Дмитрий Медведев приехал в МГУ на Моховой, чтобы заснять для вселенского показа свое непринужденное общение со студентами факультета журналистики.  Сцены бурной радости молодежи в тот же вечер прокатали по всем каналам ТВ. Но кое-что осталось за кадром. Картина молодежного ликования оказалась топорной постановкой. 

На эту встречу привезли активистов прокремлевских движений со всей Москвы.   От факультета журналистики отобрали с десяток надежных молодцов. Им заранее раздали вопросы, надкушенные и обсосанные. Семеро студентов, которые не попали в число избранных, встретили Медведева с плакатами. На них было написано, в частности, «Почему вы сидите в твиттере, а Ходорковский в тюрьме?» и «Пресса от слова прессовать». Участников акции на некоторое время задержали, а сотрудники ФСО пригрозили им отчислением из вуза.

Оно, понятно, не новость, что в среде кремлевских пропагандистов крепнет градус  творческой бездарности. Всех уже тошнит от приторной медведевской жизнерадостности, но сам доцент нравится себе все больше. Скорее всего, это скольжение по наклонной в ближайшие недели будет только ускоряться. В этой связи резко возрастет и влияние на жизнь страны одной очень тихой, безмерно богатой и абсолютно беспредельной службы. Речь о ФСО.

Кто отбирал у студентов «неправильные плакаты»? ФСО. Кто задерживал этих студентов? ФСО. Кто грозил ребятам изгнанием из университета? ФСО.

Но это ФСО, имеет ли оно право командовать на суверенной территории университета? Нет. Может ли оно делить студентов на чистых и нечистых, рвать из рук плакаты вполне пристойного содержания и подменять собою деканат в кадровых вопросах? Может. Оно все может.

По законам русской грамматики ФСО верно бы отнести к женскому роду. Но оно у нас законам не подчиняется. Среди всех министерств и учреждений России есть только одно ведомство, которое никогда и ни в чем не знало отказов. Это Федеральная служба охраны. Никто, включая прижимистого Кудрина, не смел перечить молчаливым свирепым молодчикам, которые всегда мельтешат вокруг первых лиц. Их вдоволь снабжают не только самыми меткими пистолетами и быстрыми авто. Деньги, квартиры, дачи, ордена, пенсии — все бери-не хочу. Сиротским приютам бы так.

Считается, что нет у нашего государства более важных дел, чем блюсти телесную  неприкосновенность полудюжины случайных вождей. Там ворюга на ворюге, бездарь на бездари, лжец на лжеце, но берегут их как высшее национальное достояние. В дело вовлечены тысячи отборных атлетов с непроницаемыми лицами, бесшумным оружием и правом на все. Могут избить, задавить, застрелить по мельчайшему подозрению, и безутешные наследники даже имени не узнают того, кто сломал папе позвоночник или одним легким толчком навеки отбил печень. Скажут: это не человек. Это держава врезала по печени. Встала с колен и врезала.

Нервные водители, сатанея в безнадежных пробках, на чем свет костерят гаишников. Но вот тут-то ГАИ совершенно ни при чем. Полицейские и сами не знают, когда Первое лицо соизволит перейти к водным процедурам. Может, вот прямо сейчас, а может, и через час. Может, забывшись, взгрустнет о народном благе, а может, со светлой улыбкой размечтается о расцвете художественной гимнастики. ГАИ в такие секреты не посвящают. Полицейские тоже что-то беззвучно шепчут, когда мерзнут на морозном ветру или исходят в своих душных шлемах невидимым миру потом.

Бывший начальник столичной ГИБДД, большой жулик и очень проницательный человек, прямо объяснил депутатам Госдумы, что кортеж Первого лица создает многочасовые пробки, что это обходится ежегодно в сотни миллионов рублей. Стоят автобусы и такси, стоят «скорые» и «пожарные». Но! — торжественно поднял палец начальник ГАИ. Но безопасность Первых Лиц намного, намного важнее всех денег.

Происходило это в Думе, в так называемый парламентский час, и очевидцы события впоследствии утверждали, будто нарочитым повторением наречия  «намного» начальник проявил свойственную ему иронию, за что его вскоре и сняли. Другие очевидцы, тоже чуткие к деталям, передавали, что, напротив, начальник произносил это свое «намного, намного» без малейшего намека на глум, но с тем особым, чуть в нос, придыханием, которое является верным свидетельством искреннего радения чиновника о государственных интересах. Это радение было затем по достоинству оценено, вследствие чего за жульничество начальника, верно, сняли, но тут же перевели на формально более высокую должность федерального уровня.

Впрочем, все это лирика. Проза жизни состоит в том, что ФСО исполняет любую свою прихоть, ничуть не считаясь с государственными тратами. «Сотни миллионов» — это сколько? Сколько их, этих бросовых миллионов, следует добавить к тем миллиардам, которые Родина щедро выделяет для защиты пары никчемных мужчинок от вредного влияния окружающей среды? Сколько больных должно помереть в застывших «скорых», сколько несчастных сгореть в непогашенных пожарах?

Но это — в Москве. Москвичам приходится чаще провинциалов томиться в «пробках», но наградой им служит ассортимент в магазинах и свобода дудеть на проносящийся кортеж. За счастье жить в одном городе с Путиным надо платить.  К тому же многие приспособились. Путин у себя на дачке едва за утреннюю гантельку взялся, а москвич шмыг — и уже на работе. Называется — адаптация.

Провинции адаптироваться сложнее. Многие города и веси нашего необъятного Отечества как ни старались подстроиться — ну, никак. В Москве и Путин, и его меньшой партнер хоть какого-то порядка придерживаются. Утром — сюда, вечером — обратно. В Кремле практически не ночуют, только вершат. Хоть так.

А во Владивостоке? Живут себе люди, на японском ездят, китайское носят, вьетнамское кушают. И вдруг — ужас! Все стоит, ничто не движется, когда откроют, где закрыли, кто прилетел — ничего не известно. Только длинные черные машины — вжик, вжик. Сначала туда. Потом сюда. Потом опять туда-сюда. Телефоны не работают, детей в садике заперли впредь до особого объявления. Путин или кто? Цунами или что? Если война — почему без сирен? Неужто правда, что сирену сдали в металлолом?

Особенно достается небесам над аэропортами. По случаю предполагаемого прилета «первых лиц» их закрывают без объяснения причин. Расписание отменяется, но об этом никто не знает. Самолеты, вмиг ставшие беспризорными,  неприкаянно гудят где-то там. Стихийное бедствие обрушивается на город и окрестности. С затратами и потерями никто не считается, поскольку заранее известно, что никто не станет их возмещать. На все есть деньги у Федеральной службы охраны — только не на те страдания, которые причиняют они гражданам своим безудержным рвением.

Но это — пик бедствия. Еще до того, как огромный самолет со сверкающей гостиницей внутри приземлится на виду у отборной губернаторской челяди, местные шпики под назойливым руководством товарищей из центра проверяют подходы и отходы. На нескольких вероятных маршрутах Первого лица красятся фасады и заборы — это само собой. Но от непреклонной службы охраны куда больше разрушений. Сдирают подозрительные телефонные провода,  выкорчевывают рельсы подъездных путей, закапывают канавы недостроенных водопроводов, заваривают канализационные люки и заделывают фанерой частные балконы — это во избежание вражеских снайперов. После каждого такого визита город долго приходит в себя, подвешивая оборванные провода, вновь раскапывая канавы и успокаивая гипертоников.

Вообще-то вся эта суета, по большей части, не имеет никакого отношения к безопасности. Это называется навести шорох. Наши начальники любят, чтобы  шорох. Так им спокойнее. Окруженные всем пуленепробиваемым, звуконепроницаемым, взглядонедоступным, они готовы лететь куда угодно, чтобы  благосклонно принять восторги осчастливленного ими народа. Но только в том случае, если «службы» предварительно пропустят народ сквозь металлодетекторы.

И все же главная из тайн — это не что, а почем. С тех пор как за руль страны ухватился В. Путин, из федерального бюджета с корнем выкорчеваны даже слабые корешки тех разделов, что говорят о цене федеральной охранительной шизофрении. Ясно лишь одно: это намного, намного дороже, чем вы все себе представляете.

Фотографии РИА Новости