"Я всегда буду болеть за тех, кто дерется за справедливость и за честность. Но одновременно я осознаю, что в этой битве никогда нельзя победить. Но нельзя и поддаться, иначе зло и глупость нас задушат".

 Милош Форман

Форман верен себе. Его новый фильм повергает в состояние глубокого шока. По выходе из кинотеатра требуется время, чтобы тело снова начало ощущать себя в пространстве, а сознание хотя бы отчасти вернулось к реальности. Формановские работы нельзя смотреть вполглаза, нельзя обдумывать вполмысли. Масштаб личности режиссера таков, что созданные им образы полностью завладевают умом и сердцем.

То, что "Призраки Гойи" — фильм не о художнике и не о соответствующем отрезке истории Испании, заметили все. Собственно, так же, как и "Амадей" — лента далеко не биографическая. Форман не относится к числу художников, иллюстрирующих факты прошлого. Осталось только понять, зачем же тогда снят этот фильм, в котором деяния святой инквизиции и история поруганной невинной души почти затмевают главного героя?

Милошу Форману 75 лет. Он давно уже ничего не снимал и вдруг… вернулся к теме испанской инквизиции, занимавшей его еще в годы учебы в пражской киношколе. Интерес к событиям столь далекого прошлого оказался на удивление стойким. Форман как будто вынашивал этот фильм всю свою жизнь, ожидая, пока первые юношеские эмоции приобретут стройность, а мысль — трезвость. Теперь, через полвека фильм «Призраки Гойи» звучит как подведение итогов, как фильм-напутствие.

Некоторые критики с недоумением и недовольством замечают, что биография Гойи сильно искажена, что в сценарии отсутствуют его многочисленные дети, жена и любовница, а вместо этого перед нами предстает какой-то отшельник, весьма неохотно участвующий в происходящих вокруг событиях. Действительно, реальные подробности не столь уж важны. Гойя — это образ художника, созерцающего и анализирующего, наблюдающего и фиксирующего. В общем, Форман снял фильм о самом себе, о том, как он понимает свою роль в обществе — роль художника, для которого нет ничего важнее, чем сохранить в творчестве верность истине.

Фильм начинается и заканчивается рисунками Гойи, но и все прочие кадры – как будто те же рисунки, ожившие и связанные в единое повествование. Образы, созданные Форманом и Гойей сливаются, их мироощущение пересекается, исторические параллели напрашиваются сами собой. Кадры, посвященные инквизиции, вызывают у российского зрителя ставший уже генетическим ужас перед родной Лубянкой. Да и сам режиссер признается: «В Испании времён Гойи я искал эхо своей жизни при нацистах и коммунистах…»  

Картина начинается весьма красноречивым спором о работах Франсиско Гойи, развернувшимся в совете инквизиции:

//- Эти рисунки могут смутить умы, - произносит глава совета.

- Они изображают мир таким, каков он есть, - возражает главный герой фильма, брат Лоренцо.

- Ваш мир?! Может быть таков ваш мир, брат Лоренцо!

- Мир один. Он не ваш и не мой.//

Этот диалог – что-то вроде краткого вступительного слова режиссера. Мы все живем в одном и том же мире, господа, и если вам не нравятся те его стороны, которые я показываю, это не значит, что их не существует... Да, Форман и в преклонном возрасте остается неисправимым нонконформистом, категорически убежденным в единственности жизненной и художественной правды. Только вот кому нужна эта правда? И в чем она, собственно, состоит?

Инесс, дочь богатого испанского купца, арестована инквизицией по абсурдному обвинению. Пытаясь спасти девушку, Гойя берет на себя роль посредника в переговорах между ее отцом и инквизитором братом Лоренцо. Усилия художника не дают никакого результата. Более того, после вмешательства Гойи брат Лоренцо отправляется сам навестить Инесс и, пользуясь беспомощностью девушки, совращает ее.

Через пятнадцать лет пришедшие в Мадрид французские оккупанты выпускают всех узников из испанских тюрем. Некогда прекрасная Инесс, изменившаяся до неузнаваемости, вновь обретает свободу. Теперь она одержима лишь одной мыслью – отыскать свою дочь, рожденную в тюрьме от брата Лоренцо. И снова Гойя пытается помочь несчастной. Снова он приходит за помощью к Лоренцо, теперь уже облеченному новой, светской властью. И снова это заступничество влечет за собой лишь несчастья. Лоренцо, испугавшись, что его позорное монашеское прошлое приобретет огласку, прячет Инесс в сумасшедшем доме и начинает охоту за собственной дочерью, желая избавиться от нее. 

Больше Гойя в борьбу с обстоятельствами не вступает. В конце фильма он растворяется в толпе, бушующей на площадях и активно переживающей все городские события. Из участника жизни он становится ее наблюдателем. Не расставаясь с карандашом и блокнотом, он безостановочно делает зарисовки с натуры. Позиция хроникера кажется ему единственно честной, и он гневно обличает в конформизме Лоренцо, так лихо переметнувшегося из лагеря консервативных клерикалов к «прогрессивным» французам.

Критики почти единодушно окрестили Лоренцо злодеем и конформистом. В общем, так оно и сеть. От его тяжелого взгляда исподлобья бросает в дрожь. Зло, сотворенное им, взывает к отмщению. Поистине ничто не удается Форману так блестяще, как образы отрицательных героев. Наверное, именно потому, что они не так уж банально отрицательны, как кажется.

Ярый охотник за еретиками, борец за чистоту веры, скрывающий бурные страсти под маской ханжеского благочестия, этот монах-мракобес однажды бежит из Испании и через пятнадцать лет предстает перед нами добропорядочным семьянином, вдохновенным проповедником идей французской революции. Кажется, он с одинаковым пылом будет проповедовать любую идеологию, лишь бы поудобнее устроиться в жизни. Однако сюжет получает неожиданное развитие. В начале фильма брат Лоренцо, не выдержав пыток на импровизированной дыбе в доме Инесс, подписывает издевательский документ, признание в том, что он – незаконнорожденный сын шимпанзе и орангутанга. Таким образом отец бедной девушки пытается доказать, что показания, добытые под пыткой, нельзя считать истинными. В конце фильма Лоренцо снова оказывается перед выбором. Попав в руки инквизиции и представ перед церковным судом, он получает шанс сохранить себе жизнь, всенародно покаявшись в предательстве и нарушении монашеских обетов. Но на этот раз никакие истязания не выбьют из Лоренцо покаяния. Одно дело – подписать абсурдное признание в том, что ты обезьяна, запятнав этим и без того сомнительную честь монашеской сутаны, совсем другое – свидетельствовать против истины, вменив себе в грех то, что считаешь главным откровением своей жизни. Истина, открытая Лоренцо, гласит: свобода и жизнь начинается там, куда не простирается железная рука ревнителей благочестия. И он ни на минуту не раскаивается в том, что когда-то бежал от своих собратьев по вере. «Конформист» и «злодей» умирает мучеником за свободу.

 "Призраки Гойи" – фильм о противостоянии человеческой личности  и тоталитарной системы, о том, как переплетены в мире добро и зло, сила и беспомощность, малодушие и стойкость. И еще он о том, как зыбок и неустойчив мир, в котором уютная гостиная может в любой момент превратиться в место пыток, освободители в оккупантов, узники в карателей, подлецы в героев, и наоборот. Это фильм о том, что в человеке живут две несокрушимые силы, которые не победить ни страданиями, ни смертью. Эти силы – любовь и жажда свободы.

В конце фильма за телегой, на которой везут труп казненного Лоренцо, нежно держа его за руку, идет безумная Инесс. Другой рукой она прижимает к себе младенца-подкидыша. Вслед за этой группой неуверенно ступает художник. А что ему остается? Единственный верный путь в этом мире — путь мертвецов и свято верующих в свою правоту безумцев.