Не правда ли, уважаемый читатель,  вы удивитесь, узнав, что реформа школьного образования является одним из важнейших приоритетов нашей власти? А ведь это так. Судите сами: в течение одной недели появляются два важнейших документа — 3 мая Минобрнауки публикует очередной вариант Образовательного стандарта старшей школы, а 7-го, сразу после инаугурации, президент подписывает указ «О мерах по реализации государственной политики в области образования и науки». Нужны ли иные доказательства социальной направленности нашего государства, что закреплено в Конституции, а также неусыпной заботы руководства страны об умах и душах подрастающего поколения?

Правда, как содержание вышеупомянутых документов, так и обстоятельства их появления на свет вызывают ряд вопросов. Зададим их, пожалуй…

Слияние поглощением

В президентском Указе содержится множество полезных инициатив и указаний, которые можно только приветствовать: здесь и повышение стипендий студентам, и увеличение числа детей в возрасте от 5 до 18 лет, обучающихся по дополнительным образовательным программам, и ряд других положений. Однако некоторые откровенно настораживают (например, очередные меры по совершенствованию ЕГЭ, которые могут обернуться на практике чем угодно; увы, но широко высказывавшаяся педагогами идея несколько лет не трогать процедуру и дать ей «устояться», видимо, наверху воспринята не была); некоторые же прямо свидетельствуют о том, что мнение педагогической и родительской общественности по наиболее важным проблемам продолжает последовательно игнорироваться.

Во-первых, это печально знаменитая реорганизация «неэффективных образовательных учреждений». Спору нет, таковые необходимо реорганизовывать. Вот только критерии этой самой эффективности (и, следовательно, представления о путях ее повышения) у «отцов государства» и учителей-родителей абсолютно разные.  Судя по многих прямым и косвенным данным, эффективность властью понимается в первую очередь как финансовая оптимизация, следствием чего является закрытие сельских школ с малым числом учащихся. Между тем, школа в деревне всегда играла несравненно более важную роль, чем в городе, являясь, наряду с библиотекой и почтой, главным очагом культуры. Кроме того, перевод сельских учеников в удаленные школы, куда они добираются автобусом, делает для них невозможным посещение послеурочных кружков и дополнительных занятий. Вполне возможно, содержание таких малокомплектных школ и убыточно в финансовом плане (хотя я в этом не уверен, так как школьные автобусы тоже денег стоят), но образовательная среда относится как раз к тем областям, что хуже всего просчитываются бухгалтерией, не так ли? Иными словами, в отсутствие школы и библиотеки на селе у магазина вовсе не остается конкурентов, со всеми вытекающими в самом ближайшем времени последствиями.

Несколько иная ситуация в крупных городах, например, в Москве, где тоже активно происходят слияния-поглощения. Здесь, вроде бы, все подчинено соображениям иного рода: те школы, которые не могут набрать первые классы, присоединяют к не знающим подобных проблем. Только в том районе города, где живет автор (школами не слишком насыщенном), за последние пять лет своего номера лишились три школы —  все они были «слиты» с более популярными; судьба еще двух предрешена, их ожидает та же участь. На первый взгляд, логично…

Однако подобная «оптимизация» остается таковой только на бумаге. На практике же происходит в высшей степени предсказуемое конфликтное столкновение двух педагогических и ученических коллективов. Хорошая школа — всегда яркая индивидуальность; есть школы-«театры», школы-«лаборатории», школы-«оранжереи». У каждой свои правила, традиции, педагогические принципы. Так называемые дворовые школы тоже имеют определенные типические черты. Представьте себе слияние «оранжереи» и «казармы», «театра» и «зоны»… Не думаю, что «садовники» найдут общий язык с «фрунтовиками», а «режиссеры» — с «надзирателями». Но чиновники, принимающие решения, разруливать эту ситуацию и нести ответственность за легко просчитываемые последствия не собираются — эта задача изящным жестом возлагается на директоров, которых по отечественной традиции спросить не то что забыли — просто даже и не собирались.

Кстати, лирическое отступление о директорах. В последние несколько лет отчетливо проявилась тенденция назначать на эту должность людей совершенно определенного сорта: «эффективных менеджеров», бессловесно-угодливых перед лицом начальства, не обремененных ни общей культурой, ни педагогическими взглядами. К этой славной когорте принадлежит, например, директор московской школы № 1317 Константин Петров, возглавивший школу в возрасте «слегка за 20» и стяжавший на этом поприще впечатляющие материальные ценности. Сам Петров уже некоторое время пребывает в бегах, уголовное дело расследуется, а вопрос  об ответственности назначивших его «государевых людей», насколько автору известно, даже не поднимался.

Вот этот-то «административный материал» и призван обеспечить «оптимизацию» школы, воспринимаемую властями в силу собственных представлений о должном исключительно в русле «оказания образовательных услуг», то есть на уровне магазина шаговой доступности. То, что школа несколько отличается от магазина если не ассортиментом, то хотя бы задачами, а учительский и ученический коллективы требуют «тонкой настройки» желательно мудрым и любящим свое дело руководителем, не связанным по рукам и ногам директивами образовательных чиновников (в большинстве своем рекрутируемых из неудавшихся учителей, в каком-то смысле профессионального шлака), в расчет не принимается и, судя по всему, даже не приходит в головы этих «специально обученных людей».

Призрак  равенства

Еще одним нововведением (правда, достаточно давно объявленным) является переход к нормативно-подушевому финансированию. Грубо говоря, регион определяет, сколько «стоит» обучение в год одного ребенка определенного возраста (ибо на первоклассника, разумеется, расходуется меньше средств, чем на десятиклассника), и эти средства следуют за учеником в ту школу, которую его родители выберут. Один из энтузиастов этой системы, руководитель московского Департамента образования Исаак Калина уверен, что это позволит хорошим школам сразу почувствовать свои преимущества: этот принцип, по его словам,  ставит финансирование учреждения в зависимость от качества работы педагогического коллектива. Чем лучше школа, тем больше учеников захотят в ней учиться. Таким образом, общество само будет принимать решение о распределении финансирования между школами.

Вроде бы справедливо. На первый взгляд. Однако пройдемся по этой системе «вторым взглядом».

К чему же, на самом деле, подталкивает такой механизм школу? К более качественной работе, как считает Калина? Сомнительно: в первую очередь, к увеличению всеми правдами и неправдами количества учащихся, причем преимущественно старших классов. Конечно, этого можно достигнуть и качественной работой, которая вроде бы говорит сама за себя. Однако любому потребителю ясно, что это далеко не единственный способ. Другой, гораздо более легкий, — рекламно-завлекательный: двойки не ставить, за нарушения дисциплины не наказывать, предложить в столовой свежую выпечку. Иными словами, прилагать все усилия к тому, чтобы «не спугнуть» клиента. «Любой каприз за ваши деньги», «кто девушку ужинает, тот ее и танцует» — продолжать можно долго. Надо ли убеждать читателя, что большинство учебных заведений выберут именно этот, не имеющий никакого отношения к настоящему образованию и воспитанию путь?

Спора нет, родители должны иметь возможность влиять на происходящее в школе. Но и перебарщивать не надо, иначе школа из учителя и воспитателя превратится в приходящую гувернантку, главная забота которой — чтобы ее не уволили. И каких Митрофанушек будет растить этакий Вральман?

И потом: кто сказал, что хорошая школа — это большая школа? Конечно, есть и такие примеры (например, 109-я московская школа знаменитого Евгения Ямбурга или центр образования «Царицыно» не менее знаменитого Ефима Рачевского), но есть и противоположные. В конце концов, мы же можем выбирать между гипермаркетом и уютным маленьким магазинчиком? В образовании теперь, похоже, подобный выбор будет невозможен; а ведь школа во многих отношениях посложнее магазина…

И главное — а почему каждый ребенок должен «стоить» одинаково? Не есть ли такое равенство — химера, не имеющая ничего общего с объективной реальностью и интересами общества? Разве человеческие способности в широком смысле этого слова — одинаковы? Ведь для того, чтобы воспитать талантливого математика или филолога, требуется гораздо больше средств, чем  «в среднем по больнице»: дополнительные семинары, поездки на олимпиады и конкурсы, штучные преподаватели. Раньше этим занимались лицеи и гимназии, получавшие заметно большее финансирование; теперь они уравнены в возможностях с остальными школами. Это нужно обществу? Спору нет, большое число наших соотечественников радостно подпишется под тем, что их дети, в пятом классе читающие по слогам, должны получать на образование те же средства, что и ребенок соседей, в том же возрасте решающий задачки международной олимпиады. Однако автору хотелось бы, чтобы государство руководствовалось другой логикой.

Страшно то, что и это не самое страшное…

(продолжение следует)

Фотографии Олендской Анастасии / ЕЖ