Кремлевский кульбит
«Мне кажется, «суверенная демократия» — далеко не идеальный термин, впрочем, как и любой другой. Гораздо более правильно говорить о подлинной демократии или просто о демократии при наличии всеобъемлющего государственного суверенитета. Если же к слову «демократия» приставляются какие-то определения, это создает странный привкус. Это наводит на мысль, что все-таки речь идет о какой-то иной, нетрадиционной демократии. И сразу же задается определенный угол зрения. Особенно в комментариях некоторых наших партнеров. Демократия и государственный суверенитет должны быть вместе. Но одно не должно подавлять другое».
Что называется, угадайте с трех раз, кто автор этого высказывания?
Президент США Джордж Буш? Недавно, на встрече с молодыми лидерами гражданских организаций, он заметил, что не понимает, что такое «суверенная демократия»: «Демократия не требует прилагательных», — так примерно выразился американский президент.
Лидеры российской оппозиции Гарри Каспаров или Михаил Касьянов?
Известный теоретик демократии, профессор Стэнфордского университета Майкл Макфол?
Ну же, ну… Не угадали. Автор данного утверждения – не кто иной, как первый вице-премьер и один из возможных преемников В.В. Путина Дмитрий Медведев. Он произнес эти слова в только что вышедшем интервью, которое взял у него Валерий Фадеев – главный редактор журнала «Эксперт», член Общественной палаты и, как утверждают, конфидент другой знаковой фигуры кремлевской политики, Владислава Суркова.
Последний, кстати, и придумал этот новояз – «суверенная демократия», приверженность которой в очередной раз подтвердил каких-то две недели назад на конференции «Деловой России», аккурат накануне саммита «восьмерки» (а президент В.В. Путин – повторил на пресс-конференции в Санкт-Петербурге), где прозвучало и другое, впрочем, столь же «новаторское» словосочетание, с тем же прилагательным, но иным существительным — «суверенная экономика».
Дмитрий Медведев и эти изыскания своего кремлевского коллеги в интервью отмел, и отмел весьма резко: «Этот термин, откровенно говоря, мне нравится еще меньше. Если суверенная демократия — это демократия плюс жесткий государственный суверенитет, то это вполне обоснованно. Но если буквально трактовать термин «суверенная экономика», то это государственная экономика. А ни вы, ни я, ни наши коллеги из «Деловой России» не являемся приверженцами идеи огосударствления экономики. Хотя нам периодически это и приписывают».
Прибавьте к этому недавнюю статью другого потенциального преемника и вице-премьера Сергея Иванова в газете «Известия», в которой министр обороны изложил свой символ веры: «Общество должно сплотиться вокруг "новой триады" национальных ценностей – суверенная демократия, сильная экономика и военная мощь» — и… И остается только задаться вопросом: что же происходит в этом закрытом от общественного взгляда кремлевском королевстве? С чего вдруг первый вице-премьер Медведев, который еще месяц назад, на экономическом форуме в Петербурге, выступал как ярый апологет идеи государственного патернализма, вдруг решился публично перечить и своему главному начальнику, и главному пиарщику, и коллеге по Белому дому?
С последним, то бишь с Сергеем Ивановым, проще всего: на сегодняшний день министр обороны — главный (публичный) соперник Медведева за благословение В.В. Путина, а потому если один говорит «белое», то другой просто обязан сказать «черное». Понятно, что борьба идет не за голоса возможных избирателей – в авторитарных режимах на них глубоко плевать, за них «борются» государственные телеканалы и административный ресурс, — но за благорасположение элит. Прежде всего, крупный, не важно государственный или личный, бизнес, части которого идея «сильной экономики и военной мощи», что однозначно читается как еще большее огосударствление экономики и, следовательно, сужение экономической свободы и рост зависимости от произвола высоких чиновников в погонах, отнюдь не по душе. Недавняя печальная история с несостоявшимся слиянием металлургической компании «Северсталь» и люксембургского гиганта «Арселор» (я писала об этом в заметке «Россия – зона политического риска») – наглядное и поучительное свидетельство политических и экономических рисков, заложенных в «символе веры» Сергея Иванова.
Можно, конечно, погадать и на предмет обостряющихся противоречий между различными группировками в Кремле в связи с тем, что политический календарь, как многие предполагают, серьезно сдвигается и нас ждет горячая осень и зима 2006-2007 гг. см. «Сценарий назавтра».
Не отметая эту версию, думаю все-таки, что главная причина столь расходящегося с линией партии интервью Д. Медведева в другом. В том, что некоторая, назовем аккуратно, здравомыслящая часть Кремля сделала выводы из встреч и бесед с лидерами «семерки» в Санкт-Петербурге.
И выводы эти следующие. Первое: «суверенную демократию» так же, как и раньше «управляемую демократию», Запад отказывается покупать. Следовательно, и дивидендов, на которые рассчитывали, жонглируя словом «демократия», не будет. Отказ принять Россию в ВТО – чего так добивался лично В.В. Путин – яркое тому свидетельство. Последуют и другие. Кажется, кое-кто в Кремле начинает понимать, что бешеные нефтяные цены рано или поздно обрушатся, накаченные нефтяной рентой мускулы сдуются, нынешние закадычные друзья-партнеры, Китай, Венесуэла, Иран, перестанут быть опорой в противостоянии с Западом и придется – только уже со значительно более низкого старта – интегрироваться в мировую экономику, где правила игры – нравится нам это или нет – пока все еще контролируют страны демократического мира, то есть прежде всего «семерка».
Россия с непредсказуемой внешней и внутренней политикой – что есть неизбежное следствие любого авторитарного (не путать с тоталитарным) режима, при всей привлекательности ее энергетических ресурсов – такая Россия демократическому миру не нужна – она опасна.
Второе. В.В. Путину в Петербурге, в ходе приватных двусторонних бесед с главами «индустриально развитых и демократических государств», дали понять, что какими бы словами, референдумами, просьбами общественности и т.д. и т.п. ни был обставлен его третий срок (в любой конфигурации: президент, премьер при номинальном президенте и пр.), для Запада он станет товарищем нелегитимным и нерукопожатным. И, следовательно, притязания на роль гражданина мира и/или члена «мирового теневого правительства» богатых и влиятельных отставников – эти притязания могут не осуществиться. А то, насколько В.В. Путину претит идея провести остаток своей жизни в компании с батькой Лукашенко, президентом Узбекистана Каримовым, которому после событий в Андижане отказано во всех приличных европейских домах, и прочими автократами, — он сам наглядно продемонстрировал на редких кадрах встречи глав СНГ в Москве. Видит бог, лошадки на ипподроме были Путину куда симпатичнее, нежели соседи по столу, чего он, впрочем, и не скрывал.
Советская бюрократическая традиция гласит: успешный чиновник не тот, кто хорошо работает, но тот, кто быстрее других способен уловить изменения в настроениях начальника. Дмитрий Медведев, очевидно, этими способностями обладает. Нам остается лишь наблюдать, насколько первому вице-премьеру и его окружению (включая поддерживающие его бизнесы) хватит силенок противостоять тем, для которых бессрочное президентство В.В. Путина – вопрос личного выживания и сохранения обретенного за годы его правления богатства.
И последнее. Из сказанного вовсе не следует, что завтра или послезавтра тот же Медведев не сделает кульбит в 180 градусов и не заявит о своей абсолютной приверженности идеям «суверенной демократии, сильной экономики и военной мощи». Отнюдь. Надо будет – и не в таком присягнет. Однако в условиях абсолютной закрытости корпорации под названием «Кремль», непредсказуемости и непрозрачности всей сферы принятия решений, для нас это будет знак, в пользу какого варианта 2008 года (2006-го, 2007-го – не суть) разворачивается кремлевская политика.
Рациональным агентам политического рынка, утверждает теория, свойственно оценивать будущее с дисконтом – то есть с поправкой на непредвиденные риски или даже форс-мажорные обстоятельства. А с нашим опытом – и советским, и постсоветским – иначе и вовсе нельзя.
