Зачем Сердюков бежал к Путину
Обожаю наблюдать за аудиторией, которую собирает Аркадий Мамонтов. Боже, что за дивные лица! Какая ослепительная россыпь гоголевских персонажей! Вот знаменитый вещун, признанный мастер удалого вранья, приглашаемый за это на все публичные дискуссии и немало гордящийся этой своей славой. Вот чиновник с отсутствующими глазами, глубоко безразличный к тому, как его воспримет публика, но смертельно боящийся преступить инструкцию. Вот пухлый лицедей с неизбывной алчностью на вечно влажных губах. Вот храмовая профессионалка. А вот просто ведьма.
Ну и, конечно, сам Аркадий Мамонтов. What-you-see-is-what-you-get. Поразительная гармония формы и содержания. Личность до того логичная и пропорциональная, что порою кажется удачной лабораторной находкой. Впечатление, будто совесть покинула его ещё в колыбели. Явная тенденция к тому, чтобы имя собственное стало единицей измерения. Ватт, рентген, кюри, мамонтов.
Когда они просматривали кадры «Коррупции» про солдат на плацу или мокрые стены казарм — тогда еще ничего. Видно было, что людям скучно. Но когда на экране возникли груды драгоценностей, принадлежащие бюрократке не самой первой руки, когда показывали чьи-то мраморные бассейны в золотом обрамлении, по рядам будто прокатилось цунами.
Как изысканный болельщик, в отличие от хамской толпы, восхищается не столько забитым голом, сколько футбольным мастерством, так и публика Мамонтова проявляла тонкое понимание того особого дара, с помощью которого люди серые, не блещущие ни знаниями, ни умом, ни заслугами перед Отечеством, в предельно сжатые сроки добивались неслыханного материального благосостояния.
Если бы не эта особая возбужденность отборных представителей путинской эпохи, я бы, по всей видимости, так бы до сих пор и не понял, почему министр А. Сердюков сразу после обыска рванул к президенту В. Путину.
Это было не только самое неожиданное, но и самое позорное зрелище в новейшей истории России. Что вскрылось большое воровство — это как раз ожидаемо. Неожиданным оказалось бесстыдство.
Если бы министр высшей категории, член Совета безопасности, член негласного, но влиятельного президиума правительства был обнаружен в шесть утра, в трусах и шлепанцах, не у себя дома, а у миловидной соседки — это был бы ужас. За прегрешения много меньшей очевидности Дэвида Петреуса, американского полнозвёздного генерала и героя войн, которого прочили в следующие президенты, только что настоятельно попросили со службы вон.
Если бы эта блондинка оказалась не просто соседской, но и сослуживицей министра, то это был бы уже ужас-ужас. Ибо сама по себе интимная связь главы правительственного учреждения с подчиненной есть грубое нарушение корпоративной этики.
Если бы дама оказалась не просто коллегой, но и той особой, которую министр настойчиво и противоправно выдвигал в наивысшие круги управляемого им ведомства, то это был бы ужас-ужас-ужас.
Если бы оказалось, что эта блондинка не просто нежно опекаемая сотрудница, но и участница, а то и атаманша крупной воровской шайки, то это был бы ужас в арифметической прогрессии. Обнаружение же у соседки полутора тысяч роскошных драгоценностей, оригинальных художественных полотен, многих миллионов наличными превращает всё это в ужас в периоде. Словом, беспредел.
Следователи еще не дописали свои протоколы, а министр уже бросился к президенту. Вот начало крутой интриги. Зачем? И на что вообще он мог рассчитывать?
Если бы министр взял пистолет и застрелился — это было бы понятно. Если бы он намылил верёвочку и повесился — тоже. Если бы он утопился, отравился, взошел на костер, сделал харакири — всё путём.
Но чего спешить к президенту, когда на крутых щеках еще горит румянец вселенского позора? Нет, это у меня поначалу никак в голове не укладывалось. Помогли люди Мамонтова. Они образумили меня тем, что они говорили. Но еще больше — тем, о чем они упорно молчали.
А говорили они о начале непримиримой борьбы. Объектами непримиримости называли несколько блондинок из Министерства обороны и ещё какого-то Пузикова. Безжалостное искоренение Пузикова провозглашалось зарей национального очищения. Пузикова склоняли во всех падежах. Фамилию Сердюкова тоже произносили, но редко и неохотно. Слово «Путин» назвал только перевозбужденный лжец, и то в контексте цветастого комплимента.
Сопоставив то, чему они аплодировали, с тем, чем они возмущались, я вдруг понял то, что было скрыто от меня ограниченным жизненным опытом человека, у которого нет друзей на Рублевке.
Я понял, что министр бежал к президенту не от страха и, тем более, не от стыда. Министра вели возмущение и гнев. Он требовал справедливости и верил, что найдет её у того, с кого всегда брал пример.
Сердюков всегда был пацаном без страха и упрека. Он никогда не позволял себе хоть на йоту нарушить набор священных понятий той отборной компании, которая руководит Россией. Что такого особого он делал и что имел? Только то, что делает и имеет любой сановник его уровня все последние двенадцать лет.
Да, он раздавал вкусные места родственникам и друзьям, родственникам друзей и друзьям родственников. Но так поступают все. Вся вертикаль держится на незримых личных связях. Таковы законы. Если законы меняются, то следует сначала оповещать, а уже потом являться с обыском.
Да, у него есть блондинка. А у кого их нет? После того, как сам Путин провозгласил с острова Сардиния, что в публикациях о нем и гимнастке Алине Кабаевой «нет ни единого слова правды», по субъектам Федерации прокатилась судебная кампания против «гриппозных носов». Очаровательные блондинки, шатенки, брюнетки заняли ведущие позиции в парламентах, правительствах, мэриях и администрациях. Любые попытки местных СМИ предать гласности любви прекрасные порывы пресекались судами с показательной свирепостью. Свидетельства журналистов отметались с порога на том бесспорном основании, что никто из них свечку не держал.
Установка изменилась? Решено повышать нравственность руководства? Отлично. Но надо вовремя извещать, кого надо. И тогда любой обыск обнаружит в постелях номенклатуры исключительно официальных жен, вне зависимости от их стажа и сексапильности.
То же и с бриллиантами. Этого не объяснишь какому-нибудь участковому терапевту или пенсионеру в стираном кителе. В мире сердюковых бриллианты — это не цацки, а знаки различия. Набором ценностей на бабе определяется статус мужика. Каждое казенное учреждение, от Кремля до последнего департамента, являет собою инкубатор слухов и сплетен. Стоит видной подруге явиться на раут в простой блузке с бабушкиной брошью, как тревожная сирена завоет на самых верхах. Это с чего, мол, товарищ вдруг решил под простой народ? Соскочить намылился? Дешевой славы ищет? А ну, кто там у нас в президентском резерве!
Сквозь всю свою завидную служивую судьбу А. Сердюков пронес глубокое почтение к понятиям своей среды. Он всегда делал то, что говорил шеф, и имел то, что шеф давал. Он не присваивал ничего. Это Путин дал ему право на очаровательную блондинку, на её 13 комнат в самом центре Москвы, на три миллиона наличными, на пол пуда драгоценностей. Министр пришел к главнокомандующему, чтобы покорнейше напомнить, что любой внезапный обыск у любого из путинских друзей выявит и домик ничуть не скромнее, и бриллианты не тусклее. Он пришел почтительно намекнуть, что никогда не станет судить Путина за дворцы и яхты, но и сам не желает быть судимым каким-то человечком с улицы. Обладатель шести соток глинозема всё равно никогда не поймет, зачем Дерипаске, при его пятнадцати миллиардах, позарез нужен миллиард шестнадцатый. И по какой причине любимая женщина одного министра несчастна, если у неё всего лишь тысяча ожерелий, когда у бабы другого их 1015.
Сердюков бежал к Путину, еще не ведая, что все телевизионные каналы вот-вот засверкают его бриллиантами, а невидимые миру тапочки станут ведущей сенсацией дня. Он полагал, что ничто не потеряно и все обратимо, так как суды к нему неизменно милостивы, а свечку никто над ним не держал.
Ошибочка вышла. Милостивые некогда суды уже багровеют от гнева. Потому что свечка была. И держал её не участковый терапевт, а Верховный Главнокомандующий.
Но Главнокомандующему-то оно зачем? Вопрос интересный. Но это уже следующая проблема для следующих заметок.