Сталин – уходящая натура
Давали спектакль. В театре "Школа современной пьесы" в Москве 5 марта, в день пятьдесят второй годовщины со дня смерти Иосифа Сталина, Сергей Юрский играл премьеру: «Вечерний звон. Ужин у товарища Сталина» (по пьесе Иона Друцэ). Четыре роли: два адъютанта (у одного отец в ГУЛАГе), молодая певичка из Большого театра, приглашенная то ли спеть отцу народов во время ужина, то ли усладить не только слух, но и тело вождя после оного, и, наконец, сам Он. Великий и ужасный, страшный и жалкий, страдающий манией преследования и перекраивающий карту мира, неспособный изъясняться нормальным человеческим языком и не лишенный вкуса к прекрасному (вино, оперный голос, женщины, поэтический текст), комичный в своих страхах и бесконечно одинокий в им же самим выстроенной тюрьме - именно такого Сталина сыграл – и блистательно! – Сергей Юрский в собственном спектакле.
В перестройку бы зал на поклонах стоял, потолок – рушился бы от аплодисментов. И хотя публика была вполне разночинская, реагировала она скорее вяло: похлопали и – разошлись.
Антуражем к спектаклю (и возможным объяснением реакции на него) служили результаты соцопросов, широко обсуждавшиеся в предшествующие дни. По данным социологов «Башкирова и партнеры», которые опубликовала газета «Новые Известия», 47 процентов респондентов уверены, что генералиссимус сыграл в истории страны положительную роль, 43 процента – что скорее негативную. По данным ВЦИОМа, только 37 процентов осуждают деяния Сталина. Более того: число тех, кто оценивает его роль в истории страны исключительно положительно, выросло на 4 процента – не бог весть какой рост, в пределах статистической погрешности, но тенденция видна, и прослеживается она уже не первый год. И, по данным того же ВЦИОМа, 42 процента опрошенных хотят видеть в Кремле "нового Сталина".
«Му-ки»,- сказал бы Разгон, с которым мы обязательно в этот день пили бы водку, отмечая день, который оба считали (а я, в отсутствие Льва Эммануиловича Разгона, который уже дано в лучшем из миров, и продолжаю считать) великим днем. Днем начала освобождения многомиллионной страны от рабства, днем начала конца одной из страшных диктатур, которую когда-либо знало человечество. 5 марта – День освобождения, и рано или поздно он таковым и войдет в историю страны. Для Разгона, который отсидел в лагерях семнадцать лучших лет своей жизни, у которого на этапе в лагерь погибла жена (Оксане было едва за двадцать), а на воле росла, чудом избежав знаменитых «Алешек» - детских домов для детей врагов народа, где отец был для всех один – Сталин, и выросла без него дочка, Наташа, - так вот, для Разгона день смерти Сталина был днем, когда забрезжил свет в конце туннеля, когда стало ясно: воля будет (а пришла она через два года), жизнь будет, любимая женщина, Рика, отбывавшая вечную ссылку в Красноярском крае, – встретит и обнимет его. Счастье – будет. И было.
Данные социологов утверждают: большинство (52 процента) из тех, кто хотел бы видеть воскресение вождя, – люди старшего поколения, но немало и молодежи (31 процент), а вот люди среднего возраста скорее негативно относятся к этой милой перспективе.
Данные любопытные, однако ничего необычного в них нет. Особенно если знать историю посттоталитарных трансформаций в других странах. Например, в Германии.
В начале 50-х годов, через семь лет после конца Третьего рейха, чудовищного поражения страны во Второй мировой войны, немцев (которые, напомню, жили тогда еще под оккупацией победивших союзников) спросили: какой режим предпочтителен для (западной) Германии?
Почти большинство – 42 процента! – выбрали Третий рейх, 45 процентов – кайзеровскую Германию (проигравшую Первую мировую войну), и лишь 7 процентов предпочли Веймарскую республику, при которой немцы узнали о демократии, хаосе, экономической депрессии и распадающейся системе власти. Режим, формировавшийся тогда под эгидой ФРГ, поддержали 2 процента. Понятно, что в советской зоне оккупации, в Восточной Германии, мнением граждан никто не интересовался.
Прошло семь лет. В 1959 году социология продемонстрировала прямо зеркальную ситуацию: 42 процента опрошенных немцев отметили демократический режим ФРГ как наиболее приемлемый для нации. По данным другого опроса, 50 процентов немцев указали, что «демократия – лучшая форма власти». Спустя еще тринадцать лет, в 1972 году, уже 90 процентов немцев назвали демократию лучшей формой правления для страны.
Таким образом, на оздоровление немцев как нации, обретение ими исторической памяти и понимания, в какой стране лучше жить их детям, ушло 27 лет (меньше жизни одного поколения). Оказалось, что имперская политическая культура, традиция полагать себя воинами Великой Германии, страсть к обожествлению человека на троне – все это разбилось вдребезги перед простой рациональностью: хочется жить и жить хорошо, строить планы, растить детей, не опасаться, что завтра все это придется принести на алтарь очередному великодержавному маньяку и с песней о великой Германии идти на смерть и нести смерть другим.
С распада Советского Союза прошло 14 лет. Со времени, когда появились первые в современной истории публикации о преступлениях Сталина (я не имею в виду хрущевскую «оттепель» - это был короткий и предназначенный для узкого круга всплеск полуправды), – 18 лет. Другими словами, если проводить аналогию с постнацисткой Германией (а проводить ее и можно и нужно), мы уже совсем рядом: перелом в умонастроениях немцев произошел через 14 лет после краха Третьего рейха.
Но правда и то, что сами собой изменения в национальном самосознании если и происходят, то очень медленно. Не дожить.
Что сделали немцы?
Ну, конечно, перво-наперво случился Нюрнбергский процесс, который признал национал-социалистическую идеологию вне закона и, главное, наложил запрет на участие в управлении страной руководителей этой партии и тех, кто полагал себя главными защитниками режима и безопасности нацистской Германии: офицеров гестапо, специальных батальонов СС и некоторых других. Другими словами, они очистили сферу политики и администрации от идеологов и ярых сторонников нацистского режима. Правда и то, что во многом это удалось сделать благодаря присутствию оккупационной администрации и войск.
Второе и не менее важное: немцы вернули себе историческую память. Причем произошло это не сразу. В первое десятилетие после конца рейха возобладала позиция не распространять вину за преступления нацистов на всю нацию (как будто остальная часть нации жила не в Германии – на Луне). Полагали, что не следует унижать немцев рассказами о позорном прошлом больше, чем они уже были унижены в результате поражения в войне. Точка зрения, положенная в основу идеологии В.В.Путина, когда он пришел к власти в 2000 году. Именно отсюда – рост просталинских настроений среди пожилых людей на одном полюсе и молодых – на другом.
По данным исследований социологического центра Юрия Левады, 29 процентов опрошенных отмечают заслуги Сталина в том, что «страна под его руководством победила в войне». А сколько из них знают/помнят, что на каждого немца Советский Союз положил почти трех своих граждан – и это при том, что страна к тому времени уже прошла этап индустриализации и имела одну из самых могущественных армий мира? Спросите студентов в вузах – сколько из них скажут, что к началу войны с нацистской Германией в лагерях ГУЛАГа сидели все командующие военными округами, все адмиралы, большинство маршалов, каждый четвертый (!) офицер Красной армии? Что Сталин уничтожил разведку, что руководство страны не имело нормальной информации о реальных угрозах?
Как там говорил эсесовец Лисс большевику Мостовскому в бессмертном романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»? «Не важно, кто из нас победит в этой войне. Победите вы – мы будем жить и продолжаться в вас, победим мы – вы будете жить и продолжаться в нас…» А ведь, казалось бы, прошло 60 лет…
По данным того же центра Левады, 21 процент воздают хвалу Усатому за то, что «под его руководством страна пришла к могуществу», и еще 16 процентов сказали, что «жестокость была оправдана обстановкой в стране». А сколько из них знают/помнят, что в деревнях люди голодали, что у крестьян не было паспортов, что по сути они были рабами, что вместо зарплаты им выставляли «палочки» трудодней, а ели они вместо хлеба жмых?
Те, кто на своей шкуре испытал сталинские лагеря и жил в условиях тотальной диктатуры, – уже не живут. Те, кто остался, – им память о реалиях той страны заменяют воспоминания о времени, когда они были молодыми. Те, кто вырос в девяностые, – попросту не знают, о чем говорят.
Другими словами, десталинизация, так же как в свое время, денацификация в Германии, требует осознанной государственной политики. В сегодняшнем отечестве ее роль взял на себя лубок на тему «противоречивого сталинского времени», бесконечно пропагандируемого государственными каналами.
Ничего, и сталинские соколы в Кремле не вечны, и нация рано или поздно – скорее, рано обретет себя, вернув себе историческую память.
Время течет.
В перестройку бы зал на поклонах стоял, потолок – рушился бы от аплодисментов. И хотя публика была вполне разночинская, реагировала она скорее вяло: похлопали и – разошлись.
Антуражем к спектаклю (и возможным объяснением реакции на него) служили результаты соцопросов, широко обсуждавшиеся в предшествующие дни. По данным социологов «Башкирова и партнеры», которые опубликовала газета «Новые Известия», 47 процентов респондентов уверены, что генералиссимус сыграл в истории страны положительную роль, 43 процента – что скорее негативную. По данным ВЦИОМа, только 37 процентов осуждают деяния Сталина. Более того: число тех, кто оценивает его роль в истории страны исключительно положительно, выросло на 4 процента – не бог весть какой рост, в пределах статистической погрешности, но тенденция видна, и прослеживается она уже не первый год. И, по данным того же ВЦИОМа, 42 процента опрошенных хотят видеть в Кремле "нового Сталина".
«Му-ки»,- сказал бы Разгон, с которым мы обязательно в этот день пили бы водку, отмечая день, который оба считали (а я, в отсутствие Льва Эммануиловича Разгона, который уже дано в лучшем из миров, и продолжаю считать) великим днем. Днем начала освобождения многомиллионной страны от рабства, днем начала конца одной из страшных диктатур, которую когда-либо знало человечество. 5 марта – День освобождения, и рано или поздно он таковым и войдет в историю страны. Для Разгона, который отсидел в лагерях семнадцать лучших лет своей жизни, у которого на этапе в лагерь погибла жена (Оксане было едва за двадцать), а на воле росла, чудом избежав знаменитых «Алешек» - детских домов для детей врагов народа, где отец был для всех один – Сталин, и выросла без него дочка, Наташа, - так вот, для Разгона день смерти Сталина был днем, когда забрезжил свет в конце туннеля, когда стало ясно: воля будет (а пришла она через два года), жизнь будет, любимая женщина, Рика, отбывавшая вечную ссылку в Красноярском крае, – встретит и обнимет его. Счастье – будет. И было.
Данные социологов утверждают: большинство (52 процента) из тех, кто хотел бы видеть воскресение вождя, – люди старшего поколения, но немало и молодежи (31 процент), а вот люди среднего возраста скорее негативно относятся к этой милой перспективе.
Данные любопытные, однако ничего необычного в них нет. Особенно если знать историю посттоталитарных трансформаций в других странах. Например, в Германии.
В начале 50-х годов, через семь лет после конца Третьего рейха, чудовищного поражения страны во Второй мировой войны, немцев (которые, напомню, жили тогда еще под оккупацией победивших союзников) спросили: какой режим предпочтителен для (западной) Германии?
Почти большинство – 42 процента! – выбрали Третий рейх, 45 процентов – кайзеровскую Германию (проигравшую Первую мировую войну), и лишь 7 процентов предпочли Веймарскую республику, при которой немцы узнали о демократии, хаосе, экономической депрессии и распадающейся системе власти. Режим, формировавшийся тогда под эгидой ФРГ, поддержали 2 процента. Понятно, что в советской зоне оккупации, в Восточной Германии, мнением граждан никто не интересовался.
Прошло семь лет. В 1959 году социология продемонстрировала прямо зеркальную ситуацию: 42 процента опрошенных немцев отметили демократический режим ФРГ как наиболее приемлемый для нации. По данным другого опроса, 50 процентов немцев указали, что «демократия – лучшая форма власти». Спустя еще тринадцать лет, в 1972 году, уже 90 процентов немцев назвали демократию лучшей формой правления для страны.
Таким образом, на оздоровление немцев как нации, обретение ими исторической памяти и понимания, в какой стране лучше жить их детям, ушло 27 лет (меньше жизни одного поколения). Оказалось, что имперская политическая культура, традиция полагать себя воинами Великой Германии, страсть к обожествлению человека на троне – все это разбилось вдребезги перед простой рациональностью: хочется жить и жить хорошо, строить планы, растить детей, не опасаться, что завтра все это придется принести на алтарь очередному великодержавному маньяку и с песней о великой Германии идти на смерть и нести смерть другим.
С распада Советского Союза прошло 14 лет. Со времени, когда появились первые в современной истории публикации о преступлениях Сталина (я не имею в виду хрущевскую «оттепель» - это был короткий и предназначенный для узкого круга всплеск полуправды), – 18 лет. Другими словами, если проводить аналогию с постнацисткой Германией (а проводить ее и можно и нужно), мы уже совсем рядом: перелом в умонастроениях немцев произошел через 14 лет после краха Третьего рейха.
Но правда и то, что сами собой изменения в национальном самосознании если и происходят, то очень медленно. Не дожить.
Что сделали немцы?
Ну, конечно, перво-наперво случился Нюрнбергский процесс, который признал национал-социалистическую идеологию вне закона и, главное, наложил запрет на участие в управлении страной руководителей этой партии и тех, кто полагал себя главными защитниками режима и безопасности нацистской Германии: офицеров гестапо, специальных батальонов СС и некоторых других. Другими словами, они очистили сферу политики и администрации от идеологов и ярых сторонников нацистского режима. Правда и то, что во многом это удалось сделать благодаря присутствию оккупационной администрации и войск.
Второе и не менее важное: немцы вернули себе историческую память. Причем произошло это не сразу. В первое десятилетие после конца рейха возобладала позиция не распространять вину за преступления нацистов на всю нацию (как будто остальная часть нации жила не в Германии – на Луне). Полагали, что не следует унижать немцев рассказами о позорном прошлом больше, чем они уже были унижены в результате поражения в войне. Точка зрения, положенная в основу идеологии В.В.Путина, когда он пришел к власти в 2000 году. Именно отсюда – рост просталинских настроений среди пожилых людей на одном полюсе и молодых – на другом.
По данным исследований социологического центра Юрия Левады, 29 процентов опрошенных отмечают заслуги Сталина в том, что «страна под его руководством победила в войне». А сколько из них знают/помнят, что на каждого немца Советский Союз положил почти трех своих граждан – и это при том, что страна к тому времени уже прошла этап индустриализации и имела одну из самых могущественных армий мира? Спросите студентов в вузах – сколько из них скажут, что к началу войны с нацистской Германией в лагерях ГУЛАГа сидели все командующие военными округами, все адмиралы, большинство маршалов, каждый четвертый (!) офицер Красной армии? Что Сталин уничтожил разведку, что руководство страны не имело нормальной информации о реальных угрозах?
Как там говорил эсесовец Лисс большевику Мостовскому в бессмертном романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»? «Не важно, кто из нас победит в этой войне. Победите вы – мы будем жить и продолжаться в вас, победим мы – вы будете жить и продолжаться в нас…» А ведь, казалось бы, прошло 60 лет…
По данным того же центра Левады, 21 процент воздают хвалу Усатому за то, что «под его руководством страна пришла к могуществу», и еще 16 процентов сказали, что «жестокость была оправдана обстановкой в стране». А сколько из них знают/помнят, что в деревнях люди голодали, что у крестьян не было паспортов, что по сути они были рабами, что вместо зарплаты им выставляли «палочки» трудодней, а ели они вместо хлеба жмых?
Те, кто на своей шкуре испытал сталинские лагеря и жил в условиях тотальной диктатуры, – уже не живут. Те, кто остался, – им память о реалиях той страны заменяют воспоминания о времени, когда они были молодыми. Те, кто вырос в девяностые, – попросту не знают, о чем говорят.
Другими словами, десталинизация, так же как в свое время, денацификация в Германии, требует осознанной государственной политики. В сегодняшнем отечестве ее роль взял на себя лубок на тему «противоречивого сталинского времени», бесконечно пропагандируемого государственными каналами.
Ничего, и сталинские соколы в Кремле не вечны, и нация рано или поздно – скорее, рано обретет себя, вернув себе историческую память.
Время течет.
