Напомним суть инцидента, произошедшего 21 февраля в московском храме Христа Спасителя: несколько девушек в масках проникли в ХХС, зашли на солею, встали спиной к иконостасу и начали там прыгать и кривляться, пока их не вывела охрана. Потом был смонтирован и запущен в интернет ролик, в котором девушки под гитарное сопровождение исполняют то, что они сами назвали «панк-молебном»; собственно, это была песня с припевом «Богородица Дево, Путина прогони!». Через пару дней девушек отловили и держат в СИЗО до сих пор, грозя сроком до семи лет тюрьмы.

Психологам совершенно ясно, что ситуация с Pussi Riot актуализировала архетип тени как общества, так и церкви. И эта тень, разраставшаяся в годы перестройки, бандитизма, коррупции, воровства, обмана, фальсификации выборов и т.д., прикрытых красивыми словами о демократии, либерализме, свободе и новом возродившемся православии, разумеется, эта тень не могла не оказаться чернее ночи.

В своем панк-молебне, например, девушки рекомендуют патриарху «лучше бы ты, сука, в Бога верил». Грубо? Оскорбляет тонкие чувства веруюших? Почему их чувства не оскорбляют так и не раскрытые убийства священников? Прочие безобразия, которые творятся у нас на каждом шагу? Какова ирония: дорогостоящие квартиры, часы, которые патриарх пытался спрятать, часы, в частности, с помощью фотошопа — оставили видимую ТЕНЬ на столе!

Как всегда, рядом с Богом стоит дьявол; рядом с верой обман и мошенничество; Богородицу не могут не оттенять великолепные рыжие кудри блудницы Марии Магдалины. В обществе непременно должен быть кто-то, у кого руки чешутся распять, закидать камнями, осудить, посадить, наказать и так далее. Это всегда существовавший, извечный механизм; наличие козла отпущения — непременное условие психического баланса. Патриарх не хочет быть в такой роли, он назначает на нее других. Однако обе роли совершенно безличны, кстати, недаром девушки выступали в масках — это символически правильно.

Роли хулителей и гонителей козла отпущения столь же архетипичны, как и сам козел отпущения. Вступив в архетипическую ситуацию, обе противоборствующие стороны лишаются личного голоса, мнения и более не обладают собственной волей, а ведут себя согласно ролевой маске. Архетипические ситуации заставляют думать надетой маской, костюмом, а не собственной головой. Толпа православных, чувствующих себя «оскорбленными», вливается в архетип хулителей и преследователей, они тоже хотят бросить камень, потому что бросить его хочется очень давно, ведь жизнь по-прежнему собачья и всюду обман, ушел один вор, на его место сел другой, одну демагогию заменили на другую — простому православному человеку тоже хочется ввязаться в драку, потому что его теневые инстинкты должны как-то удовлетворяться.  

Во времена более просвещенные, чем наше, существовал и разработанный механизм компенсации, то, что Роберт Джонсон называет «ритуальным отыгрыванием тени». При короле, например, непременно был шут, принимавший на себя насмешки и удары; известно, что в католичестве существовали карнавалы, во время которых можно было осмеивать все и вся и плевать даже в самое святое. Есть понятие смеховой культуры, времени перевертышей. Существовали, например, средневековые «праздники осла», где это животное, чья выраженная «сатанинская» символика хорошо известна во всех традициях,было введено даже в церковный хор, занимало там почетное место и получало всевозможные знаки уважения. Существовал «праздник шутов», где низшее духовенство предавалось самым худшим непотребствам, пародируя разом и церковную иерархию, и литургию. Можно вспомнить и сатурналии древних римлян, от которых, похоже, непосредственно произошел современный карнавал, когда рабы повелевали своими хозяевами, а последние служили им. Тогда возник образ настоящего «перевернутого мира», где все совершалось вопреки нормальному порядку.

Для чего это было необходимо, совершенно ясно: для того чтобы дать символический выход темной стороне, тени, и гармонизировать, сбалансировать позитив и накопившийся негатив. Кроме того, в праздниках такого рода неизменно присутствует «зловещий» и даже «сатанинский» элемент, но особого внимания заслуживает то, что именно этот элемент нравится простолюдину и возбуждает его веселость. Здесь присутствует нечто, более всего другого способное удовлетворять наклонности «падшего» человека; с помощью этих праздников эти наклонности старались сделать сколь возможно безопасными, давая им повод проявиться, но лишь на очень краткий срок и в строго определенных обстоятельствах, запрещая выходить за узкие границы.

Традиционалистский мыслитель Рене Генон прекрасно сформулировал, почему в нынешнюю эпоху исчезли карнавалы и подобные праздники: «Если празднества такого рода все больше хиреют и, похоже, уже с трудом возбуждают интерес толпы, то это потому, что в эпоху, подобную нашей, они действительно потеряли свое обоснование;как, в самом деле, могла бы еще идти речь об «обрезании» беспорядка и замыкании его в строго определенные рамки, если он распространился повсюду и постоянно проявляется во всех сферах человеческой деятельности? Таким образом, почти полное исчезновение этих праздников, с которым, если оставаться на поверхности явлений и придерживаться просто «эстетической» точки зрения, можно было бы себя поздравить, в силу неизбежно присущего им аспекта «безобразия», так вот, это исчезновение, говорим мы, напротив, представляет, если заглянуть в глубь вещей, очень малообнадеживающий симптом. Оно свидетельствует, что беспорядок прорвался в весь строй существования и стал всеобщим до такой степени, что мы теперь реально живем, можно было бы сказать, в зловещем "постоянном карнавале"».

Любопытно, что на Руси аналога западноевропейского карнавала, похоже, не было. Петр Великий пытался привить у нас формы поздней европейской традиции «праздника глупцов» (избрание «всешутейшего папы» и т.п.), первоапрельских карнавальных шуток и др., но эти формы толком не прижились и в традицию так и не сложились. Однако при храмах на Руси всегда имелись юродивые, не позволявшие психическому балансу верующих нарушаться.  

Вот что о юродстве и юродивых пишет Лихачев: «На людях юродивый надевает личину безумия, “глумится”, как скоморох, “шалует”. Всякое людное место становится для него сценической площадкой (поэтому юродство — явление по преимуществу городское). Сборища притягивают юродивого, и он одинаково “шалует” и в кабаке, и в монастыре. Вот как вел себя знаменитый юродивый Федор в Чудовом монастыре: “Он же, покойник-свет, в хлебне той после хлебов в жаркую печь влез и голым гузном сел на полу и, крошки в печи побираючи, ест. Так чернцы ужаснулися”».  

Зрелище юродства как бы обновляет «вечные истины», оживляет страсть и противостоит морализаторской и религиозной рутине. Именно это имел в виду византийский хронист Георгий Кедрин, так пояснявший смысл юродства: «Так повелел бог и Исайи ходить нагу и необувенну, и Иеремии обложить чресленник о чреслех, и иногда возложить на выю, клади и узы, и сим образом проповедывать; и Осии повелел пояти жену блужения и паки возлюбити жену любящую зло и любодеицу; и Иезекиилю возлежать на десном боку четыредесять и на левом сто пятдесят дней, и паки прокопать стену и убежать и пленение себе приписать и иногда мечь изострить и им главу обрить и власы разделить на четыре части. Но да не вся глаголю, смотритель и правитель словес повелел каждому из сих быть того ради, да не повинующийся слову возбудятся зрелищем странным и чудным. Новость бо зрелища бывает довлетельным учения залогом».

Институт юродства нашей церковью и обществом ныне не признается, они предпочитают своею «праведностью» на убой кормить жиреющую и беснующуюся тень. Как ни странно, но сегодня существует чуть ли не единственная форма символического отыгрывания тени, и это — современное искусство, а еще конкретнее — так называемое современное провокативное диверсионное искусство. Именно оно отчасти компенсирует односторонность, о которой идет речь. Эти формы современного искусства пришли с Запада, и в западной культуре, из которой тоже исчезли прежние карнавалы и ритуальные формы осмеяния, провокационное современное искусство в какой-то степени их заменило. Ясно, что речь не идет о тождестве с карнавалом.  У нас акции, скажем,  Александра Бренера и Олега Кулика тоже стали отчасти механизмом выпускания пара и снятия надутости и чрезмерной серьезности с понятий музей, картина, авторство, культура, арт-тусовка и т.п.

Надежда Толоконникова, сидящая сейчас в СИЗО, ранее была одной из организаторов и участниц московской арт-группы «Война», возникшей еще в 2007 году и действующей в русле концептуального протестного уличного искусства. Их всячески поддерживал упомянутый провокационный художник Олег Кулик; недавно умершего ярчайшего современного сатирика и поэта Дмитрия Александровича Пригова группа считает своим учителем, как и лидера московского концептуального искусства Андрея Монастырского. Участники группы говорят, что их цель — привлечь внимание к уличному искусству, которое мыслилось «как альтернатива галерейному и как новая форма политического выражения более эффективного, чем традиционные митинги, шествия и пикеты».

Эти приверженцы провокативного сделали много хорошего, если не по части «чистого искусства», то, по крайней мере, для того чтобы разбудить, растолкать наше вялое, сонное и пассивное общество, которому ни чистое, ни грязное искусство на самом деле давно не нужно. Если юродивые, как мы говорили, снимали и отбрасывали рутинность, чтобы через эпатаж освежить и вернуть остроту затертому и заскучавшему взгляду и снять плесень с восприятия, то в известном смысле тем же самым занимаются концептуалы. В хулиганских формах? Да, в нелицеприятных. Но в приятных, вежливых и политкорректных разбудить никого нельзя. Опять-таки психологам хорошо известно, что человек готов поменять убеждения только под дулом пистолета, то есть когда ему угрожает невроз, психоз, депрессия, а так он будет до смерти держаться за свою слепоту, пассивность и глупость. А появившиеся симптомы силой вынуждают его разбираться, что не так. Акции группы «Война» отвешивают хулиганскую пощечина общественному вкусу, зато от них веет давно забытой свежей адекватностью и честностью; в символическом пространстве своих перформансов они имеют наглость называть вещи своими именами и выкрикнуть, что король-то голый, власть и церковь заигрались. Таким образом, если тень действительно может быть скомпенсирована «ритуальными» действиями, как утверждают современные психологи, так представители диверсионного искусства именно это и делают.

Вспомним высказывание Михаила Бахтина, удивительно точно применимое  именно к нынешней ситуации: «Старая власть и старая правда выступают с претензиями на абсолютность, на вневременную значимость. Поэтому все представители старой правды и старой власти хмуро-серьезны, не умеют и не хотят смеяться; выступают они величественно, в своих врагах усматривают врагов вечной истины и потому угрожают им вечной гибелью. Господствующая власть и господствующая правда не видят себя в зеркале времени, поэтому они не видят и своих начал, границ и концов, не видят своего старого и смешного лица, комического характера своих претензий на вечность и неотменность. И представители старой власти и старой правды с самым серьезным видом и в серьезных тонах доигрывают свою роль в то время, как зрители уже давно смеются. Они продолжают говорить серьезным, величественным, устрашающим, грозным тоном царей или глашатаев «вечных истин», не замечая, что время уже сделало этот тон смешным в их устах и превратило старую власть и правду в карнавальное масленичное чучело, в смешное страшилище, которое народ со смехом терзает на площади».

Фотографии РИА Новости