Опыт соседей

Затих шум, вызванный принятием закона о запрете на усыновление гражданами США российских детей и гибелью в тех же США усыновленного в России Максима Кузьмина. Казалось бы, раз в государстве проснулась такая яростная забота о детях, следовало бы ожидать каких-то решительных действий, призванных внести существенные изменения в судьбу детей-сирот и, в частности, улучшить ситуацию с их усыновлением. Однако на деле изменений и улучшений практически не произошло, более того — в некоторых регионах эксперты отмечают вовсе не рост, а спад активности в области усыновления.

Между тем по соседству произошли серьезные реформы, касающиеся положения детей-сирот — возможности радикального изменения ситуации продемонстрировала Украина. И причиной реформ стал не конфликт с Соединенными Штатами. Да и начались эти реформы не сегодня и не вчера, а около девяти лет назад. Обо всем этом в подробностях рассказала на состоявшейся в Сахаровском центре в прошлом месяце дискуссии о проблеме сиротства одна из самых опытных профессиональных приемных матерей Украины Ирина Кожухарова.

Исходная ситуация там была ничуть не лучше нашей — тысячи детей в детских домах, причем переполненных (по 300-400 человек), многие дети были обречены на то, чтобы прожить в этой системе до окончания школы. Реформы как таковые начались в 2006 году, однако еще в 2004-м им был дан старт в виде так называемого «закона Фельдмана» (по имени инициировавшего его депутата Верховной рады, олигарха Александра Фельдмана — о нем, кстати, сами активисты украинского движения по реформированию ситуации с детским сиротством знают мало, просто нашелся такой депутат, через которого удалось провести нужный законопроект). Этот закон подписывал еще Леонид Кучма — в последний день пребывания на посту. В законе прописывались основные понятия всего, что касается детей-сирот, и впервые говорилось о минимальных социальных стандартах для них — на каждого ребенка-сироту полагалось не меньше прожиточного минимума (сегодня каждый ребенок-сирота получает два прожиточных минимума, а приемная семья получает вознаграждение в виде 30% от прожиточного минимума). Закон предполагал также разукрупнение интернатов: он предписывал, что в стране не должно быть детских учреждений, в которых пребывает более 50 детей. Таким образом, первый шаг в сторону реформирования системы был сделан еще до «оранжевой революции».

С приходом же нового правительства был создан департамент по усыновлению и защите прав детей. Вошли в него — и это крайне важно для понимания того, почему реформы удалось провести — не только профессиональные политики, но и специалисты, до тех пор работавшие в НКО и хорошо знавшие проблему. Возглавила департамент Людмила Волынец, автор большей части законопроектов и фактически всей реформе, до прихода на эту должность более десяти лет занимавшаяся этой темой — сначала как руководитель центра Украинского института социальных исследований министерства по делам семьи и молодежи, потом как сотрудник благотворительных организаций.

Был быстро наведен порядок в ситуации с устройством детей-сирот. До начала работы департамента дети могли годами не получать статуса сирот, их могли отдать во временный дом ребенка, но после этого совершенно не торопиться с устройством. Департамент распорядился, чтобы все органы опеки страны провели учет и анализ всех детей и добились наличия всех необходимых документов. Оказалось, что в стране около 110 тысяч детей-сирот. Из них на тот момент более 60% находились в интернатах. Сегодня таких всего 12%. В основном, это дети старшего возраста с серьезными отклонениями в развитии или дети с большим количеством братьев и сестер. Органам опеки (сегодня они называются службами по делам детей) дается три месяца, чтобы решить все вопросы насчет устройства ребенка. Правда, организовавшая дискуссию психолог, специалист по семейному устройству Людмила Петрановская заметила, что все-таки на Украине постепенно убедились в том, что этого срока недостаточно, чтобы изменить ситуацию в кровной семье ребенка (если ее вообще возможно изменить — все-таки, как признала Кожухарова, социальную службу часто подпускают к семье в тот момент, когда она уже совсем разрушилась), поэтому сейчас временные приюты переквалифицируются в реабилитационные центры с более гибкими возможностями, и ребенок может там оставаться, например, до девяти месяцев — или ребенка могут отдать в приемную семью на время, скажем, в ситуации, когда мать тяжело болеет, а близких родственников нет.

Следует все же учесть (и Ирина Кожухарова обратила на это внимание), что одной из предпосылок для изменений в жизни детей-сирот на Украине стало не только наличие во власти профессионалов, разбирающихся в проблеме, но и внешнеполитические условия. В те годы Украина шла на сближение с Евросоюзом, а в странах Евросоюза интернатно-госпитальная система, сложившаяся на Украине и в России, была признана нарушением прав человека. Если Украина хотела вступить в Евросоюз, она должна была отменить эту систему. Но заодно в стране стали развивать различные формы семейного устройства. Сегодня официально их здесь четыре — усыновление, опека (как родственная, так и неродственная, однако недавно были приняты правила, усложняющие возможность установить опеку людям, не являющимся родственниками ребенка, то есть налицо тенденция к тому, чтобы опека осталась только родственной), приемная семья и детский дом семейного типа — это юридический термин, однако та же Ирина Кожухарова, «учредитель» такого дома в Симферополе, одного из первых в стране, предпочитает, чтобы про нее писали, что у нее просто большая приемная семья. В 2004 году детских домов семейного типа было около 50 на страну, сегодня их 485. Приемных семей, взявших от одного до четырех детей, от шести до восьми тысяч.

Что же до интернатов, то многие из них сегодня закрыты или перепрофилированы в детские санатории. В Закарпатье, как рассказала Кожухарова, остались только интернаты малых форм, до 20 детей. Киевская область заявила, что до конца 2015 года там вообще не будет интернатов. Это вполне в контексте принятой на Украине идеологии, согласно которой ребенок, направленный в интернат, считается неустроенным. Для социальной службы направить ребенка из временного приюта в интернат — скандал, она должна в подавляющем большинстве случаев найти ему семью. Возврат ребенка из приемной семьи, понятное дело, вообще квалифицируется как ЧП. Кожухарова отметила, что статистики возвратов детей нет, поскольку в таких случаях органы опеки срочно ищут новую семью, пытаясь не оставлять ребенка в учреждении.

Существенный компонент реформы — совершенствование формы социального сопровождения. Государственные центры социальных служб для семьи, детей и молодежи существовали и до реформы, однако теперь им придали функции школы подготовки приемных родителей. Часть прошла по разработанной на Западе программе PRIDE, часть уже по национальной программе. Сотрудники этих центров — обычные психологи и соцработники, выпускники украинских вузов, но прежде чем начать работать в центрах, они должны пройти специальную подготовку по работе с кровными и приемными семьями. Более того — приемные родители раз в два года должны обязательно проходить что-то вроде курсов повышения квалификации в течение трех-четырех рабочих дней. Опытные приемные родители активно привлекаются к социальной поддержке приемных семей. В Днепропетровской области, например, создана группа скорой помощи приемным семьям. Впрочем, сейчас приоритетом в социальной политике в отношении детей из неблагополучных семей является возвращение их в кровные семьи, так что эти группы помощи несколько сократились. 90% детей-сирот на Украине — сироты социальные, при имеющихся неблагополучных родителей. С осени прошлого года существенно увеличился штат сотрудников социальных служб — сегодня на Украине 13 тысяч таких специалистов.

Для иностранного усыновления на Украине без особых воплей и асимметричных ответов введены серьезные ограничения: иностранные граждане не могут брать детей до пяти лет (кроме тех, чьи братья и сестры уже усыновлены за границей), а из детей старше имеют право усыновить только тех, кто не менее года значится в базе нуждающихся в национальном усыновлении. Исключение составляют дети, больные различными тяжелыми хроническими и генетическими заболеваниями, включая синдром Дауна, — Украина признает, что пока не готова предоставить таким детям возможности для нормального существования. Сегодня национальное усыновление на Украине в восемь раз превышает международное, а за дошкольниками и вовсе стоит очередь. В России сторонники закона об отмене усыновления гражданами США всех российских детей (в последний момент оговорка была сделана лишь для тех, в отношении которых уже принято судебное решение о передаче их в американские семьи) объясняли, что наша страна способна сама содержать своих сирот и чужая помощь им не нужна. Вот только никакого серьезного подтверждения этим заявлениям нет.

Что вообще успели сделать у нас? В соответствии с путинским указом вослед вышеупомянутому закону были незначительно облегчены условия для потенциальных приемных родителей. Сейчас все будущие усыновители должны пройти курсы в школе приемных родителей (ШПР), однако по стране их крайне мало (даже на так называемую Новую Москву всего одна, и та еле работает, поскольку денег ей не дали), и деятельность их превращается в профанацию, а то и просто в жульничество: где-то людям предлагают вместо прохождения курса прочесть одну-две статьи и заполнить тест, а где-то выдают сертификат о прохождении ШПР за деньги. Органы опеки у нас никто не перепрофилирует: новые службы семейного устройства где-то и создаются, но лишь формально, и опять же без выделения средств.

А главное — нет политической воли к проведению реформ. Чем бы эта политическая воля ни была вызвана, приходом ли новых (и заинтересованных) людей во власть, требованиями ли Евросоюза, бедностью ли (как резонно заметил один из слушателей в Сахаровском центре, у Украины нет нефтедолларов, которые можно было бы тратить на показуху вместо решения конкретных проблем), давлением ли снизу (Кожухарова подчеркнула, что реформа системы на Украине была народной — в ней участвовали все причастные к процессу люди, включая собственно приемных родителей). У нас, как заметила Петрановская, чиновники хотели бы, чтобы им принесли готовый проект по изменению системы и чтобы при этом делать ничего было не надо — ни обучать и внедрять людей, ни контролировать новые финансовые потоки.

Кроме того, нет единства и среди представителей общественности, занимающихся проблемой. Наряду со сторонниками серьезных перемен есть те, кто заинтересован в сохранении детских домов, чтобы можно было продолжать возить туда гуманитарную помощь. А есть и еще одна, увы, особенно влиятельная группа общественников, которые вообще тормозят любые реформы, связывая их с тлетворным влиянием Запада. Их власть (в лице того же уполномоченного по правам ребенка Павла Астахова) слушает, похоже, внимательнее, чем остальных, и снабжает их ресурсами для «просвещения» и без того запуганного населения об опасности перемен.

Конечно, какие-то положительные изменения есть. Это видно хотя бы по риторике некоторых представителей власти. В Москве глава департамента социальной защиты населения, с лета прошлого года забравшего под себя все, что относится к проблемам детства, Владимир Петросян говорит какие-то правильные вещи о необходимости сохранения детей в семье или устройства их в приемные семьи, ругает детские дома, которые по старинке гордятся большим числом детей — но пока все это сводится к декларациям и показухе. Никаких конкретных действий по изменению системы в целом никто во власти не предлагает.

На фото: Россия. Москва. 30 марта. Во время посещения детского дома в рамках дня открытых дверей для потенциальных родителей.
Фото ИТАР-ТАСС/ Александра Мудрац