История народа принадлежит... кому? Или новости придворной историографии
«Бодрствуйте, Монарх возлюбленный! Сердцеведец читает мысли, история предает деяния великодушных царей и в самое отдаленное потомство вселяет любовь к их священной памяти. Примите милостиво книгу, служащую тому доказательством. История народа принадлежит царю», — писал 8 декабря 1815 года в посвятительном предисловии к своей «Истории государства российского» Николай Михайлович Карамзин, занимавший с 1811 года пост «придворного историографа».
По прошествии без малого двух столетий в конце октября 2013 года рабочая группа Российского исторического общества, созданного по почину и под председательством главы Государственной думы Сергея Нарышкина, представила Владимиру Путину «Концепцию нового учебно-методического комплекса по отечественной истории».
Какими словами сопровождалось вручение проекта, неведомо, но и без того два представления существенно и многозначительно несхожи. Александр Павлович получил первый том готового продукта, бывшего на тот момент новаторским и даже революционным научным результатом титанического и кропотливого труда настоящего гения. Владимиру Владимировичу поднесли наскоро сляпанный семью бюрократическими няньками общеобязательно-модельный план-проспект будущих текстов, которые и в завершенном виде не будут представлять собой ничего существенного, поскольку мыслятся лишь «навигаторами» по сложной системе дополнительных пособий, трактующих особо «трудные вопросы» отечественной истории.
При первом взгляде на «Концепцию», представленную не только Владимиру Путину, но и широкой публике на сайте РИО, кажется, что обсуждать там решительно нечего. Текст ее за вычетом краткого предисловия с изъявлением благих намерений составителей и списка «трудных вопросов» (люди, чувствительные к тонкостям родного языка, оценят по достоинству эту характеристику — вопросы-то не сложные, не мучительные, не спорные, а всего лишь трудные) представляет собой довольно хаотический и по-видимости произвольный перечень исторических явлений, событий и персонажей, в котором нечто концептуальное углядеть совсем непросто. Вот навскидку характерный абзац: «Возвращение к ''традиционным ценностям'' в середине 1930-х гг. Досуг в городе. Парки культуры и отдыха. ВСХВ в Москве. Образцовые универмаги. Пионерия и комсомол. Военно-спортивные организации. Материнство и детство в 1930-е годы. Жизнь в деревне. Трудодни. Единоличники. Личные подсобные хозяйства колхозников». Тем не менее Сергей Нарышкин заявил важную претензию: «Нам удалось выйти на согласованные формулировки по множеству тем нашей истории. К этой работе были привлечены и представители педагогического сообщества, родители, ученые, эксперты, ветераны Великой Отечественной войны. В итоге можно с полным основанием говорить, что концепция стала продуктом широкого общественного согласия».
Насчет профанации и даже фальсификации общественного обсуждения текста, подменяемого незатейливо дирижированным «одобрямсом» специально подобранных думскими администраторами «стейкхолдеров», в прессе много писано в последние полгода, и напоминать о том нет нужды. Некоторые следы этого «обсуждения» вовсе имеют комический вид. Так, в последнем разделе обнаруживается пункт «Меры по смягчению последствий ''шоковой терапии'' в Татарстане», очевидно попавший туда иждивением Минтимера Шаймиева — почетного президента казанского отделения Российского исторического общества. Тем не менее казенная бумага претендует служить формой фиксации общественного консенсуса в стране, находящейся в состоянии глубокого ценностного раздрая. А раз так, стоит присмотреться к ней повнимательнее.
При более пристальном разглядывании обнаруживается хорошо знакомая имперско-сталинско-брежневская конструкция, подвергнутая самому поверхностному словесному макияжу. Макияж помещается во вводной части, обещающей «культурно-антропологический подход» к прошлому, сопряженный в мировой практике с переносом внимания от государственно-политических сюжетов к процессам «большой длительности» — формированию обычаев и традиций, историческому творчеству «простого народа». Ничего подобного в самой концепции нет. Это, как и встарь, история власти, ведущей подведомственный народ от победы к победе. Периодизация истории по-прежнему привязана к смене форм государственности, а в списках исторических деятелей и событий решительно преобладают персонажи военно-патриотических пантеонов. Выглядит это вполне логично, ввиду того что Русь-Российская империя-СССР-РФ неизменно предстает «осажденной» крепостью, страдающей последовательно от половецких набегов, «крестоносной экспансии», «польских оккупантов», антибольшевистских «военных интервенций»… Характерный штрих. Ну что бы стоило в число военных событий XIII века включить наконец, наряду с имеющимися по традиции Ледовым побоищем и Невской битвой, Шауляйское сражение 1236 года. Но нет, не включают. Нельзя же, в самом деле, сказать российскому школьнику, что в том знаменитом бою, где языческая еще «литва» в мелкий пух разнесла Орден меченосцев, так что пришлось вызывать им из Центральной Европы на подмогу «тевтонов», на стороне крестоносцев сражались во множестве союзные псковичи. Ведь этак рухнет изобретенная сталинскими пропагандистами идеологема «крестового похода на Русь», от которой ведет свою родословную нынешняя — «крестоносной экспансии».
Понятно, что при такой оптике государство мыслится по аналогии с жестоким, но храбрым комендантом, который с собственным гарнизоном по праву не церемонится, хотя тот за его произвольные распоряжения расплачивается дорогой ценой, а все попытки обратать бесчинствующего самодура или приписываются проискам внешнего врага, или отнесены к числу «трудных вопросов», о которых — когда-нибудь потом. Составители, вопреки фанфарным заявлениям Сергея Нарышкина о выработке общеприемлемых понятий, в наиболее острых случаях вовсе даже от какой бы то ни было квалификации деяний государства-самодура отказываются. Так за разделом «СССР в годы нэпа. 1921-1928 гг.» следует «Советский Союз в 1929-1941 гг.», вовсе лишенный качественной определенности. Впрочем, исходя из текста, можно его по выбору трактовать как «построение сталинского социализма» (снимем шляпу перед авторами «научного» термина), период «культа личности Сталина» или «советский вариант модернизации».
В результате огромные пласты исторического опыта вовсе в школьном курсе уничтожаются, а репертуар исторических образцов социально-значительных ролей сводится к милитарно-бюрократическому минимуму, совсем в мирной гражданской жизни непродуктивному. «Воспитанию патриотизма и гражданственности у школьников при изучении отечественной истории способствует обращение к ярким примерам трудовых и воинских подвигов», уверены составители документа. Соответственно в именном синодике по разряду трудовых обретаются Алексей Стаханов и Паша Ангелина — герои тоталитарно-мобилизационного типа. Тогда как тысячелетняя жизнеустроительная деятельность торгово-промышленного сословия, внушительные материальные следы которой мы и доселе можем наблюдать на всем пространстве нашего отечества, концепцией игнорируется. Даже в эпоху расцвета русского частного предпринимательства составители готовы увидеть «экономическую модернизацию через государственное вмешательство в экономику» (речь идет о 1880-х). Как будто Брянский машиностроительный завод и московское Комиссаровское техническое училище учредились в то время благодетельной властью, а не были устроены усердными трудами бывшего крепостного мужика Петра Губонина. И было таких мужиков многие тысячи. Социологи уже диагностируют упадок в России притягательности предпринимательства. К тому, разумеется, много причин. Но и эта не последняя: да какой же благонамеренный молодой человек пойдет в бизнес, когда оставшиеся образцы — или карикатурные «мироеды» Островского и Щедрина, или энтэвэшные «бандюки».
В общем, концепция производит, по удачной формуле учителя истории центра образования «Царицыно» Андрея Иванова, впечатление «резюме государства», которое, как всякий составитель резюме, преподносит только свои выигрышные стороны. Осталось решить капитальный вопрос: достаточно ли школьнику — будущему гражданину-работодателю — выучить наизусть парадное резюме или обязанность школьной истории предупредить его, что этот работничек, будучи оставлен без подобающего надзора, не только горазд разбазаривать вверенное имущество, но неоднократно причинял нанимателю моральный вред и даже тяжкие физические увечья, а пару раз доводил вверенную фирму до полного краха?
На фото: Россия. Москва. 30 октября. Во время заседания Совета Российского исторического общества, посвященного разработке концепции нового учебно-методического комплекса по отечественной истории.
Фото ИТАР-ТАСС/ Павел Смертин