Закончившаяся в конце прошлой недели ежегодная, 21-я, международная конференция Свято-Филаретовского православно-христианского института (СФИ) была посвящена 160-летию со дня рождения Николая Николаевича Неплюева (1851-1908).  Был такой русский помещик, который основал в своем имении в Черниговской губернии православное братство, просуществовавшее почти 50 лет, до 30-х годов ХХ века.  Началось все со школы для крестьянских детей-сирот, а со временем выросло в православную трудовую общину числом более 300 человек, во главе которой стоял сам Неплюев и вся жизнь которой была устроена на христианских основаниях. За день до начала конференции в Культурно-просветительском центре «Преображение» (Московская область, Истринский р-н, пос. Красный, ул. Центральная, д.18б) открылась выставка, где представлены фотографии, документы, книги из архивов потомков братчиков и столичных библиотек, копии документов и фотографий из собрания музея Н. Неплюева (с. Воздвиженск).

СФИ все чаще вовлекает в свои проекты светские организации — выставка делалась при участии, в том числе,  Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы, соорганизатором конференции стал Левада-Центр.  Дефицит серьезного разговора в обществе институт пытается восполнить тем, что сам превращается в площадку, где ведется наполненный глубокими внутренними смыслами разговор. Во вступительном слове на открытии конференции ректор СФИ священник Георгий Кочетков призвал «открыть свое сердце всем, кому есть что сказать».

Тема конференции — «Служение Богу и человеку в современном мире» — напрямую связана с деятельностью Николая Неплюева, который, по словам Владимира Соловьева, пошел против «силы факта», явив миру реальный пример христианского единства людей вне зависимости от их сословных, имущественных и иных различий.

Н.Н. Неплюев (в центре) с воспитанниками школы.

Идея служения была дискредитирована опытом советского времени, когда высшей доблестью было полное подчинение общему благу. Образцовый человек тоталитаризма не жил, а служил, уход в частную жизнь означал предательство. В наше время свободным человеком мыслится тот, кто сам себе господин, никому и ничему не служит — этим тезисом начала свой доклад поэт и филолог Ольга Седакова (доклад был  зачитан на конференции, поскольку Седакова не смогла присутствовать). Идеальным положением представляется гармонизация интересов, то есть корыстий. Утрачено доверие к общим смыслам, ради которых стоило бы приносить жертву служения — служение ведь требует бескорыстия, не ищет наград. Божий мир открывает пространство, где жертва своей волей воле Бога — главная задача. Это служение таинственной воле, которая несоизмерима с человеческими устремлениями. Однако если из светской жизни уходит идея служения, то человек остается со своими мелочными, эгоистичными интересами. Теперь, с реабилитацией частной жизни, настало время и реабилитации идеи служения, заключила Ольга Седакова.

Завкафедрой богословских дисциплин и литургики СФИ Давид Гзгзян посвятил свой доклад «странной», как он сам признал, теме «христианского аристократизма» («Христианский аристократизм — служить, побеждая прельщения»). Проследив, какие смыслы вкладывала на протяжении истории в понятие «аристократия» философская мысль, он вывел одно общее свойство — при всей осознанности идеала служения, долга, ответственности это всегда была апология неравенства, стремление к максимальной герметичности, приводящее к тому, что даже среди аристократов по крови постоянно возникало деление на «настоящих» и «ненастоящих». Даже тех, кто причислял себя к аристократам духа (то есть внесословному объединению), отличало равнодушие к тому, что делается за пределами «своего» круга — никакие связи не должны прорастать «вовне».

Не то «христианский аристократизм»: хотя мотив избранничества присутствует и здесь («Вы — соль земли»), но одновременно деяние должно быть направлено не только на себя или «своих», а вовне — «Вы — свет мира». Пафос христианских отношений — братство, и нет такого человека, который был бы неприемлем для этих созидателей нового духа жизни, который они должны дарить друг другу. Дарить новую жизнь — главное служение христианина, его аристократический «воинский» долг.

Но это все высокая «теория», так сказать, должное... С сущим, как водится, дела обстоят похуже. Аналитический центр Юрия Левады, чьи сотрудники принимали самое активное участие в конференции, с первых постперестроечных лет отслеживает религиозную ситуацию в России. Как сказал в своем докладе директор Центра Лев Гудков, она оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, число людей, называющих себя православными, неуклонно растет: если в конце 1980-х годов православными называли себя 17-19% респондентов, а неверующими — 75%, то сейчас это соотношение «перевернулось» — около 70% и 7% соответственно. Авторитет Русской православной церкови стабильно высок, по степени доверия она устойчиво занимает 2-е (после президента) место. Тем не менее, почти 70% православных заявляют, что религия не играет существенной роли в их обыденной жизни. Начать с того, что только 2/3 из них верят в Бога — 34% не сомневаются в Его существовании, 21% верит, но сомневается. Важная проблема смерти и загробной жизни почти полностью вытеснена из народного сознания, практически табуирована, то есть тематика спасения души и обретения вечной жизни оказывается неосмысленной.

Менее трети родителей говорят о вере со своими детьми, 93% православных не принимают никакого участия в деятельности церковных общин (для сравнения: в Германии таких неучаствующих только 20%), регулярно (ежемесячно) богослужения посещают 7% православных, более половины бывают в храмах лишь дважды в год — на Рождество и Пасху. Большая часть православных не молятся и не знают молитв, а из таинств и обрядов значимыми для них являются только крещение и отпевание.

Все это позволяет сделать эксперту вывод, что православие стало для постсоветских людей некоей формальной идентичностью. Это своеобразная реакция на распад тоталитарного общества, предоставляющая удобный механизм присоединения меньшинства к большинству. Идентификация с православием как бы снимает с человека необходимость поиска ответов, дает некую заготовку отношения к действительности и при этом не сопровождается никакой рефлексией по отношению к себе — просто смена формы индентичности: был советский человек, стал православный. Внутренняя работа минимальна.

Существенную роль в этих процессах, считает Гудков, играет уровень образования священников — он ниже, чем средний по России. 28% населения нашей страны имеют высшее образование, средний же уровень образования священников соответствует среднему специальному. Неготовность Московской патриархии откликаться на острые проблемы современности — социальную несправедливость, насилие, коррупцию и лицемерие власти — довершает картину. 

По мнению Льва Гудкова, нынешний высокий уровень православной идентификации — скорее всего, временное явление (у молодежи эта тенденция уже пошла на спад) и через поколение мы сможем наблюдать откат от церкви и все более равнодушное отношение к вопросам веры.

Выкладки Гудкова дополнил руководитель отдела социально-политических исследований Левада-Центра Борис Дубин. Он начал с того, что практика служения наталкивается в России почти на непреодолимые препятствия. Служение предполагает, во-первых, доброжелательное отношение к Другому, во-вторых, людей должен связывать общий языковой код и, наконец, наличие надэмпирических ценностей. В современном российском обществе все перечисленные условия являются системными дефицитами. Есть проблема идентичности, есть проблема Другого (например, 50% молодежи считает, что никому нельзя доверять) и есть проблема общего, того общего, которое могло бы приподнимать людей над обыденностью. Вместо этого работают защитные компенсаторные механизмы: миф о великой державе, которой больше нет (ему привержено 60% населения), об особом пути России, о наличии постоянной угрозы извне и т.д. Выхода в реальность из этой замкнутой мифологемы нет. Какое служение, когда кругом одни враги?

В этой ситуации православная церковь становится олицетворением некоей целостности, по которой тоскует постсоветский человек, — приятно вновь ее обрести. Поэтому демонстрация принадлежности к православию никак не связана с повседневной жизнью, не побуждает к реальному изменению поведения, отношения к другим людям (менее 6% опрошенных за месяц совершили тот или иной акт благотворительности). Формула существования помимо мифологической составляющей включает желание «укрыться в семье» и убежденность в том, что «все решают деньги». 

80% респондентов отвечают, что не могут повлиять на происходящее вокруг, изменить ситуацию невозможно, поэтому лучше ничего не делать. В целом есть некое пассивное сопротивление — каждый решает свои проблемы самостоятельно: деньги, звонок Иван Иваныча и т.д. Однако сегодня полностью оправдывается тезис Юрия Левады о том, что советский человек создан системой ограничений, а не стимулов к деятельности. Точки активности, в том числе православной, в стране есть, но связать эти точки в единую сеть и обеспечить воспроизводимость пока не получается.

Результаты исследования непрофессиональных социологов (а члены Преображенского содружества малых православных братств Юлия Балакшина и Анна Алиева провели свой соцопрос, результаты которого огласили на конференции) совпадают с данными мэтров. Бланк интервью с открытым вопросом (то есть у респондентов была возможность самим сформулировать ответ) был распространен среди 100 человек разного возраста, уровня образования и социального положения, проживающих во всех регионах России, кроме Северного Кавказа и Дальнего Востока. При ответе на вопрос «Чему можно служить?» большинство на первое место поставило: Бог, Церковь, родина, Отечество, армия. В ответах на вопрос «Чему вы непосредственно готовы служить?» превалируют семья и социально незащищенные слои населения. Вопрос «Чему вы бескорыстно готовы отдавать силы?» отрезвляет граждан окончательно: это семья, близкие родственники, друзья и родные.

Неожиданно (для меня, во всяком случае) прозвучал доклад Алексея Журавского о проблеме служения в исламе. Нет такой, оказывается. Отсутствие в Коране богочеловека Христа располагает понятие «служение» в совершенно иных по сравнению с христианством плоскостях. Служение — это несение ответственности перед Богом и ради Бога. Упор делается на том, что вся жизнь человека — это служение Аллаху. В исламе нет понятия служения Богу как служения ближнему. Однако, как мы видим на практике, четкая система шариатских норм, предписывающих, например, уважительное отношение к старикам, заботу о детях, вполне компенсирует эту понятийную «недостачу» — как ни крути, в большинстве мусульманских стран нет ни детских домов, ни домов престарелых.

Руководитель отдела социокультурных исследований Алексей Левинсон решил рассмотреть проблему служения применительно к служилому люду России, иначе говоря, среднему классу (хотя пока в нашей стране это не полноценный класс со своей идеологией и моралью, а скорее потребительская группа — иначе, как по уровню потребления, средний класс вычленить не удается). Его эволюция на протяжении постперестроечного времени весьма интересна, отметил Левинсон.

В 90-е в эту группу входили в основном предприниматели, которые и задавали стандарты, определяющие сообщество. Однако это длилось недолго. Постепенно внутренний состав среднего класса менялся, пропорционально в нем становилось все меньше людей свободных профессий и все больше государственных служащих. На всех уровнях — от самого высшего (министры, депутаты) до самого низшего (паспортистка в ЖЭКе). Процесс бюрократизации среднего класса и роста в его составе числа чиновников продолжается — их место в нашей жизни и культуре становится все более существенным. Левинсон рассказал, что бывал в городах, где нет никакого производства, и эти города живут исключительно за счет служилых людей — сотрудников муниципальных органов, землемеров и пр. Служба стала доходным делом, она составляет основу бюджетов огромного числа граждан. По мнению Левинсона, зарплаты служащим — своеобразный способ перераспределения нефтяной ренты.

Теперь эта категория людей, а вовсе не предприниматели, становится парадигмальной, она задает стандарты. Не во всем они плохи, эти стандарты: в конце концов, у клерков принято мыть руки, носить дресс-код и проходить фейс-контроль, сказал Левинсон. Плохо то, что социальная фигура превращается постепенно в ленту Мебиуса: между служащими и получателями услуг непременно должен быть интерфейс — или «хороший знакомый», или некое «окно», через которое вы подаете бумаги, вместо того чтобы отдать их напрямую непосредственным исполнителям. Всяческие административные учреждения сознательно фортифицируют себя от населения, которому они предоставляют «услуги», в большинстве случаев платные. Между тем, граждане платят налоги, то есть услуги госслужащих в принципе должны быть бесплатны.

Так осуществляется служение этого среднего класса, так устроен спинной хребет нашей социальной структуры — он базируется на служении самому себе. Поэтому антибюрократические настроения, вроде бы столь сильные в нашем обществе, по сути настроения антинародные, заключил Левинсон. Увы и ах...