События, произошедшие на российской политической сцене в декабре 2011 г., кажется, застали врасплох практически всех. Масштаб и активность уличного протеста, непосредственно вызванного нарушениями на прошедших парламентских выборах, но направленного против существующей политической системы в целом, оказались неожиданностью как для наблюдателей внутри страны и по всему миру, так и для самих протестующих. Даже те эксперты, которые предсказывали неизбежный политический кризис в России, совершенно не ожидали столь стремительного его наступления. Но, видимо, наибольшим сюрпризом все это оказалось для самой власти. Как бы ни пыталась она «держать лицо», удивление и растерянность читались на этом лице отчетливо.

Режим обнаружил свою категорическую неготовность к подобному развитию событий, и лишь в целом мирный настрой митингующих и пассивность их лидеров не дали развиться куда более бурным сценариям протеста, которые мы можем наблюдать в сводках новостей из многих зарубежных стран. Тем не менее, кризис до сих пор не разрешился, причем претензий у протестующих ничуть не убавилось, а средств для преодоления ситуации у власти ничуть не прибавилось. По сути правящий режим продолжает раз за разом прибегать к одним и тем же старым испытанным методам, которые он использовал все последние 12 лет. Но насколько они эффективны?

Помимо извечных и бездумных заклинаний о стабильности, которые сами по себе вряд ли смогут надолго отвлечь народ от острых и насущных проблем (ну кого, по трезвом размышлении, может прельстить «стабильность» экономического упадка и тотальной коррупции?), власть с постоянством, достойным лучшего применения, эксплуатирует один и тот же пропагандистский прием – создание образа внешней угрозы. Собственно, эта классическая политическая технология стара как мир, и многократно использовалась в нашей стране в самые разные периоды ее истории. Нынешний правящий режим последовательно пользовался ею с самого начала своего существования, лишь плавно меняя акценты в зависимости от обстоятельств. Основными внешними угрозами для России за прошедшие годы успели побывать и исламский фундаментализм с международным терроризмом, и коварные происки НАТО и США. Причем последние были выражены в различной форме – и в виде прямой военной угрозы (как в конфликте с Грузией и в случае с пресловутой системой ПРО), и в виде подрывной политической деятельности (угроза «оранжевых революций»).

Здесь не место рассуждать, насколько сами эти угрозы реальны. Нам важнее, как внешнеполитический фактор использовался российским правящим режимом для достижения своих внутриполитических целей.

А использовался он двояко. Во-первых, путем непосредственного указания на некую внешнюю угрозу осуществлялась мобилизация и консолидация российского общества. Во-вторых, путем демонстрации ярких и зрелищных внешнеполитических успехов режима достигалось воодушевление этого общества. Все вместе способствовало отвлечению народа от внутренних проблем, снижению накала социальных противоречий и повышению рейтинга режима.

Наибольшим успехом этой методики оказался, безусловно, 2008 год, когда удачный военный конфликт с Грузией, разыгравшийся как раз на пороге беспрецедентного финансового кризиса, немало способствовал консолидации российского общества, что, безусловно, помогло впоследствии сохранить спокойствие в трудной экономической ситуации и избежать серьезных социальных страхов и волнений. Мы далеки от того, чтобы строить предположения о скрытых взаимосвязях между эскалацией конфликта и существовавшими на тот момент прогнозами и ожиданиями кризиса мировой экономики. Однако тот факт, что их близкое хронологическое совпадение было мастерски использовано российским правящим режимом для достижения максимального пропагандистского эффекта, не вызывает сомнений. Этот эффект далеко превышал, в общем-то, весьма скромные и сомнительные выгоды, полученные Россией от самой военной кампании.

Стратегия консолидации перед лицом внешней угрозы была настолько успешной, что обращение власти к ней в условиях текущего внутриполитического кризиса выглядит совершенно логичным. Налицо все основные компоненты: населению одновременно представляют как саму угрозу (причем сразу в обеих ипостасях – и угрозу ПРО, и угрозу инспирированной извне «оранжевой революции»), так и отчет о внешнеполитических успехах. В качестве последних фигурируют, во-первых, сформулированная в жестких выражениях конфронтация с НАТО, а во-вторых, очередные шаги, предпринимаемые на пути интеграции на постсоветском пространстве (Евразийский союз и пр.).

Однако у всех без исключения политических стратегий есть один общий недостаток. Будучи повторены чрезмерное количество раз, они заметно теряют в эффективности. Этот эффект напоминает историю про мальчика-пастуха, который любил кричать «Волк!» -- что, как известно, ни к чему хорошему не привело. Вот и излюбленная кремлевская методика, судя по всему, больше не дает ожидаемого результата. Похоже, народ банально устал от внешней политики. На фоне очень реальных и осязаемых внутренних проблем, непосредственно вошедших в жизнь многих простых людей, угрозы НАТО выглядят далекими и не такими уж страшными, а воинственная риторика представителей власти – неубедительной. Это заметно хотя бы по тому весьма скромному эффекту, который возымела последняя публичная конфронтация по поводу ПРО. Народ следил за ней вяло, не проявляя особого интереса, причем многие комментарии носили откровенно саркастический характер.

Важную роль здесь играет и то, что внешнеполитические успехи, которыми пытается похвастаться российская власть, при ближайшем рассмотрении совершенно не впечатляют. Самый грозный тон заявлений президента не способен скрыть того простого факта, что политика России в отношение НАТО, проводившаяся все последние годы, по сути провалилась. НАТО исправно и вежливо выслушивает все возражения, возмущения и угрозы со стороны России по поводу развертывания системы ПРО – а затем полностью их игнорирует. После энного количества повторений, этот факт становится уже невозможно скрывать и от собственного населения. А это вызывает соответствующую реакцию. Если видимые успехи во внешней политике способны укрепить авторитет власти, то очевидные провалы, усиленно, но неумело маскируемые под успехи, приводят к прямо обратному эффекту. Попросту говоря, люди в целом безразличны к тому, чем их пытаются напугать (не потому, что вдруг прониклись глубокой любовью к США и их союзникам, а потому просто, что у них есть куда более насущные проблемы), и совершенно не верят в то, что нынешняя Россия способна кого-то всерьез напугать в ответ.

Русский народ весьма проницателен и вполне способен без дополнительных подсказок спроецировать хотя бы ту же череду громких скандалов и неудач в ракетно-космической отрасли на состояние отечественного стратегического военного потенциала в целом. На этом фоне громкие внешнеполитические демарши вполне логично воспринимаются значительной частью народа как не очень хорошо завуалированные попытки отвлечь внимание от собственных проблем, находящихся куда ближе к дому, чем ракеты американцев.

Что же касается страшной и ужасной угрозы «оранжевой революции», то невозможно не заметить, что для правящего режима она представляет собой классический случай самогипноза. Сам испытывая по отношению к ней всепоглощающий, иррациональный страх, режим почему-то считает, что такой же страх должно испытывать и население. На самом деле, народ к данной угрозе по большей части довольно равнодушен.

К рассказам о происках заморских спецслужб русский человек приучен относиться с изрядным скепсисом – слишком уж часто эксплуатировалась эта тема, по делу и не очень. Сами же демократические революции в сопредельных странах не вызывают четко выраженной негативной реакции. Дело в том, что многие простые граждане на обычном человеческом уровне неплохо понимают эмоции таких же простых украинцев или грузин, возмущенных коррупцией и неэффективностью своего государства. Более того, сведения, просачивающиеся сквозь информационный вакуум о ситуации в той же Грузии – об успешной борьбе с коррупцией, о радикальной реорганизации правоохранительных органов и т.п. – вызывают вполне определенный позитивный отклик, ведь они во многом отвечают давним мечтам и нашего народа. А тот факт, что упомянутые революции не сопровождались серьезными беспорядками и кровопролитием, сам по себе резко снижает градус страха перед социальными потрясениями. Для того чтобы превратить революцию в эффективный жупел для запугивания народа, необходимо предъявить народу недвусмысленно ужасающие последствия этой революции – кровь, разрушения, хаос, развал государства. Ничего подобного в отношении «оранжевых революций» предъявить невозможно, а значит – и на сильную эмоциональную реакцию рассчитывать не приходится.

Заметим, что те из демократических революций, которые на деле привели к масштабному насилию (арабские), мало у кого в народе ассоциируются с возможным развитием событий в России – слишком уж очевидны различия в политической культуре.

Таким образом, можно констатировать, что словосочетание «оранжевая революция» в целом не вызывает у народа тех сугубо негативных эмоций, которые испытывают к нему представители власти. Не вызывает оно и горячей массовой поддержки, конечно – скорее, некоторое недоумение и осторожный интерес. Пламенной риторикой проправительственных ораторов движет их собственный страх, мотивы которого понятны, но вот способны ли они передать эти эмоции своей аудитории? Пока это более чем сомнительно.

Что касается другой внешнеполитической «священной коровы» правящего режима – интеграции на постсоветском пространстве, – то и здесь дело обстоит совершенно не так просто, как кажется.

На самом деле идеи восстановления СССР в той или иной форме, которые кажутся власти столь эффективными козырями для завоевания общественных симпатий, вовсе таковыми не являются. Пик актуальности их давно прошел – собственно, он пришелся на первые годы после распада Советского Союза, когда психологическая, социальная и человеческая травма от произошедшей геополитической катастрофы была еще свежа. Многим тогда казалось, что происходящее – некое временное помрачение, несчастный случай, отступление от естественного хода событий, вызванное какими-то внешними причинами (кознями врагов, глупостью политиков и т.п.). Казалось, пройдет несколько лет и все просто вернется на круги своя.

Не вернулось. Вместо этого новые страны научились жить самостоятельно. Кому-то это далось легче, кому-то – труднее, но в общем и целом все нашли некий собственный баланс нормальности. К тому же за прошедшие годы выросло целое поколение людей, вообще не заставших былого советского единства и уже привыкших воспринимать наших ближайших соседей как независимые и равноценные государства, а не временно отколовшиеся осколки империи, которые необходимо вернуть. Постепенно такой взгляд стал доминировать в обществе. Более того, неожиданно выяснилось, что независимость зачастую парадоксальным образом улучшила отношение народов друг к другу, устранив основные причины для устойчивой неприязни, подспудно тлевшей даже в самые мирные советские времена. Удачнее всего этот феномен выразил в личной беседе один образованный украинец. На вопрос, как посмотрела бы современная украинская общественность на предложение воссоединиться с Россией,  он ответил: «Воссоединиться? Да мы же только начали к русским нормально относиться, нам совсем не хочется снова начать их тихо ненавидеть».

Что самое интересное, подобные же настроения распространены и в России, особенно среди молодого поколения. За вычетом узких групп политических маргиналов русский народ в настоящее время совершенно равнодушен к идеям воссоединения даже с ближайшими к нам в культурном и этническом плане Украиной и Белоруссией, тем более – со странами Средней Азии или Закавказья. Если среди старшего поколения еще можно обнаружить ностальгию по советской «семье народов», то уже люди среднего возраста смотрят на этот вопрос предельно спокойно и прагматично, а для молодежи экзотикой скорее является мысль о том, что Украина или Узбекистан когда-то были частью одного государства с Россией, чем факт их независимости сегодня. Отнюдь не прибавляют желания воссоединяться и те реальные проблемы, которые проистекают от уже имеющихся интеграционных начинаний российских властей – и которые, в отличие от эфемерных экономических выгод, видны невооруженному глазу каждого жителя России. К ним относятся, например, не поддающийся контролю поток трудовых мигрантов, наркотрафик, этническая преступность, отказ стран Европейского союза от упрощения визового режима с Россией… Мало кто из жителей российских городов сейчас сможет назвать реальные плюсы даже от той степени интеграции с бывшими советскими республиками, которая сейчас существует – зато несколько весомых минусов перечислит почти каждый.

На этом фоне надеяться захватить воображение людей перспективами еще большей интеграции, воодушевить их и сплотить вокруг режима, эту интеграцию осуществляющего, по меньшей мере наивно. Любимое детище последних месяцев, Евразийский союз, о котором власти говорят больше, чем о долгожданном и многострадальном вступлении в ВТО, у большинства образованного городского населения вызывает не подъем патриотического энтузиазма, а скорее глухую настороженность. От него не ждут ничего хорошего. Население же за пределами образованных городских слоев вообще вряд ли о нем слышало, потому что неизмеримо далеко от вопросов внешней политики.

Как видим, у всех внешнеполитических «приманок», предлагаемых властью недовольному народу, при всем их многообразии, есть нечто общее. И это общее – их полный анахронизм. По сути все они представляют собой попытку разговаривать с народом и убеждать его в своей правоте и незаменимости, используя аргументацию даже не десяти-, а едва ли не двадцатилетней давности. Пик востребованности этих аргументов (военная угроза с Запада, международный заговор с целью развала России изнутри, необходимость восстановления империи в той или иной форме) пришелся на начало и середину 1990-х годов. Именно тогда они собрали бы большинство активных сторонников. Но с тех пор в России непрерывно происходили изменения, и к настоящему моменту их накопилось столько, что перед нами, по сути, совсем другая страна. Изменился круг проблем, беспокоящих общество. Изменилось само общество – как в социально-экономическом, так и в идейном плане. Наконец, просто сменилось поколение людей. И неспособность власти увидеть и понять это, неспособность ее говорить со своим народом актуальным языком, а не извлеченным из пыльных глубин архивов, как раз очень наглядно иллюстрирует оторванность и отчужденность этой власти от народа и, возможно, помогает лучше понять природу и глубинные причины сегодняшних массовых протестов.