабочего. А простых рабочих в любой стране всегда будет больше, чем Нино Араньо.

Сильвио Берлускони — замечательное следствие подобной политики. С одной стороны, он меньшее зло. Не было бы Берлускони, был бы левак, при котором бюджет давно лопнул бы так, что всех бы обрызгало. Берлускони даже честно пытался ограничить траты, но, как и его избиратель, Берлускони не реформатор. Он — приспособленец.

Он — парвеню, который пытается договориться со всеми: с Путиным, с Обамой, с Каддафи, и честно пытается нравиться всем — от малолетних девиц, число которых на знаменитых вечеринках бунга-бунга растет обратно пропорционально качеству, до руководителей государств, мораль которых значительно уступает морали вышеназванных девиц, с той только разницей, что в отличие от своих малоаппетитных приятелей Берлускони еще ни у кого не отобрал бизнеса.

Впрочем, за Берлускони Нино Араньо не голосует.

— У нас с ним эстетические разногласия, — улыбается Нино, — я не голосую за неэлегантных людей.

Фотографии автора