У каждого свои воспоминания
О первых октябрьских днях 1993 года у каждого свои воспоминания. Например, мои сыновья, тогда шести лет и тринадцати, до сих пор помнят, как футбольный мяч ускакал и провалился в неизвестно откуда взявшуюся в Сокольниках лисью нору. При этом они расходятся в деталях: один считает, что это он первым заметил белеющий в дыре кожаный бок, другой – что именно он увидел спортивное наше сокровище. То же происходит с коллективной памятью о событиях начала октября.
Есть две главные вывески: «Была подавлена попытка красно-коричневого переворота» и «Ельцин расстрелял парламент». Со временем первая потускнела и стала меньше, победители не очень охотно ее выставляют напоказ. Вторая, наоборот, постоянно укрупнялась, подмалевывалась и, похоже, теперь закрывает весь фасад российских политических воспоминаний. Конечно, кто же не помнит застывшую до бесконечности картинку CNN: танки на мосту, маленькие человечки, отодвигающие огромную толпу зевак, подъезжающие машины, содрогание воздуха в телевизоре и в реальной Москве, дым из окон почерневшего Белого дома. Меньше стало тех, кто ясно помнит стрельбу у «Останкина», марш грузовиков по проспекту Мира, разгром мэрии и крики Руцкого с Макашовым. Но почти никто не хочет вспоминать странное поведение армии и милиции, вакуум, в который втягивалась вооруженная сила сопротивления. И уж совсем редко приходят на ум попытки переговоров, благо они как начались неуверенно и формально, так и растаяли, незаметно для общества.
Затем растаяли иллюзии победителей. Принятая на взрывной волне Конституция обернулась жириновской Думой. Пародией. Выборы выиграла партия, вышибающая всякий смысл из принятого ею названия. Она либеральна, как от бессилия стреляющая власть, и демократична, как закусивший удила Верховный Совет, призвавший себе на подмогу фашизоидные формирования. Но ведь, по сути, инстинктивная реакция избирателей была и либеральной, и демократической. Они нашли тогда то, чего не смогли найти ни президент, ни парламент: компромисс, третий путь. Инстинктивно, пародийно, презрительно и надменно народ поставил диагноз. Грядущий паралич политической жизни.
Как Лев Толстой в самом начале «Анны Карениной» бросает человека под поезд, тем предупреждая о финале, так и события 1993 года показали, к чему ведет в политической схватке победа одной из сторон. Победивший (не на выборах, а в революционной конфронтации) вешает на себя все несбывшиеся и эфемерные надежды другой стороны и никогда не добивается согласия в обществе. Победивший, несмотря на неудачи, вырезает все свои планы по удачному, на его взгляд лекалу. Так, хитроумие и нетерпение девяносто третьего породили план девяносто шестого. Хотя и был отвергнут топорный вариант – роспуск Думы, отмена президентских выборов, – ставка была сделана на победу любой ценой, пускай тогда и в рамках избирательного процесса. Девяносто шестой год родил год девяносто девятый, и тогда уже помимо обкатанных технологий возникла методика подстановки наследника. Дальнейшее – следствие.
В девяносто третьем году не хватило политического мужества и политического хладнокровия. Не хватило занудства. Растворить ситуацию в долгих переговорах, идти к договоренностям запятая за запятой. Но обе стороны доводили себя до кипения, и у каждой есть теперь правдоподобный набор причин, по которым нельзя было поступать иначе. Конечно, когда все было доведено до предела, появилось мужество человеческое, но политическое отсутствовало совершенно. Точно так же политическая хитрость и терпение были подменены хитроумием и смекалкой, которые принесли успех, но только четвертого октября. Человеческая цена осталась тайной. Но цену политическую мы можем теперь осознать.
Разные воспоминания об октябре девяносто третьего. Разные сожаления. Но ясно одно: это была первая пуговица, которую мы поспешно застегнули не на ту петлю. Чего теперь удивляться, что весь пиджак скособочило?
