Он же не случился внезапно: «никогда такого не было, и вот опять». Еще в середине 20-х допустимы дискуссии о дальнейшем развитии страны. Не без риска быть «заклейменным» на партсобрании, вызванным в ОГПУ, ареста и «самоликвидации» неугодных, но все же. К концу 20-х у коммунистических вождей появилась необходимость искать врагов — ведь нельзя же было признаться в том, что сама идея дружного и почти безвозмездного коммунистического труда, планового хозяйства является неверной. Поэтому, для объяснения провалов и неудач социалистической экономики, началась охота на «вредителей».

В «шахтинском деле» (1928) и в «процессе Промпартии» (1930) еще возможны были оправдательные приговоры, смягчение наказания. Хотя уже попирались все основы нормального следствия, нормального суда. Уже начинал действовать знаменитый антиправовой людоедский принцип «признание — царица доказательств». Тем не менее, эти процессы можно было назвать «вегетарианскими». По «шахтинскому делу» было арестовано несколько сот человек. Часть арестованных позже освобождена. По делу Промпартии в стране было арестовано около 2000 человек, но осуждены не все, некоторые оправданы. Приговорено к расстрелу (на главном процессе) пять человек, затем высшая мера была заменена заключением.

В ходе следствия подозреваемые и обвиняемые подвергались изощренному психологическому и физическому давлению (пыткам), некоторые не выдержали, оговорили себя и других — например, директор Теплотехнического института Леонид Рамзин, приговоренный к расстрелу (расстрел заменен на 10 лет заключения). Но в целом это мало касалось всей огромной массы советских трудящихся. Поэтому они вполне некритично воспринимали официальную информацию о несомненной и доказанной вине «вредителей». Тем более что те сами во всем признались, а «у нас невиновных не сажают».

Потом, очень скоро, случилась коллективизация, где были отработаны приемы массовых бессудных репрессий — просто по социальному и имущественному признаку. Это вызвало крестьянские восстания, жестоко подавляемые, но гегемон был далек от возмущения или противостояния этому людоедству власти. Ведь «невиновных не сажают».

Потом были процессы, процессы, процессы — маленькие и большие, по всей стране, с вовлечением все большего числа «врагов». Общество молчало — «невиновных не сажают». Крик вырывался только тогда, когда тебя, невиновного, вдруг брали в оборот органы ОГПУ-НКВД. Но тут уж было поздно кричать.

Именно тогда наши люди научились доносить. Это было простое средство избавиться от нелюбимого начальника, надоедливого соседа, знакомого, которому завидуешь, потому что он умнее или у него красивее жена, больше квартира. ОГПУ-НКВД было готово взяться за любого. А если уж взялось, то «царица доказательств» — признание арестованного — не заставляла себя долго ждать.

Когда пришли годы «большого террора», очень многие в стране поняли, что бить тревогу следовало гораздо раньше. А в середине тридцатых — было уже поздно. Допустишь возможность пыток в НКВД — враг. Допустишь возможность невиновности обвиняемого — враг. Допустишь возможность того, что руководитель (предприятия, города, страны) может ошибаться, — враг.  Допустишь возможность наличия другой, кроме партийной, точки зрения на какое-то событие, проблему — враг. И как враг получи все, что причитается — выбивание признания, камеру, лагерь, лесоповал, голод и, может быть, смерть. В результате репрессии коснулись очень многих. Очень многих из тех, кто думал, что «невиновных у нас не сажают». Очень многих из тех, кто с готовностью кричал «расстрелять как бешеных собак», потом самих прижали к ногтю, лишили работы, семьи, свободы, жизни... Возможно, воспротивься они всему этому коллективному безумию в самом начале, не тверди они свою заповедь про «невиновных не сажают», все было бы по-другому.

Но вернемся к дню сегодняшнему. Не соглашусь с теми, кто говорит о наступившем 1937-м годе. Нет, он еще не наступил. Если проводить параллели, то сейчас — рубеж двадцатых-тридцатых. Еще почти никого не убивают (во всяком случае, явно и официально от лица государства). Но именно сейчас происходит (может произойти, а может — нет) та аберрация общественного сознания, которая происходила в СССР в середине-конце 20-х. И либо мы все, все здравомыслящие люди России, вне зависимости от уровня образования, социального положения, материального достатка, станем противиться этому санкционированному властью фашистскому безумию уже сейчас, либо общественное сознание подвергнется окончательному развращению, когда допустимо все. Когда абсолютно любой человек и по абсолютно любому поводу может быть подвергнут уже не административному или уголовному преследованию (это реальность уже сейчас), а без суда, без соблюдения даже подобия законности изуродован морально и физически, лишен свободы, даже убит любым представителем власти. Когда такая кафкианская ситуация станет восприниматься как норма.

Первые ласточки уже есть. Это и абсурдное преследование участников митинга на Болотной площади 6 мая. Это и разжигание ненависти по отношению к «богохульникам». Это и художественный фильм «Анатомия протеста-2», послуживший основанием для уголовного дела в отношении оппозиционеров. Это, наконец, похищение Леонида Развозжаева и применение к нему пыток.

И если сейчас, в данный момент, все люди в России, которым элементарно дорога их семья, собственное здоровье, физическое и душевное, жизнь, наконец, «проглотят» то, что произошло с Развозжаевым — тогда властный беспредел коснется всех. Точнее так: может коснуться любого, и никто не гарантирован от беззакония. Причем не мелкого и относительно безобидного, типа вечной правоты вымогающего взятку гаишника, а Беззакония с большой буквы — до «эскадронов-смерти», до пыток, до иголок под ногти, до садизма следователей, до массовых убийств властью своих противников, до братских могил недовольных или просто «неправильных».

И когда естественными станут «черные воронки» под окнами домов в ночи, хозяйский стук в твою дверь среди ночи, «особые совещания» и «тройки» вместо пусть и насквозь коррумпированного, но все же суда с правом защиты... тогда уже поздно будет пытаться оградить себя от всего этого. Поэтому задуматься о ближайшем будущем надо сейчас. Не молчать. Возмущаться. Кричать. Протестовать. Заставлять всех этих надутых и сытых «слуг народа» отвечать на неудобные вопросы, произнесенные вслух. Настаивать на соблюдении закона. Утверждать здравый смысл. Делать все, чтобы были наказаны садисты, подонки, преступники на службе государства.

Ничего другого тем, кто хочет нормально жить в России, просто не остается.

P.S. Я не случайно определяю происходящее в России как зачатки фашизма. Вчитайтесь: «Для фашизма все заключено в государстве. Ничто человеческое или духовное не существует само по себе, в еще меньшей степени это обладает какой-либо ценностью вне государства». Со скидкой на шкурничество, цинизм и полное отсутствие какой-либо государственнической идеологии у высших государственных чинов, чем общественная ситуация в России сейчас отличается от описанной в пассаже итальянского теоретика фашизма?

Фотография Андрея Белковского