Писание, предание и мулькульурализм
Две недавние статьи на «ЕЖе», Адель Калиниченко и Анджея Беловранина, понудили меня высказаться на всё ту же тему толерантности и мультикультурализма, которая касается отнюдь не только Европы — нас с вами она касается ничуть не меньше. Просто потому, что на кону существование современной цивилизации, ее шансов на свободу и ее рисков — из самых лучших побуждений обеспечения безопасности граждан — превратиться в полицейское государство.
К тексту Адели Калиниченко у меня нет никаких претензий, за исключением той, что автор, явно сам того не замечая, занимается шулерством: «Сент-Луис» — это про то, что надо спасти сегодня, а вовсе не о мультикультурализме, адаптации и всем остальном: спасти в критический момент, дать пережить непосредственную угрозу и принять в свое общество — разные вещи. До диаметральной противоположности. А все остальное — это ритуальные интеллегентские танцы вокруг этой подмены. Обсуждать танцы — это в рубрике «Отдых-досуг», к политике и идеям это отношения не имеет.
С гораздо более сложным и продуманным текстом Анджея Беловранина все не так просто. Потому что по сути та же подмена спрятана в нем гораздо искуснее.
Что бы кто ни говорил, но, если перестать кривить душой и перестать глядеть на очевидное для любого человека, хоть чуть-чуть знающего историю, широко закрытыми глазами, мы будем вынуждены признать, что современный свободный мир вырос из христианской цивилизации. И только из нее. Более того, ни из какой другой он вырасти просто не мог. Потому что она и только она сразу, изначально включала в себя ценность человеческой жизни (вот здесь и сейчас — и никаких там реинкарнаций!), свободу воли и ответственность человека за свои поступки. И то, что сейчас мир, традиционно именуемый «христианским», во многом уже таковым не является, то, что в нем агностиков и атеистов едва ли не больше, чем верующих христиан (а местами так сильно больше!), все это принципиально ничего не меняет: этот мир уже впитал в себя основные идеи христианства, его представления о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Правда, с утратой христианской основы, стержня (или с сильным его ослаблением) этому миру все труднее отвечать на новые (а порой только кажущиеся такими уж новыми) вызовы: опереться не на что, обратиться не к чему. Люди стали слишком часто допускать contradictio in adjecto, утратив полноценное представление об определяемом — основаниях современной цивилизации.
Да, я знаю, что мне тут же возразят, что христианская церковь зачастую бывала не сильно хороша, а для многих и сегодня не хороша вовсе. Что у нее на совести — дальше в зависимости от пристрастий и образованности: от Гипатии до инквизиции, Галилея и Джордано Бруно, индульгенций, сотрудничества с Третьим рейхом, советской властью … и так далее. Кто спорит! Иногда она становилась — вот хоть прямо сейчас у нас на глазах в России становится — просто ужасной! Но есть одна важная деталь, которую оппоненты либо по недопониманию, либо по ангажированности чаще всего упускают из виду: христианство — это Писание и Предание. Писание в ней уж какое есть (каким оно сложилось, с установлением Библейского канона) — таким и остается. А Предание кумулятивно. Оно прирастает с историей. Разным прирастает — и хорошим, и не очень, и очень не. И когда этого «не очень» и «очень не» набирается слишком много, когда огонь веры начинают душить нафталинно-ладанные «правила», в христианстве случаются реформации.
Все реформации в христианстве, если говорить по существу, это разной степени радикальности и успешности попытки прополоть Предание (порой вовсе его отвергнуть) и вернуться собственно к Писанию. В христианстве это возможно. И никакой цивилизационной катастрофы не происходит. «Господь сказал: Моё имя Истина. Он не сказал: Моё имя обычай», как замечательно сформулировал 850 лет тому назад папа Урбан II.
И когда очередная реформация отбрасывает Предание и обычай, мир христианства оказывается перед неустранимой Истиной: «Азъ есмь любовь».
Сколько ни докапывайся до основ, до фундамента — дороешь именно досюда. А еще и до «нет ни эллина, ни иудея, ни обрезанного, ни необрезанного, ни свободного, ни раба...», до «не будьте рабами человеков», до Нагорной проповеди — и никогда до предписаний, статей и параграфов. Потому что именно закон Ветхого Завета отменил Христос, поставив вместо него Благодать любви, надежду и свободу.
А вот с исламом не так. Он может долго и упорно «цивилизовываться», обрастать традициями и правилами, приспосабливающими его к современному миру, «умиротворяющему» его изначальную агрессивность и нормативизм — но ровно до очередной «реформации», возвращающей его к незамутненным истокам — к религии воинов Пророка, строящих халифат и не признающих неверных людьми, имеющими право на жизнь, равно как и заставляющей всех снова ходить строем по средневековым законам. «Ислам, который принял примат идеологии прав человека» Анджея Беловранина — это просто ислам, ждущий очередной «реформации», которая эти чужеродно-заемные элементы человеческого предания отторгнет и возвратится к основам, к фундаментализму. В котором законы шариата — не временнОе и врЕменное наслоение, а неотъемлемая часть «писания», то самое, что остается после очищения от «предания».
Нет ничего страшного в Салической правде или Русской правде. Но это когда им следуют в раннем Средневековье, а по мере взросления общества меняют на более современные законы. Что христианская цивилизация и сделала. Спотыкаясь. Порой откатываясь назад, но сделала, и наши современные права человека — тоже еще только промежуточный результат на пути очеловечивания и развития. Не такой уж плохой, между прочим, результат, позволяющий каждому быть самим собой и побуждающий уважать самость в других. Но если законы, установленные во времена полудикости, входят в «писание» и неотменимы, такое общество каждая «реформация» вновь и вновь отбрасывает во вчера, в дикость и отсталость, закрывая путь в завтра. И никакого уважения иного не только не предусматривается, но и не допускается. Более того — иное требуют уничтожать огнем и мечом.
Потому, когда Анджей Беловранин призывает «просвещать, увещевать, но при этом требовать от каждого потенциального беженца признания примата прав человека», не отказываясь при этом от идей толерантности и мультикультурализма, он сознательно вводит в заблуждение читателей или неосознанно заблуждается сам: он как раз предлагает беженцам с иной, нехристианской культурой от своей культуры отказаться, оставив ее внешние признаки, в лучшем случае, для фольклорных праздников — килты какие-нибудь, сарафаны, блины на масленицу, а теперь еще и никаб с паранджой... Потому что права человека (в его, Анджея, и вообще в современном понимании) — это прямая производная только одной, христианской, цивилизации.
Принять права человека, его свободу и ответственность — значит стать частью христианской цивилизации, христианской в своих культурных основаниях — и никакой другой. Никакого «мультикультурализма» на этом пути быть не может. Единственный для мультикультурализма путь — это «плавильный котел» по образцу американского, переплавляющего самые разные этнические и культурные традиции в единственную, раскрытую будущему. Механизм, который в самой Америке благодаря «неустанной работе» (помните это словосочетание из советского прошлого?) университетских леваков все чаще дает сбои, все чаще позволяет перекладывать личную ответственность каждого человека на мифическое государство, а на самом деле — на тех, кто ни от ответственности, ни от свободы не отказался.
Но это проблемы — очень трудные проблемы! — Европы и Америки, не нам их учить! Потому что перед нами проблема еще труднее. Наша проблема в том, что нам самим, если мы хотим... если мы вообще хоть чего-то хотим! — нам самим как воздух нужна Реформация. Не «реформы», а полноценная Реформация, возвращающая нас к неотменимому «не будьте рабами человеков», «Азъ есмь путь и истина и жизнь» и «Азъ есмь Любовь». Нам придется пройти этот путь Реформации, не слушая проклятия и причитания ревнителей скреп в погонах, митрах и без.
В конце концов, не им ли уже отвечено: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие»!
Фото: Zuma\TASS\Ivan Romano
