Показательная и демонстративная расправа

О том, что никакого правосудия на процессе 12-ти не будет, ясно было с самого начала.

О том, что даже видимости законности суд не намерен создавать, ясно стало теперь.

Еще до начала процесса, на первом предварительном слушании 6 июня, адвокаты поставили вопрос об отправке материалов дела в прокуратуру на доработку по одной простой причине: в них нет доказательства вины обвиняемых. В ответ судья Никишина объявила залу: ходатайства, мол, потом, а сейчас прокурор заявит ходатайство о продлении обвиняемым срока содержания под стражей.

Такой была прелюдия этого процесса. После которой все, собственно, стало ясно: это не суд, это — показательная и демонстративная расправа. Судей и прокуроров сюда назначат таких, которые будут откровенно надсмехаться над правосудием.

Однако, когда я наблюдала заседание Мосгорсуда по обжалованию продления срока под стражей десяти фигурантам «Болотного дела» и домашнего ареста Александре Духаниной, у меня в какой-то момент все же появилась надежда. Судья Неделина, председательствовавшая на апелляционном процессе, когда-то вынесла решение о переводе Василия Алексаняна в гражданскую больницу. Не из-под стражи освободила, нет. Она хладнокровно продлевала  ему срок содержания под стражей. Год одиночества в больничной палате под конвоем был тяжелой психологической пыткой умирающему Алексаняну. Однако же, в отличие от предшествующей ей судьи Орешкиной, которая просто добивала Алексаняна, она отправила его лечиться, чем все-таки продлила его жизнь на несколько лет.

Сейчас Ольга Неделина, видно, пошла на повышение, раз возглавляет коллегию в Мосгорсуде. Выполнить требования закона по всем двенадцати в полной мере она не в состоянии, это понятно. Но, может, хотя бы тех, кто болен, отпустит, хотя бы слепнущего Акименкова…

Эта надежда показалась мне в какой-то момент вполне осуществимой, когда я наблюдала за процессом по монитору из холла на втором этаже Мосгорсуда. Вроде бы судья цивилизованно обращается с подсудимыми. Не диктует девушке-прокурору, о каких репрессивных мерах заявлять ходатайство. Высказаться дает всем. Вежливо делает замечания за аплодисменты, не требуя даже изгнать из зала аплодирующих, как это нервозно делал судья Данилкин на процессе Ходорковского и Лебедева. Перебивает подсудимых лишь изредка (например, Николая Кавказского, когда тот сказал, что сегодня Государственная дума принимает запретительные законы, но надо помнить, что когда усиливается диктатура, то режим начинает поедать и тружеников системы, тех же судей и прокуроров). И даже у членов судебной коллегии вид как будто не скучающий, слушают внимательно, даже напряженно.

А послушать есть что. Подсудимые говорят простые. Сергей Кривов объясняет суду, что главным доводом прокурора была тяжесть статьи 212 УК РФ («массовые беспорядки»), но эта статья к ним не применима, потому что не было на Болотной площади массовых беспорядков. Так считает и Уполномоченный по правам человека РФ, и члены президентского совета по правам человека. Заключение под стражу до суда — это крайняя мера, которую допустимо применять в исключительных случаях.  На площади было побоище, которое  спровоцировали полицейские, применив спецсредства против вышедших на площадь граждан. Все обвиняемые находятся под стражей незаконно, и суд не вправе удовлетворять ходатайство о продлении им такой меры пресечения.

Николай Кавказский рассказывает об условиях, в которых уже около года находятся без решения суда он и его товарищи. Бесправное положение в душных и тесных клетках, всего один час прогулки в день в каменном дворике — и так изо дня в день в течение года…

У них более тяжелые условия, чем те, в которые попадают люди по решению суда, сообщает бывший политзаключенный Сергей Мохнаткин, защитник одного из подсудимых наряду с адвокатом.

Не намного легче Александре Духаниной под домашним арестом. «Я не могу выйти в магазин купить себе продукты, — заявляет она. — Не могу учиться, работать…  Я молодая девушка, у меня скоро свадьба, а я не могу на нее позвать своих родителей, потому что в квартире могут находиться только те, кто в ней прописан, а прописана там кроме меня только моя тетя… На меня надели браслет… Я чувствую себя, как корова на скотобойне…»

Но больше того Александра взволнована положением своих подельников. «Они работают, учатся, у них есть дети…  Их всех надо отпустить».

Чтобы убедиться в том, что обвинение всем двенадцати фигурантам этого процесса голословно и абсурдно, достаточно раскрыть статью 212 в Уголовном кодексе и прочесть: «Организация массовых беспорядков, сопровождавшихся насилием, погромами, поджогами, уничтожением имущества, применением огнестрельного оружия, взрывчатых веществ…» Наверное, достаточно. Очевидно, что ничего подобного на Болотной площади 6 мая 2012 года со стороны демонстрантов и в помине не было.

Так что же делают за стеклом на скамье подсудимых эти десять молодых людей? По какому принципу именно они выхвачены из всего множества задержанных в тот день? Почему именно они выставлены на показательную расправу в назидание десяткам тысяч участников тех массовых протестов?  

Они не были друг с другом знакомы раньше. У них разные политические взгляды, у кого-то левые, у кого-то правые, кто-то вообще до недавнего времени был безучастен к политике. Но есть что-то общее, что объединяет этих подсудимых.

Молодые. Красивые. Правдивые. Стойкие.

Вот потому-то, должно быть, и озлоблена на них лживая и трусливая власть. Потому и отыгрывается на них за свой страх, срывает на них ненависть свою ко всем тем, что выходили улыбаясь на массовые мирные протесты. За органическую неспособность лгать за подачки, идти на компромисс с совестью ради смягчения своей участи — за это-то и ненавидят их те, кто погряз во лжи, кто давно уже потерял и продал свою совесть.

«Больше года большинство из нас находится под стражей. И скорее всего, если продолжится беззаконие, мы проведем под стражей еще несколько лет. Это дело искусственно раздуто следственным комитетом, одобрено прокуратурой и будет рассматриваться долгие месяцы», — говорил на апелляционном суде 2 мая Владимир Акименков. — «Скажу лично за себя: у меня слабое здоровье, проблема с глазами, я с рождения очень плохо вижу, причем вижу так, что левый глаз я практически не использую в зрении, а правым глазом я не могу разглядеть даже первой строчки при проверке зрения. Лиц большинства присутствующих в зале я не могу распознать, настолько плохо я вижу. В целом здоровье у меня и у других подсудимых, пока мы будем находиться в местах лишения свободы, замечу, до приговора суда, не только не улучшится, а ухудшится…  Внизу мы сидим в крошечных грязных темных комнатах. Они очень темные. По нескольку часов до заседания и по нескольку часов после заседания мы проводим в этих так называемых помещениях…  Даже самый здоровый человек в таких условиях потеряет здоровье. Если суд будет судить нас честно, я надеюсь на это, но абсолютно не уверен, то нас оправдают за отсутствием события преступления, но прежде мы рискуем быть 2-3-4 года в таких бесчеловечных условиях.  Люди, чья вина не доказана, и, если следовать закону, не может быть доказана. У нас не было действий, которые можно было бы квалифицировать как преступление.  Я сижу, оклеветанный бойцами московского ОМОНа, которые по неизвестной мне причине дали показания, которые не соответствуют действительности…»

Владимир Акименков — один из немногих фигурантов «Болотного дела», кто участвовал в гражданских протестах задолго до декабря 2011 года, кто состоит в политической партии и много горя уже пережил, теряя своих товарищей.

«Я обращаюсь к судьям. Я не первый год занимаюсь политикой в конституционно правовом поле,  в числе прочих посещаю согласованные акции протеста. Удивительным образом получилось, что разные мои друзья и знакомые прошли через тюрьму, потому что имели свое мнение. Они сидели потому, что реализовывали свои конституционные права. Но не всех своих знакомых я смогу когда-либо увидеть. Я был знаком с Юрием Червочкиным и Антоном Стародымовым. Я не смогу их увидеть, потому что из-за своей политической активности они были цинично убиты. Я общался по телефону с ингушским оппозиционером Магомедом  Евлоевым,  думал, что встречусь с ним и расспрошу об очень интересном опыте самоорганизации гражданского общества в Ингушетии. Моим мечтам не суждено был сбыться. Его убили. Анна Степановна Политковская, царство ей небесное, защищала моих друзей и знакомых по резонансным уголовным делам, защищала униженных и оскорбленных. Она была злодейски застрелена. А кто следующий? Может быть, я?
В силах уважаемых судей, в том числе вас, граждане судьи, начать разрушать эту машину беззакония. Я призываю соблюдать закон. И, возможно, отправной точкой для претворения в жизнь всех этих разговоров, в том числе в так называемых верхах, о верховенстве права, о торжестве справедливости, о духовности, было бы ваше, граждане судьи, решение о смене нам меры пресечения. Мы невиновны, нас незачем держать. Считаю необходимым немедленное освобождение фигурантов ''Болотного дела''».
У Владимира Акименкова были основания надеяться на освобождение. Не так давно, в мае, коллегия Мосгорсуда отменила решение об очередном продлении ему срока содержания под стражей,  и он должен был выйти на свободу 10 июня. Но 6 июня ему в числе прочих продлили срок содержания под стражей до 24 ноября.

Леонид Ковязин в своей речи на апелляционном суде, обращаясь к судьям, процитировал Нобелевскую лекцию Альбера Камю, в которой французский писатель сравнил человечество после изобретения ядерного оружия с группой людей в одной лодке: либо все работают на одно будущее, либо все гибнут. То же сегодня в России, заключил Ковязин: либо у нас общее будущее, либо у нас будет конфликт, и все закончится для всех плохо.

Андрей Барабанов напомнил, что основания для продления срока под стражей должны рассматриваться по каждому человеку отдельно, этого сделано не было, всем продлили скопом, «как будто мы и не люди вовсе».

Адвокат Алексей Мирошниченко назвал происходившее в суде 6 июня процессуальной вакханалией.

Адвокат Вадим Клювгант с процессуальным кодексом в руках доходчиво объяснил, с какими вопиющими нарушениями было вынесено решение о продлении узникам срока до 24 ноября и почему его необходимо немедленно отменить. Вопрос о мере пресечения вообще нельзя решать за закрытыми дверями на предварительных слушаниях: «В обжалуемом постановлении содержатся доводы не только голословные, но и вовсе не приводившиеся прокурором в судебном заседании. Очевидно, будучи застигнутой врасплох постановкой судом вопроса о мере пресечения, прокурор лишь сумела произнести, что просит продления всем обвиняемым еще на 6 месяцев той меры пресечения, которая к ним применена следствием… Если сейчас и суд апелляционной инстанции сочтет возможным признать такую практику имеющей право на существование, это будет означать не только то, что предана забвению истинная роль суда, отведенная ему законом, это также будет означать, что отброшены даже попытки создания видимости беспристрастного суда». 

Клювгант также рассказал об ухудшении здоровья своего подзащитного Николая Кавказского. УФСИН отказывается выдавать адвокатам документы о проведенных медицинских исследованиях в больнице «Матросской тишины», и потому адвокаты не могут их приложить к ходатайству об изменении меры пресечения. «Эти документы скрываются как от подзащитных, так и от родственников, несмотря на многократно сделанные запросы».

При переходе к судебным прениям судья Неделина огласила обращение к суду, подписанное председателем межрегионального движения Союз военных моряков капитаном Анатолием Кресиком и председателем Движения военных моряков и членов их семей Александром Матвеевым  в защиту отслуживших во флоте Полиховича и Луцкевича. 

«Находясь около года в тюрьме, бывшие моряки Полихович и Луцкевич уже понесли наказание, как материальное, так и моральное, только за то, что они пришли на санкционированный митинг. Мы видим, что на распространенных в интернете записях полиция избивает и правых, и виноватых.  Наши моряки пытались заслонить своими телами от ударов беззащитных юношей и девушек. Возмущает, что никто из полицейских городского руководства не пытался прекратить избиение митингующих. Мы полагаем, что задачей суда является не расправа, а торжество закона с большой буквы.  И мы, военные моряки, находящиеся в запасе, просим об изменении меры пресечения Полиховичу Алексею и Луцкевичу Денису».

Судья приложила это заявление к материалам дела. Она всем дала высказаться в судебных прениях. Всем, находящимся под стражей, предоставила последнее слово.

На фоне речей подсудимых и их адвокатов тихая и сбивчивая речь девушки-прокурора, по бумажке, с  ошибками в фамилиях подсудимых, выглядела до неприличия убогой. Ни одного внятного довода она не привела, однако оставить в силе решение суда от 6 июня попросила.

«Все мы в этом зале сейчас чувствуем необыкновенный накал страстей, злости, взаимного недоверия, непонимания.  Разрядить атмосферу можете только вы, это в ваших силах. Стоит всего лишь вынести справедливое решение. Мы надеемся на это, ваша честь», — сказал Ярослав Белоусов.

Судьи удались в совещательную комнату в седьмом часу вечера. Приставы не хотели пускать нас в зал суда на оглашение решения: мол, суд работает только до шести, двери закрыты… Однако в конце концов всех в зал пропустили.

Полчаса спустя судья Заурбеков хладнокровно зачитал постановление: оставить решение Замоскворецкого районного суда от 6 июня в силе. То есть оставить всех под стражей до 24 ноября, в пыточных условиях, фактически без права на защиту. И — никаких тому обоснований.

Судьи удалялись под скандирование публики «Позор!».

Два дня спустя в том же зале продолжилось разбирательство «дела» по существу. Весь день шел допрос одного потерпевшего, который, как выяснилось, и потерпевшим по сути не является, и ни к кому из подсудимых претензий не имеет.

«Потерпевших» впереди еще много. И свидетелей много. Суд будет длиться долго. И мог бы стать потешным спектаклем, если бы не страдания подсудимых.

Тут уж совсем не до смеха…

Фотографии Михаила Шнейдера