Научные олигархи

В Москве закончилась сессия Российской академии наук (РАН). На ней произошло самое живое и пикантное для научного сообщества событие – выборы академиков и членкоров. Когда-то в советские времена это были единственные в стране выборы, которые заслуживали своего названия: в них была пусть не публичная борьба, но хотя бы интрига. Потом на время появились политические выборы, сейчас они опять закончились, а выборы в РАН так и остались ВЫБОРАМИ – с вечно непредсказуемым результатом.

Внимание публики приковано к «жареному» – сколько начальников полезло в РАН, а сколько в результате пролезло, была ли реально «скупка мест» и т.д. В общем, «отдел происшествий» в газетах любит таких ученых, как «экономист-членкор» Хасбулатов или «математик-членкор» Березовский.

Ну и, на обязательный нудный гарнир, вечная с 1990 года песня: наука гибнет; еще немного, еще чуть-чуть; мы, конечно, пока сохраняем, но если не увеличат финансирование, то не сохраним, хотя вообще-то земля наша велика и обильна, а по залежам природных талантов так и вовсе не имеет себе равных, только вот разрабатываются залежи плохо…

По этим лекалам писать статью «про науку и Миннауки – РАН» можно просто с закрытыми глазами.
Но поскольку наука, вообще-то, предполагает хоть какие-то факты, кроме чистого ля-ля, то я и попробую несколько этих фактов представить для тех – полагаю, немногих – читателей, кого вся эта научная тематика может заинтересовать.

Лучше меньше, да лучше

Прежде всего, об одном общечеловеческом феномене.
Значение науки в экономике возрастает – достижения фундаментальной науки падают. Такова мировая тенденция. По мере индустриализации науки, по мере того, как она делается все большими и все более бюрократизированными коллективами, по мере увеличения числа ученых, горная гряда (извините за пафос) науки все больше превращается в плоскогорье. Это, кстати, относится ко всем сферам культуры: «Прогресс! Сейчас в Тульской писательской организации 183 члена, а до революции был один Лев Толстой».

Примерно аналогичная картина и в науке.
Как известно, вся мировая наука - «не более чем расширенные комментарии к Платону»: в крохотных Афинах, где грамотных граждан было всего несколько тысяч, а именно философией занималось, видимо, несколько десятков, в академии Платона работали Платон и Аристотель!

В XVII веке, когда население всей Западной Европы было меньше, чем сейчас население Франции, а грамотных людей было, наверное, несколько сот тысяч, среди нескольких тысяч (или нескольких сотен?) ученых, преподавателей университетов без тесноты разместились – Ньютон, Лейбниц, Декарт, Паскаль, Спиноза (последний, кстати, нигде и не преподавал, камушки себе гранил).

Начало ХХ века. Число профессиональных ученых во всей Европе, США, России (а больше их почти нигде и не было) измеряется от силы десятками тысяч. Среди них – Эйнштейн, Бор, Резерфорд, Планк, Аррениус, Павлов, Мечников, Менделеев, Фрейд, Кох.
Начало XXI века. Миллионы профессиональных ученых в мире, сегодня их в Японии в разы больше, чем было во всей Европе еще в 1930-е годы, сумасшедшие бюджеты…

И кого из ВЕЛИКИХ можно назвать среди ныне живых?
Уотсон открывший структуру ДНК (последнее открытие Ньютоновского масштаба в истории науки), Таунс – один из создателей лазеров (наряду с покойными Прохоровым и Басовым. И то – гигантское, революционное открытие, но скорее все-таки прикладное, а не фундаментальное). Гелл-Ман (кварки). А больше, по большому счету, и назвать-то некого. Есть еще несколько великих математиков – Атья, Серре, Виттен, Гельфанд, Арнольд, Хирцебрух, но опрошенные мною эксперты (надеюсь, понятно, что оценки я даю не от своего имени) не смогли даже в самой общей форме объяснить, чем они занимаются. И их оценка такая: современного Ньютона или Гаусса среди них нет, но на уровне Гильберта или Пуанкаре (великие математики начала прошлого века) сравнения возможны.

Почему научный прогресс паровым катком едет по ученым, «ровняя» их к некоторому среднему уровню? (Едва ли Человечество стало «просто глупее» за последнюю сотню лет!) Отдельная тема – не в газетной заметке ее обсуждать.
Но в связи с этим еще один вопрос: если звезды гаснут, значит, это кому-нибудь да нужно? Или вернее – значит, сами эти звезды (великие ученые) не больно-то нужны в современной экономике знаний?
Звучит как нарочитый парадокс. В экономике знаний (хай-тек, биотехнологии, фармацевтическая промышленность) фундаментальные ученые не нужны – а вот в рабовладельческой экономике Древней Греции, в век мануфактур (Ньютон), в период экономики угля и стали начала ХХ века великие ученые были востребованы, так, что ли?

Нет. Не так. Просто тогда наука (фундаментальная) и «чудики», которые ею занимались, вообще не имели к экономике никакого отношения – жили себе в башне из слоновой кости да на звезды смотрели. Наука была отделена от экономики и от жизни – и это пошло ей на пользу. А сейчас массовая наука действительно востребована экономикой – и экономика пылесосом высасывает из науки мозги, задает науке свой ритм, свои цели, свои правила игры. А массовая наука/культура и высокая наука/культура – это две совсем разные игрушки.

Может быть, ответ таков. Может быть, дело в другом. Не знаю. Но факты, как говорится, упрямая вещь: как 180 тульских писателей не напишут «Анну Каренину», так из громадных исследовательских центров не выйдет маленькая статья «К электродинамике движущихся тел», в которой на нескольких страницах излагалась специальная теория относительности.
И еще. Страны с довольно низкой фундаментальной наукой весьма преуспевают в современной экономике – включая программирование (Индия) и современные технологии (Юго-Восточная Азия). Да и тот факт, что, скажем, про великих ученых из Нидерландов, Канады или Финляндии как-то сегодня не слыхать, вовсе не мешает им быть супертехнологичными странами с высоченным уровнем жизни. Нужны научные результаты? Нет проблем – возьмем у других, мир-то открыт! США – единственная мировая научная супердержава – прокладывают дорогу по целине, а мы спокойненько следом, по их лыжне.

Мораль: фундаментальная наука и действительно крупные ученые как будто не слишком связаны с современной экономикой знаний. Что касается человеческой потребности расширения знаний, то ее, так или иначе, для всего Человечества удовлетворяют ученые из США. За что Человечество и испытывает и демонстрирует США свою человеческую благодарность…
Так зачем же наука тогда нужна обществу в любой конкретной стране, если на бутерброд не намажешь?
Для национального тщеславия («наши»!) хватит и тех, кого общество действительно знает и любит – тех, кто вихляет своим филе на эстраде и рвет мышцы на стадионах. Но, тем не менее, социальное значение науки мне кажется очень большим.
Научное сообщество озонирует воздух.

По жизни мне приходилось встречаться с людьми разных профессий, в основном, понятно, интеллигентных. Так вот, иногда ленинская формула «Интеллигенция – мозг нации? Не мозг, а говно!» невольно приходила на ум. При общении с учеными – практически никогда.
Это вполне понятно. Привычка к некоторой интеллектуальной честности, опрятности (помнить о фактах и логике), конечно, и ученых часто подводит – особенно когда влезают в чуждые им области. И, все-таки, ученые, научные сотрудники задают обществу некоторые нормативы мышления (шире – интеллектуального поведения) и даже некоторые нравственные нормативы (слабые? Без вопросов! Но сильнее все равно ни одна группа населения не задаст).

Беда лишь в одном – это должны быть все-таки ученые, а не чиновники, бизнесмены, просто прохиндеи, обвешанные учеными званиями.
Искусственные растения красивы – но атмосферу не очищают.
И вот тут у нас действительно дело обстоит плоховато.

Больше не существует

Согласно известной легенде, в 1930-е годы на одном приеме Геббельс спросил ректора Геттингенского университета, того самого Давида Гильберта: «Правда ли, что после отъезда евреев и их друзей, ваш университет много потерял?» - «Нет, — отрезал невозмутимый Гильберт. – Университет ничего не потерял. Университета просто больше нет».
Я не верю в правдивость красивых баек, но вот что любопытно.
Из Германии на самом деле эмигрировало ничтожное число интеллектуалов – несколько сот человек. Правда, это были отборные люди. К 30 января 1933 года в Германии было 19 лауреатов Нобелевской премии в области науки – первое место в мире. Из них эмигрировало шестеро (кстати, два «полуеврея» Варбург и Герц остались в Германии, были директорами институтов и благополучно пережили нацизм). Кроме того, из числа эмигрировавших ученых еще восемь получили затем Нобелевские премии.
Но как бы то ни было, большая часть немецких ученых, включая таких гигантов, как Планк, Гейзенберг, Лауэ, оставались в Германии, со своими научными школами.
Поэтому «университета больше нет» — это, конечно, большое преувеличение. А вот то, что уровень интеллектуальной жизни в Германии уже не восстановился, атмосфера осталась разреженной, – это правда. Хотя и сегодня немецкая наука занимает сильные позиции. По оценкам экспертов ЕС, она делит первое-второе место с английской, хотя бегство умов в США продолжается.

Ситуация с российской наукой сейчас, как мне кажется, значительно более драматична, чем с немецкой в 1930-е годы.
Не будем играть в прилагательные, оставим вопли о «гибели России» для Караулова с Прохановым и попробуем обратиться к фактам. Еще раз – исходим из того, что наука штучный товар и 100 сереньких академиков не стоят одного настоящего ученого. Если взять формальные критерии ранга ученого – престижные международные премии, членство в лучших академиях мира и т.д., то картина вырисовывается следующая.
Среди фундаментальных наук в СССР всегда были традиционно относительно слабы биология и химия; традиционно сильны математика и физика (особенно теоретическая, школа Ландау, школа Боголюбова, школа Тамма).
Общее число ученых, эмигрировавших из СССР-РФ в 1980-90 годы, мне неизвестно (не уверен, кстати, что точная цифра вообще существует). Оценки говорят про несколько десятков тысяч. Кто же из них подходит под понятие «создателей школ», «ученых мирового уровня»?

Среди академий наук мира, по общему мнению, выше всех ценится Королевское общество в Лондоне, на втором месте – Национальная АН США. Членами Королевского общества являются три российских ученых (Гинзбург, Шафаревич, Халатников), три ученых, эмигрировавших из России (Гельфанд, Абрикосов, Баренблатт), и один (Арнольд) занимает «промежуточное» положение – в основном живет и работает в Париже, но остается гражданином России, президентом Московского математического общества, периодически ездит в Москву, старается не терять связи с учениками.

В Национальной АН США картина еще более интересная.
Среди 350 иностранных членов Академии 11 – из России, еще четыре иностранных члена – бывшие граждане СССР-РФ (два из Израиля, один из Германии, один – из Франции). А среди 2000 членов Академии, работающих в США, – 18 из России, это почти 1%. Гигантское «донорское вливание» становится еще заметнее, если мы обратимся к отдельным наукам. Так, среди 85 работающих в США членов отделения математики Национальной АН – 8 из России, что составляет почти 10%! Не зря в США говорят о «русской математической мафии».
В целом, если брать Национальную АН США, среди ее членов «русские» представлены так: 11 человек живут и работают преимущественно в России, 18 – в США (некоторые «с наездами» на родину), 4 — в других странах.

Возьмем другой критерий – наиболее престижные международные премии.
Лауреатов Нобелевской премии в области науки из СССР-РФ – три человека. Гинзбург и Алферов живут в России, Абрикосов – в США.
Не менее престижна Филдсовская премия, которую называют «математической Нобелевской» (как известно, по математике Нобелевские премии не присуждают). За все время существования премии ее получило 44 ученых, из них 6 из СССР-РФ. Перечислю всех: Новиков (США, ун-т Мэриленд, одновременно числится в Математическом институте РАН), Маргулис (США, Йельский ун-т), Дринфельд (США, Чикагский ун-т), Зельманов (США, Калифорнийский ун-т, Сан-Диего), Концевич (Парижский ун-т), Воеводский (США, Институт высших исследований в Принстоне). Причем особенно важно, что почти все они – активно работающие ученые, самому старшему (Новиков) 68 лет.

Другая сверхпрестижная премия – медаль Дирака от международного центра теоретической физики. Всего ее получил 41 ученый, из них 8 из СССР. Из этих восьми в настоящее время живы пятеро: Поляков (Принстон), Фадеев (Петербургский филиал Математического института РАН), Синай (Принстон), Захаров (университет Аризоны, числится также в Институте теоретической физики РАН), Линде (Стэнфордский ун-т).
Наконец, назову еще одну премию по теоретической физике «нобелевского уровня» — премию Хейнемана. Всего ею удостоено 60 ученых, из них русских шестеро: покойный Боголюбов, уже названные Фадеев, Поляков, Синай, Арнольд и Замолодчиков из ун-та Rutgers, США.

Выводы каждый читатель волен делать сам. Мой вывод тривиален – подобного разгрома в истории европейской науки больше и не припомнишь. Можно сколько угодно избирать наших академиков, давать им государственные премии и ордена, повышать зарплаты. Да, среди них хасбулатовы-березовские, безусловно, составляют подавляющее меньшинство. Но не быть прохиндеем в науке – это еще не значит быть ученым мирового класса. Все оправдание сотен тысяч ученых в том, что среди них есть десятки ученых высшей мировой категории. Если же их нет, то наука превращается во всадника без головы.

В СССР ученые первого мирового класса были – это видно даже из приведенных выше скупых данных. В РФ их практически не осталось (кроме очень пожилых людей или людей, бывающих в Москве наездами, пару месяцев в году). Самые лучшие, сильные, находящиеся в «научно-репродуктивном» возрасте, из нашей страны уехали.

Впрочем, я не случайно начал статью с рассуждений о том, что для реальной жизни в стране, для экономики, даже для высоких технологий наличие первоклассных фундаментальных ученых – необязательно. Их с успехом заменяет наличие Академии наук.