Живой обмен мнениями между Дэвидом Кремером и Лилией Шевцовой, с одной стороны, и Томасом Грэмом, с другой, пришелся ко времени. Некоторые аргументы в споре, как показалось автору этих строк, наблюдающему извне, затемняют важность самой дискуссии. Возможно, никто из ее участников не согласился бы с предположением, что он или она спорит о чем-либо еще, кроме стратегического подхода к национальным интересам. Точно так же никто не согласился бы, что у него или у нее поверхностный взгляд на этих вещи. Однако вопросы, лежащие в основе этой дискуссии, касаются, прежде всего, того, какими могли бы быть эти национальные интересы и как лучше их исследовать.

Взгляд официальной России на национальные интересы страны был сформулирован в виде триады — с тех пор, как Владимир Путин в первый раз стал президентом в 2000 году. Во-первых, утверждается, что право и долг России — быть Великой Державой с общепризнанной и уважаемой международным сообществом сферой особых интересов на постсоветском пространстве. Соответственно, во-вторых, утверждается, что Соединенные Штаты — естественное подобие России, и россияне заслуживают, чтобы к ним относились как к равным — не важно, партнерам или соперникам. Наконец, в-третьих, Россия обязана защищать себя от внешнего вмешательства, понимаемого, однако, довольно широко. В моей статье от 28 марта «Тени «холодного» и иллюзии сегодняшнего дня» проводится разбор того, что подразумевается под этими идеями. Однако в имеющемся на сегодня контексте основные выводы следующие: во-первых, это мировоззрение основано на эмоциях в большей степени, чем на целях или измеримой реальности; во-вторых, по той самой причине, что в его основе лежат чувства ущемленной гордости и утраты, иностранные державы не способны его смягчить; в-третьих, оно не слишком важно для более долгосрочной заинтересованности народов России в честных судьях, стабильном, понятном и логичном законодательстве и ответственном руководстве на всех уровнях.

Запад, включая Соединенные Штаты, должен, конечно, принимать во внимание эту триаду, провозглашенную российской властью. Но свои более долгосрочные интересы мы должны учитывать всегда. Эти интересы были только что обрисованы, они находятся в согласии с чаяниями всего народа России. Никто из нас не заинтересован в распаде российского государства. Мы в свое время были глубоко обеспокоены тем, что может произойти в результате падения Советского Союза. Сколько бы помоев ни выливали на президента Джорджа Буша-старшего за его «речь котлеты по-киевски» (имеется в виду выступление Буша в Верховной раде Украины 1 августа 1991 года, где он назвал стремление украинцев к независимости «самоубийственным национализмом» — «ЕЖ»), в его словах, сказанных в 1991 году, отразились те опасения, которые многим тогда казались обоснованными. Сейчас всеми, как на Западе, так и в остальном мире, признано, что России для процветания и безопасного долгосрочного будущего необходимы политические и экономические реформы. Нынешние попытки руководства страны устанавливать надо всем все более жесткий контроль идут вразрез с этими потребностями. Подобная политика порождена внутренними причинами, это не ответ на давление извне, тем более на давление со стороны США.

Томас Грэм в своей статье справедливо заявляет, что мы не можем игнорировать Россию и что Соединенные Штаты должны искать баланса в отношениях с этой страной. Возможно, по той причине, что у него не было ни времени, ни места для того, чтобы развить эту мысль, он говорит об этом в жестком контексте двусторонних отношений, не рассматривая последствий для других стран, прежде всего для бывших советских республик. Однако Соединенные Штаты и, если уж на то пошло, европейские страны тоже должны защищать и продвигать определенные интересы в других странах — опять же не в последнюю очередь в бывших советских республиках. Это может вступить в противоречие с ожиданиями российского руководства, хотя планам долгосрочного развития России может и соответствовать. У упомянутых выше независимых государств также, разумеется, есть свои идеи насчет того, к чему им стремиться и как этого лучше добиться. Поэтому я со своей стороны не вижу, какую выгоду мы получим от того, что согласимся с заявлением Москвы о признанном за нею якобы законном праве осуществлять контроль над странами, находящимися с Россией по соседству.

Грэм говорит также о соревновании между Соединенными Штатами и Россией. Многие русские, в особенности те, кто имеет дело с вопросами внешней политики, рассматривают отношения с Соединенными Штатами в этом ключе, но я бы очень удивился, если бы узнал, что многие американцы, не говоря о европейцах, считают Россию конкурентом. На Западе существует определенная тенденция говорить, не слишком углубляясь в проблему, о том, что в Средней Азии сегодня ведется «Большая игра», но если применять эту терминологию к отношениям России с Европейским Союзом или Соединенными Штатами, то для серьезного анализа это не годится. Существует коммерческая конкуренция за энергетические коридоры, у которой бывают политические последствия. Некоторые аналитики склоняются к тому, чтобы принимать позицию России, заключающуюся в том, что западные страны и, конечно, в особенности США стремятся к тому, чтобы отказать России в том, что ей принадлежит по праву на постсоветском пространстве. Путин говорил о милитаризации Арктики, оправдывая тем самым предупредительные меры безопасности со стороны России, однако следы подобных приготовлений со стороны Запада ничтожны. А если кто-то говорит о всеобъемлющем коммерческом, политическом и общественном соперничестве, то я уверенно заявляю, что никто на Западе не рассматривает Россию как претендента на пальму первенства, хотя и у Соединенных Штатов не все в порядке, и Евросоюз находится в тяжелом положении. Россия не является для нас такой важной проблемой, какой является Запад — и в особенности Соединенные Штаты — для России.

Я не собираюсь отрицать, что Россия, как до того Советский Союз, продолжает рассматривать вопросы международных отношений в категориях «победа или поражение». Речь о том, что у остальных нет причин принимать этот подход. Выбор стоит не между сотрудничеством и противостоянием. В таком случае западным режимам придется прибегать к чрезмерной осторожности, чтобы как-нибудь не обидеть Кремль. Запад излишне увлекается самобичеванием, когда кто-то сердится. Кремер и Шевцова утверждают, что Соединенные Штаты должны быть готовы к отстаиванию своих ценностей и к тому, чтобы действовать соответствующим образом. Грэм также признает, что существует нормативный аспект, с которым следует считаться. Мягкие режимы Соединенных Штатов и Европы покоятся на ценностях, под которыми они подписываются. Мы не всегда уважаем их — здесь приходят на ум «аутсорсинг пыток», беспилотники, давление на демократические страны, входящие в Европейский Союз, законы, направленные против «языка вражды», ограничение свободы СМИ. Но идти на компромисс с этими ценностями или считать, что говорить о них вредно для отношений с Россией, означает изменять себе и не соответствовать тому, что сейчас происходит в России. То, что Россия подписала определенное число международных конвенций, защищающих основные права человека, совсем не мелочь. Если мы не будем замечать, как Россия пренебрегает этими своими обязательствами, как мы можем требовать от нее держать слово в других случаях?

Ни Грэм, ни Кремер и Шевцова не задаются впрямую вопросом о том, как возможный путь развития России повлияет на выработку политических решений, сложившуюся у нас в настоящий момент. Подход Грэма подразумевает — по крайней мере, как я понимаю, — что в России сохранится нынешний режим или что-то очень похожее. Кремер и Шевцова, опять же насколько я понимаю их доводы, сомневаются в этом. Вопрос вот в чем: первая «перезагрузка» была объявлена по крайней мере частично на основе мнения, что у президента Медведева есть приличный шанс остаться на второй срок и что его либеральная риторика имела под собой содержание. Сегодня мало кто заявил бы, что президент Путин стремится к либерализации, и есть основания сомневаться в том, что он действительно может надеяться, что ему дадут мандат на еще один срок в 2018 году. Если я не ошибаюсь, повестка дня, которую имеет в виду Грэм, предполагает изучение вопроса, насколько между Вашингтоном и Москвой возможно сотрудничество в международных делах, построенное на практическом балансе между затратами и выгодами и игнорирующее очевидные надежды, основанные на ценностях, которые подкрепляли политику США во время первого срока президента Обамы. Грэм в статье о «стратегическом подходе» не задумывается о том, останется ли Путин у власти после 2018 года. Внимание Кремера и Шевцовой обращено на тех россиян, которые сегодня непосредственно противостоят Путину, но, как я думаю, и на тех, кто, может быть, сегодня не высказывается публично, но, тем не менее, все более негативно относится к режиму. То, что мы делаем сейчас, будет иметь значение в свете будущих перемен.

Неизвестно также, принесет ли конкретные дивиденды сближение с режимом Путина и его повесткой дня в международных делах. Подозрительность официальной России в отношении Вашингтона укоренена глубоко. И, если уж на то пошло, таковы же подозрительность и страх Путина в отношении собственного народа. Запад — в особенности Соединенные Штаты — действительно ограничен в своих действиях по побуждению России к движению в сторону более либерального общества без дискриминации, основанного на праве. И нынешнее российское руководство делает все возможное, чтобы еще больше ограничить Запад. Но у нас есть власть примера, и нет причин стыдиться этого. Крестоносный пыл здесь вряд ли уместен, но то, что мы говорим и делаем, имеет значение для России. Одна из причин, почему Кремль подавляет протест, рассуждая об опасности «оранжевого» бунта, и прижимает независимые органы зарождающегося гражданского общества, явно в том, что в Кремле знают, насколько сильно меняется Россия и ее народы.

Поэтому, подводя итог вышесказанному, мне сложно давать конкретную интерпретацию призыву, с которым Грэм в конце своей статьи обращается к России и Соединенным Штатам: искать общую стратегическую повестку дня, чтобы «определить, есть ли у Америки и России надежные основания для долговременного сотрудничества» и средства для объединения интересов «так, чтобы каждая страна приблизилась к решению собственных стратегических задач». Выше он упоминает конкретные вопросы, которые поставила «перезагрузка» времен первого срока президента Обамы. Этот подход, строящийся на конкретных пунктах, меня заинтересовал больше. Затем Грэм приводит тактический аргумент для снижения температуры в отношениях между Соединенными Штатами и Россией и указывает в качестве примера на практическую задачу — совместную с Москвой работу (и, следует добавить, в соответствии с интересами Москвы) над решением проблемы Афганистана.

Обобщенный национальный интерес нельзя сформулировать таким же образом, как конкретные интересы. Термин «стратегический» расплывчат. Размышления о возможных изменениях в другой стране и о том, как лучше всего защитить свои интересы, точно так же относятся к стратегии, как и поиск способов сдерживания возможной конкуренции.

В конце концов, должны ли Соединенные Штаты уделять столь большое внимание своим отношениям с Россией? Вероятно, в поле зрения Вашингтона есть более серьезные соперники, кроме того, есть пределы того, чего Соединенные Штаты могут достичь в отношениях с официальной Россией. Наконец, от попыток построить (или восстановить, если хотите) двусторонние отношения, хотя бы слегка напоминающие те, что были между Америкой и СССР, может быть и нежелательный эффект: все это может только укрепить искаженное представление России о своем положении и своих возможностях, представление о себе как о похожей на Америку «Великой Державе». Действительно ли Соединенным Штатам нужно, например, добиваться ядерного разоружения, прежде всего, в диалоге с Россией? В чем сейчас смысл идеи взаимного гарантированного уничтожения? Если бы Соединенные Штаты рассчитывали, каким теоретически может быть достаточное количество ядерного оружия, чтобы исключить возможность нападения России на Запад, почему было бы не сократить объем вооружений до этого количества в одностороннем порядке? А если бы русские не последовали нашему примеру, что бы им это дало? Вот какие стратегические вопросы стоят перед Америкой, и необязательно для их решения ждать согласия Москвы. Я задаю их, чтобы показать, насколько изменились отношения между Вашингтоном и Москвой: если раньше они имели решающее значение, то сейчас ничем не отличаются от отношений с другими странами. И это, вообще говоря, к лучшему.

Автор — бывший посол Великобритании в России, член Российской и Евразийской программы научно-исследовательского института Chatham House

Оригинальный текст

Фотография ИТАР-ТАСС