Великая Октябрьская Французская революция
Всякая империя рано или поздно пожинает плоды своего империализма.
Почти две недели во Франции происходит то, что уже никак нельзя назвать просто беспорядками, даже массовыми. Повод был, что и говорить, печален, но гибель двух парней, скрывавшихся от, судя по всему, справедливого полицейского преследования, все-таки не более чем именно повод. Значит, иммигрантские общины просто ждали сигнала. Уже просто любого сигнала. Значит, социальный взрыв был вопросом одной неосторожно брошенной спички.
А мы смотрим на всё это в телевизоре и прикидываем на себя. Потому что – при всем различии ситуаций – есть у нас с той же Францией и немало общего.
Я задам вопрос, а вы ответьте на него, пожалуйста, честно: когда на улице или в метро вы оказываетесь в скоплении кавказцев, вьетнамцев, китайцев или когда они вдруг в большом количестве становятся вашими соседями по подъезду, разве не испытываете вы чувства беспокойства? Быть может, конкретно вы и не испытываете. Но лично я испытываю. И большинство, причем значительное большинство, наших сограждан тоже испытывает такое беспокойство. При этом я совершенно точно не националист! У меня никогда не было никаких отношений, кроме дружеских, с представителями национальных диаспор. И я понимаю, что ни «морда», ни паспорт ни делают человека ни лучше, ни хуже.
Но беспокойство есть! Нормально ли это? Я думаю, что да. При том что представители всех этих меньшинств, даже давно живущие здесь, говорящие по-русски намного лучше, чем на родном языке, и по внутреннему ощущению практически ставшие русскими, беспокоятся не меньше. Даже больше – потому что они находятся во враждебной среде постоянно!
Во Франции то же самое. Социальные, политические и прочие причины чрезвычайно важны, но проблема столкновения людей разных культур, на мой взгляд, в первую очередь лежит в основе того, что сейчас происходит и в Париже, и других городах и что, не дай Бог, вполне вероятно в некоторой перспективе и у нас.
Франция покорила некогда огромные территории и в Африке, которая была под боком, и вообще на другом полушарии. Французы были там чужими. Но на их стороне была сила, и они завоевали эти земли. Потом почти отовсюду пришлось уходить. Потому что столетия шли, а они как были, так и остались чужими.
Зато те, кого они когда-то покорили, теперь сами пришли во Францию. И тоже были здесь чужими. И как французских оккупантов встречали без любви, так и сами французы без восторга приветствовали иммигрантов.
Россия не вела колониальных войн, но она последовательно присоединяла окрестные территории, точно так же населенные представителями других культур и религий. И так же не добилась за сотни лет единства наций в полном смысле. И нет в этом ничего удивительного. Живой организм хорошо чувствует себя только в естественной среде обитания. Поэтому гибнут на подоконниках экзотические растения, дряхлеют в столичных квартирах диковинные животные – при всей любви хозяев к ним, при всей их любви к хозяевам.
Встреча с непохожим всегда порождает тревогу и неуверенность. Люди других культур и религий не похожи на нас. Не лучше и не хуже, а именно не похожи. Они приехали из мест, где другие законы, порядки и обычаи, где даже климат другой, что, кстати говоря, куда важнее, чем принято думать. Они зачастую исповедуют иную религию. У них на родине могут быть иные демократические традиции или может вовсе не быть традиций демократии. Там может быть совершенно иной технический и потребительский уровень – проще говоря, они приехали из бедных мест в относительно богатые. Их язык может быть совсем не похож на наш.
С людьми, с которыми у вас так много различий, трудно вот так просто взять и зажить душа в душу. Культурный, терпимый человек постарается понять приезжих и чем-то помочь им. При этом нужно, чтобы и сами приезжие захотели понять традиции той страны, куда они прибыли. Но тогда им придется волей-неволей отказываться от своих собственных привычек, а кому это по душе? Но кому по душе, когда к тебе приходят гости и делают, что им вздумается?
И какой же выход? В куда более цивилизованной, чем мы, Европе, вместо выхода нашли тупик. Иммигрантов во Франции много, и живут они там давно, и для них придумана масса всяких социальных программ, и в конце концов обожаемая всей страной футбольная сборная добыла титул чемпионов мира и Европы в первую очередь благодаря потомкам иммигрантов – казалось, это невероятно сплотило нацию. А она, как получается, просто шумно отметила великие спортивные победы, но потом вернулась к повседневной жизни со всеми ее противоречиями. Которые оказались куда серьезнее, чем думалось. Хотя как можно было быть настолько близорукими, когда Ле Пен едва не стал президентом и когда иммигрантским кварталам для всеобщих беспорядков оказалось достаточно единственного криминального инцидента?
Что будет дальше, зависит от множества обстоятельств, поскольку в современной истории еще не было иммигрантских революций. Обе стороны решительнее с каждым днем, потому что для одних дело чести – навести порядок, а для других – задать перцу «угнетателям». А в мультимедийную эпоху тушить социальные пожары даже сложнее. Вот стоило показать, что в одном месте хулиганы ловко подожгли машины, детский сад и лицей, скрывшись от полиции, как то же самое стали делать повсюду, и теперь сгоревший автомобиль – такой же символ Парижа, как Эйфелева башня.
Это как коллективная истерика. Машины уже поджигают в Бельгии и Германии. И вовсе не потому, что местные иммигранты тоже протестуют. Пока это, скорее всего, обычное хулиганство: увидали в телевизоре, как у французов всё пылает, и решили, что это круто, и тоже пустили красного петуха. Но что же теперь, не показывать и не рассказывать? Так уже поступает французское государственное телевидение, ради спокойствия граждан переставшее сообщать статистику беспорядков. Получается, свобода информации способствует разжиганию и нагнетанию?
Дай бог французам поскорее вернуться к нормальной жизни, хотя мы прекрасно понимаем: нет никаких гарантий, что за нынешней революцией не последует новая. Ничего ведь по большому счету внутри не изменится после того, как внешние страсти утихнут.
