Стрельба в школе
В апреле 1689 года 24-пушечный французский корабль «Серпан» был атакован голландцами у берегов Франции. Завязался бой, тем более неприятный, что «Серпан» был гружен бочками с порохом и мог взлететь на воздух в любой момент. Двенадцатилетний юнга, находившийся на корабле, в ужасе пытался спрятаться за мачтой, и капитан, заметив это, приказал его к мачте привязать. «Кто не умеет смотреть в глаза смерти, — сказал капитан, — недостоин жизни». Капитана звали Жан Бар, это был знаменитый французский корсар, а двенадцатилетнего юнгу звали Франсуа-Корниль Бар, и это был его сын.
Это я к чему?
Сергей Гордеев, ученик 10-го класса школы № 263, пришел на урок с ружьем и застрелил учителя географии Андрея Кириллова, а потом, когда его пытались задержать, полицейского Сергея Бушуева. Гордеев из семьи высокопоставленных работников ФСБ, нелюдимый, замкнутый отличник, судя по всему, фанатично верующий, постоянно говорил о православии и высмеивал другие религии (его заставляли дома учить наизусть религиозные книги), писал рассказы о людях, обладающих сверхвластью, а накануне преступления кинул приятелю по «Фейсбуку» цитату из Ганса Христиана Андерсена: «Думающий атеист, живущий по совести, сам не понимает, насколько он близок к Богу. Потому что творит добро, не ожидая награды, в отличие от верующих лицемеров». Приятель разговор не поддержал и спросил, что задали по химии.
Эта трагедия породила какое-то невиданное число комментариев. Владимир Путин заявил, что для предотвращения подобного «надо воспитывать новое поколение с хорошим художественным вкусом». Мэр Москвы Сергей Собянин пообещал проверить безопасность в школах и переаттестовать школьных психологов. Общество, со своей стороны, тоже отличилось. «Выстрел из ружья — это крик до конца отчаявшегося ребенка быть услышанным, как прыжок с крыши», — заявила на «Дожде» психолог Юлия Гиппенрейтер. «Это из-за их (родителей) завышенных требований у Сергея сформировался «комплекс отличника», — сообщила Елена Михайлова на «Эхе». Ну и т.д. Бедного мальчика «заучили», не поняли. И вообще сейчас на детях такой груз учебы, и это все следствие кровавого режима.
Слушайте, господа, вы о чем? Здесь нет почвы для политических или социологических комментариев. Эта история чисто криминальная, типа тех, которыми полны американские телеканалы или российские газеты конца XIX в. Это может случиться где угодно — от Арканзаса до Китая. И «выводов» и «уроков» тут извлечь нельзя.
Что делать? Учить «хорошему художественному вкусу»? Так мальчик с синдромом отличника еще раньше взвоет и схватится за ружье. Насадить везде «школьных психологов»? У нас и учителей-то хороших не хватает. Поставить везде охрану? Ага, это все равно как после ДТП по причине отказавших тормозов издать указ, что отныне любая машина может выехать со двора не раньше, чем ее освидетельствует инспектор ГИБДД.
Уменьшить нагрузку на бедных непонятых детишек, как предлагает психолог Юлия Гиппенрейтер, которая ставит в пример Норвегию, где до 5-го класса в школах вообще не ставят оценки? А как насчет индивидуальной ответственности? Ответственности человека за то, что он сделал?
Поразительным образом и власть, которая сразу требует «обеспечить» и «проверить», и та часть общественности, которая начинает писать, что ребенка «заучили», «принудили», что это был «его крик отчаяния», — смыкаются в одном месте. И те, и другие отрицают индивидуальную ответственность.
В том, что ученик расстрелял учителя, оказывается виноват кто угодно, но только не он сам. И это отрицание индивидуальной ответственности является одной из самых страшных примет современного общества вообще. Каждый раз, когда происходит погром, теракт или преступление, тут же возникают вопросы: а что бы еще такое отрегулировать? А как еще мы им, бедным, можем помочь?
Между тем, самое центральное в человеке — это свобода воли. А свобода воли означает, что некоторые люди будут заблуждаться. Совершать преступления. Что в их душе будет что-то непоправимо ломаться. Не потому, что «среда заела», «родители заучили» или «режим кровавый» — а просто потому, что человек есть человек. И должен отвечать за то, что сделал.
И не надо рассказывать о «невыносимом грузе ответственности», лежащем на плечах благополучного ученика 10-го класса московской школы. Я неслучайно начала эту колонку с истории о двенадцатилетнем юнге, привязанном к мачте по приказу отца во время боя. Что-то у меня есть подозрение, что Жан Бар спрашивал со своего сына еще строже, чем московский эфэсбэшник со своего — и ничего, вырос Франсуа-Корниль и даже стал вице-адмиралом французского флота.
В любой современной книге о воспитании вы прочтете сакраментальную фразу: «В средневековье не было понятия детства. К детям относились как к маленьким взрослым». А может, это правильно? Может, к детям и надо относиться как к маленьким взрослым? И тогда взрослые в сорок и пятьдесят лет не будут вести себя, как маленькие дети, и при каждом преступлении или теракте задаваться вопросами: кто в этом виноват? Что бы еще усилить, обеспечить и отрегулировать? И как еще нам ему, бедному преступнику, помочь?
