Иран: кризис управляемой демократии
Президентские выборы в Иране свидетельствуют о кризисе управляемой демократии в этой стране. Выборы действительно стали выборами – с реальной политической борьбой и непредсказуемым результатом.
В течение долгих лет одни считали постхомейнистский Иран средневековой теократической деспотией, которой правят фанатичные муллы, — точка зрения, широко распространенная на Западе. Другие полагали, что в стране существует управляемая демократия, при которой формально действующий принцип разделения властей является в значительной степени фиктивным, но определенные признаки политической свободы (пусть ущербной, ограниченной религиозными авторитетами) все же существуют.
Пожалуй, вторая точка зрения ближе к действительности. Иранский истеблишмент еще в 80-е годы был разделен на конкурирующие группы влияния – в отличие, к примеру, от саддамовского Ирака, который с политической точки зрения представлял собой выжженную землю. Со временем зона свободы расширялась, и дело дошло до того, что управляемая демократия начала трещать по швам. Созданная имамом Хомейни система, при которой последнее слово во всех вопросах остается за религиозными лидерами, оказалась способна лишь притормозить процесс ее разложения, но не остановить его. Группы влияния превратились в реальные политические силы, конкурирующие не только в аппаратной борьбе, но и на выборах разных уровней: муниципальных, парламентских, президентских.
В 80-е годы можно было с легкостью назвать победителя президентских выборов еще в самом начале избирательной кампании – религиозное руководство страны определяло фаворита, а остальные кандидаты играли роль статистов. Так дважды был избран президентом Али Хаменеи, ставший затем преемником имама Хомейни на посту духовного лидера страны. Затем так же два раза победителем становился Али Акбар Хашеми-Рафсанджани: правда, в 1993 году конкуренция несколько обострилась – представитель консерваторов, бывший министр труда Тавакколи, получил достаточно значительную поддержку избирателей. Однако тогда речь шла, скорее, о демонстрации возможностей консервативных сил, чем о реальной попытке победить одного из ближайших соратников Хомейни.
В 1997 году конкуренция стала уже настоящей – фаворит избирательной кампании, спикер парламента Натег-Нури, торжественно принятый в российской Думе, где по инерции были уверены в его гарантированном избрании, потерпел сокрушительное поражение от лидера реформаторов Хатами, которого западные СМИ несколько поспешно назвали «аятолла Горбачев». Четыре года спустя Хатами смог удержаться у власти, несмотря на попытки противодействия со стороны консерваторов.
На нынешних выборах конкуренция для Ирана была беспрецедентной. Два ярко выраженных реформаторских кандидата – Мостафа Моин и Мохсен Мехрализаде – вначале получили отказ в регистрации, но затем все же стали кандидатами. Такое решение принял аятолла Хаменеи с тем, чтобы избежать усиления напряженности в стране. Уже сам по себе такой шаг весьма показателен: вроде бы всесильный аятолла был вынужден учесть мнение значительной части истеблишмента Ирана. В поддержку такого решения выступили не только сторонники реформ, но и умеренные политики – такие, как Хашеми-Рафсанджани.
Отметим, что Моин — вполне характерная для иранских реформаторов фигура. В молодости он был крайним радикалом и даже участвовал в известном захвате американского посольства в 1979 году. Затем занимал высокие посты в исполнительной власти, был министром при президентах Хашеми-Рафсанджани и Хатами. Постепенно из радикала стал реформатором, из фанатичного исламиста – сторонником демократизации (путь, по которому прошли многие приверженцы реформ в современном Иране, включая и инициатора захвата американских заложников в 1979 году ходжат-уль-ислама Мусави-Хоениха). В ходе нынешней кампании Моин выступал за свободу слова и вероисповедания, интеграцию страны в мировое сообщество, против вмешательства государственных органов в личную жизнь граждан.
К числу реформаторов относился и бывший спикер парламента Мехди Кярруби – один из двух религиозных деятелей, баллотировавшихся сейчас на пост президента (по официальным данным, в первом туре он занял третье место). Другой религиозный лидер победил в первом туре. Это бывший президент Хашеми-Рафсанджани, занимающий умеренную позицию и стремящийся дистанцироваться как от наиболее последовательных реформаторов, так и от консервативных сил. Он позиционировал себя как «политического тяжеловеса», который способен и поддерживать стабильность в Иране, и достойно представлять его на международной арене. Непосредственно перед выборами предложил начать, при определенных условиях, диалог с США.
Три других кандидата считались консерваторами. Однако с последовательных консервативных позиций выступал только один из них – Али Лариджани. Бывший начальник полиции Мохаммад-Багер Калибаф вел себя весьма прагматично и пытался объединить консервативные и реформаторские тезисы, апеллируя к иранской молодежи. Наконец, мэр Тегерана Махмуд Ахмади-Нежад выступал за ограниченную либерализацию и приватизацию в экономической сфере и весьма консервативную политику в сфере морали и нравственности (будучи мэром столицы, он запретил рекламные щиты). Такая программа позволила ему занять второе место с небольшим отрывом от Хашеми-Рафсанджани.
Экономический либерализм иранских консерваторов неудивителен – среди них немало представителей бизнеса, которые еще в 80-е годы выступали против дирижистских экспериментов. Тот же Тавакколи тогда ушел из правительства в знак протеста против усиления государственного регулирования экономики, которое активно проводил премьер Мусави – ныне одна из знаковых фигур реформаторского лагеря. Сторонники же реформ в политической сфере, как правило, делают ставку на развитие государственного сектора экономики – то есть являются типичными этатистами. Таким образом, о либерализме и консерватизме иранских политиков можно говорить с большими оговорками – ситуация значительно сложнее.
Да, нынешние выборы весьма несовершенны. Реформаторы обвиняют консерваторов в фальсификациях, утверждая, что Ахмади-Нежаду «вбросили» бюллетени, тогда как во второй тур должен был выйти Кярруби. Однако неудача реформаторов во многом связана как с раздробленностью сил, так и с разочарованием многих избирателей в итогах восьмилетнего президентства Хатами, который не снискал ни политических, ни экономических лавров. Да, жестко оппозиционный по отношению к основным принципам исламской республики кандидат Ибрагим Язди не был допущен к участию в выборах – поэтому американцы крайне негативно оценили их итоги. Но разложение управляемой демократии очевидно, и процесс этот будет крайне сложно остановить даже в случае победы консервативного кандидата. Если же победит Хашеми-Рафсанджани, то своим успехом этот многоопытный прагматик будет в значительной степени обязан реформаторам, уже объявившим о его поддержке. Поэтому их влияние на политику исполнительной власти в этом случае может сохраниться.
Как ни парадоксально, но для тех, кто хотел бы прервать процесс политической плюрализации в Иране, главная надежда — политика США, которые постоянно держат над страной «дамоклов меч» вторжения. Внешняя опасность всегда консолидирует общество и радикализирует настроения в нем: многие сторонники реформ в случае прямой угрозы вторжения протянут руку своим консервативным оппонентам. Если же события будут развиваться эволюционно, то не исключено, что следующие выборы в стране пройдут еще более свободно, чем нынешние, и роль религиозных лидеров будет постепенно сходить на нет.
Автор — заместитель генерального директора Центра политических технологий
