Я помню его совсем молодым: двадцать два года назад его, начинающего телеведущего, привели в кабинет начальника управления общественно-политической информации Администрации президента Белоруссии. Мы в 1994 году оба были романтиками, и мне казалось, что вот сейчас, после победы Лукашенко, в Белоруссти и начнется расцвет независимых медиа. И главную информационно-аналитическую программу страны должна была делать негосударственная телекомпания «ФіТ», в которой и работал Павел.

Павел не был журналистом – в том смысле, что он не заканчивал журфака. Он был профессиональным банковским аналитиком. Но он настолько естественно держался перед телекамерой и настолько непосредственно задавал любые вопросы, что самые высокопоставленные чиновники отвечали ему абсолютно откровенно.

Естественно, мы продержались недолго: я ушел в отставку через пять месяцев, а еще через пять закрыли и его программу «Проспект».

Потом мы встретились в «Белорусской деловой газете», владелец которой назначил его редактором. И здесь проявилось еще одно качество Павла Григорьевича: он умел просто писать о сложных вещах. Он умел объяснить, как на нашу жизнь влияют самые невероятные решения правительства и президента. И при нем «БДГ» стала главной оппозиционной газетой страны. Не потому, что Шеремета тянуло в политику – просто потому, что он честно писал о том, что происходило. А писать правду в те времена и значило – быть оппозиционером.

Потом его пригласили работать в корреспондентском пункте ОРТ. И эта часть его жизни проходила уже на глазах у российских телезрителей. Вплоть до ареста, знаменитого «освободительного» вояжа в Минск Бориса Березовского и Ксении Пономаревой, медвежьего рыка Ельцина: «Пусть он (Лукашенко) сначала Шеремета выпустит!» И когда выпустили, совсем уже надолго – работа в России и российское гражданство. Тут мне писать уже не о чем. Это вы сами можете мне рассказать. И о дружбе с Борисом Немцовым, и о работе в «Огоньке», и о его документальных фильмах.

Его ранняя седина не сочеталась с его улыбкой. Улыбка осталась та, прежняя, двадцатидвухлетнего мальчишки. А седина была человека, видевшего жизнь и знающего ей цену.

Эту цену он заплатил за право оставаться самим собой. Оставаться профессионалом.

В Белоруссии еще помнят лозунг «Шеремета в президенты, президента в Шереметы!» Рейтинг Павла тогда так зашкаливал, что, будь президентские выборы завтра, его и впрямь могли бы выбрать. Но он не собирался идти в политику. Он был азартен, он писал о политике, снимал фильмы о политике, но оставался при этом чистым журналистом.

Я понимаю, что употребляю словосочетание «чистая журналистика» в ситуации, когда наша профессия скомпрометирована, когда говорить о себе «Я – журналист!» с гордостью практически невозможно. Но Шеремет действительно гордился своей профессией. Он никогда не превращал свою работу в канал для трансляции компромата – но при этом каждый его собеседник твердо знал: все, им сказанное, может быть использовано в статье или передаче, если ты не предупредил Павла, что эта информация носит конфиденциальный характер. Он обещал не указывать источник – и держал слово. Это было понятно уже тогда, в 1994 году. Помню, как я знакомил его с нашим белорусским «нефтяным» вице-премьером Валерием Кокоревым:

— Этому журналисту можно верить.

С тех пор прошло много лет, а Павлу Григорьевичу Шеремету все равно можно было верить.

Вчера его убили.

Кто? Не знаю. Может быть, когда-нибудь узнаем.

А пока будем помнить его улыбку. Улыбку самого чистого журналиста, какого мне довелось знать.