Где полегла в сорок третьем пехота,
Без толку, зазря,
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря!
А. Галич. Ошибка (1962)

Мой отец был дважды ранен и в 19 лет, весной 1945-го, вернулся в родной Киев инвалидом войны. Перед смертью он несколько лет тяжело болел, прикованный к постели. В это время органы соцзащиты в канун дня Победы приглашали меня на праздничные мероприятия в честь ветеранов Отечественной войны. На последнем из них, в 2007-м, присутствовало не более 20 стариков, участвовавших в боях с немецкими оккупантами. Да еще небольшое количество таких же, как я, родственников, пришедших от имени тяжелобольных и немощных бывших фронтовиков, оставшихся дома.

В Электростали проживает около 150 тысяч человек. В этом году мэр заявил, что сейчас в городе числится 200 ветеранов войны. Сверстники отца (1925 г. р.) относились к предпоследнему фронтовому призыву. Сейчас им было бы за 90. Много ли девяностолетних стариков из рядовых граждан, переживших ранения, шок боев, да и все тяготы последующих советских лет, могло дотянуть до наших дней? И откуда они взялись в таком количестве?

Приблизительно с 2010 года местное ТВ, транслируя митинг и демонстрацию, посвященные 9 мая, стало показывать среди прочего колонну вполне бодрых и крепких ветеранов, держащих портреты Сталина над головой. С трибуны к ним обращались руководители городской администрации и горячо клялись следовать их заветам. Настоятель местного храма приветливо махал в сторону этой колонны рукой. Удивляться не приходилось: подобное становилось всероссийским «трендом».

Налицо явное передергивание понятий. Сейчас ветеранами войны могут назвать и ветеранов «трудового фронта» и иные категории граждан, каким-нибудь боком коснувшиеся грозовых военных лет. И даже не обязательно участвовавших в войне 1941–1945 гг., а исполнявших интернациональный долг, к примеру, в афганской кампании. Или в обеих чеченских. Зато для начальства различного ранжира открылась возможность бесконечно клясться в готовности к борьбе до полной победы (неведомо какой) и призывать население в послушные колонны.

Тенденцию уловили депутаты Думы от КПРФ, предлагая уголовно наказывать за оскорбление чувств ветеранов Великой войны (в проекте закона, который они обещали подать 10 мая на рассмотрение и экспертизу правительства и Верховного суда РФ, предусматриваются жесткие санкции за это прегрешение – вплоть до лагерной «трешечки»).

Что это значит конкретно? Прежде всего, это попытка приватизации чувств нескольких поколений советских фронтовиков, в основном давно сошедших в могилы. Словно депутаты Госдумы РФ, особенно коммунисты, получили от погибших и умерших солдат доверенность на представление своих интересов в современной истории страны. Преданные сталинским руководством, униженные бюрократами последующих коммунистических правительств победители фашизма, конечно, теперь должны отдать их преемникам свои не услышанные некогда и в земной жизни голоса. Причем для того, чтобы отсылка к их «чувствам» отныне легитимизовала ужесточение репрессий над живыми соотечественниками, являющимися по большей части потомками тех самых фронтовиков Великой Отечественной.

Отец всегда рассказывал, как в действующей армии молодые ребята из разных слоев советского общества вели разговоры о будущем. Многочисленные солдаты родом из деревни говорили, что колхозы после победы обязательно распустят. А горожане из интеллигенции (такие тоже попадались, даже киевские друзья) считали, что после разгрома Германии они подожмут амбиции бюрократов и ослабят цензуру в печати. Отец рассказывал, что в атаку ходили без всякого Сталина на устах и вообще молча. На крик сил ни у кого не было. Если же кричали, то что-то однообразно-примитивное вроде «А-а-а!».

Советские бойцы находились под постоянным прессингом политруков и отцов-командиров. И нередко бывало, что во время атаки солдаты стреляли в спину особенно придирчивым начальникам. Зная это, те при приближении к фронту становились покладистыми. Об этом рассказывал отец, напевая между делом фронтовую частушку танкиста, извиняющегося перед следователем из особого отдела, что не сгорел в бою вместе с танком.

А вот теперь несколько слов о моем отце, Григории Шурмаке, учителе-словеснике, писателе и бывшем сержанте. В советские годы он никогда не пользовался своим удостоверением ветерана войны. Их раздали при Брежневе, сопроводив корочки унизительными «привилегиями»: проход без очереди в поликлиниках, магазинах, получение путевок в санатории (но только после кавалеров звезды Героя Советского Союза, Ордена Славы трех степеней и т.п.). Ветераны водились тогда еще во множестве и находились в расцвете сил. Как только кто-либо из них заявлял очереди о своем льготном статусе, та всегда вставала на дыбы: «Много вас тут ходит», а в лучшем случае: «Пропустим только через одного».

Отца удручали эти позорные «льготы», рассчитанные на то, чтобы углублять рознь в обществе. Его старший брат в августе 1943-го погиб в боях под Ленинградом и десятилетия числился без вести пропавшим. Их мать, проработавшая всю жизнь чернорабочей, получала 18 рублей пенсии. Когда же отец докопался до правды, выяснив, что брат пал в бою и погребен в братской могиле под одной из деревень, то матери подняли пенсию до 30 рублей.

Рассуждая на тему подобного постыдного отношения советской власти к людям, отдававшим жизни и здоровье за родину, отец впоследствии всегда жалел, что не нашлось у их поколения сноровки и воли повернуть штыки против коммунистов. А те скрутили бывших солдат, победителей нацизма в бараний рог, заставив всю оставшуюся жизнь быть просителями у партийных бюрократов.

Свою войну против антинародной власти, каковой он считал власть советскую, отец повел на бумаге: написал повесть о мальчишках своего призыва («Нас время учило»), попавших на фронт. Книжка эта смогла выйти в свет лишь в 1989-м. А еще в апреле 1985-го генерал-политрук Дмитрий Волкогонов из Главпура прислал на нее в издательство «Советский писатель» гневный отзыв: «Автор, говоря о 37-м годе, проводит мысль о якобы творящихся в стране беззакониях… Коммунистов показывает людьми без твердых убеждений».

История делает зигзаг, и нынешние коммунисты пытаются загнать ее в прежнее тоталитарное гетто. Они натуживаются измерять чувства с помощью Уголовного кодекса и полиции мысли.

Одни ровесники отца, солдаты Отечественной, считали коммунистов преступниками, а другие по тем или иным причинам, часто искренне, состояли в КПСС. Почему нынешняя КПРФ присваивает себе право выражать волю и тех, и других солдат, воевавших с фашизмом? Солдат, многие из которых знали, что за фасадом пропагандистского благополучия скрывается разруха, разрушенные судьбы и кровь невинно погубленных…

Об этом и в годы застоя смогли сказать в своих книгах писатели-фронтовики, создавшие «лейтенантскую прозу»: правдивые свидетельства о жизни и страданиях народа во время Великой Отечественной. К создателям этой прозы относились и Виктор Некрасов, и Булат Окуджава, и Вячеслав Кондратьев, и Василь Быков.

Характерно, что даже застойная коммунистическая власть, закручивая после свержения Хрущева идеологические гайки, расширяя посадки инакомыслящих, вынужденно допускала в печать произведения писателей-фронтовиков, стремившихся показать жесткую правду о пережитой народом военной страде. Даже кощей партийной идеологии М. Суслов иногда понимал, что чувство патриотизма не вырастишь на бесконечной пропагандистской лжи и умолчаниях. Владимира Войновича с его насмешливым и неунывающим Чонкиным принудили эмигрировать как антисоветчика. Сейчас же думцы, по отмашке из Кремля, смогут предъявить новому сатирику, пишущему на тему войны, фантасмагорические обвинения в оскорблении «чувств». Любая трактовка событий военного прошлого, любая неудобная с точки зрения современных комиссаров путинской эпохи правда о фронтовых буднях будет караться.

Мы знаем, что коммунисты уже в новой России травили выдающегося летописца Великой Отечественной войны Виктора Астафьева за его роман «Прокляты и убиты». Теперь же они хотят получить право преследовать книги уровня и настроения Астафьева за неудобные факты и правду о страшных сторонах нашего прошлого?! Руководствуясь в этом, по словам идеолога КПРФ Сергея Обухова, теорией о метафизических корнях идеалов, за которые сражались ветераны, нынче почти целиком растворившихся в историческом прошлом. Под таким углом правда Астафьева, правда моего отца, правда его друга, сражавшегося в жутких боях под Ржевом, писателя Вяч. Кондратьева и миллионов других солдат, считавших Сталина преступником и мечтавших о восстановлении исторической России с ее милосердием, правдоискательством и жаждой справедливости, – эта правда вновь окажется под запретом Уголовного кодекса.

Мало того, что 70 лет террора уничтожили в народах России массу живых исторических типов с их неповторимым менталитетом, так кремлевские коммунисты хотят из нынешнего неблагополучного, судя по демографическим показателям, общества изгнать память о многообразии опыта пережитой в войну трагедии. Изгнать из умов и душ самую возможность плодотворной рефлексии этого опыта, изучения его многообразия и неординарности.

Думские медиумы призывают дух ветеранов, чтобы придать вес своим камланиям во славу произвола цензуры, дабы начальство проявило к ним благосклонность. Пора бы этому высшему начальству понять, что подобные нелепые инициативы позорят его в глазах общества и в перспективе российской культуры обречены на провал. Только вместо того, чтобы помогать россиянам творчески и раскрепощенно поднимать культуру и просвещение, они обрекают их на борьбу с абсурдом новых держиморд и унтер пришибеевых. Не пора ли, начиная хотя бы с века 21-го, изменить эту пагубную для отечества доминанту в нашем государственном развитии?

Фотография из архива автора.