Ни для кого не секрет, что последние годы между правозащитным и православным сообществами есть известное напряжение. Православные недовольны критикой правозащитников предмета «Основы православной культуры» и отстаиванием права актуальных (и любых других) художников на свободное высказывание, даже если оно кажется иногда кому-то обидным. Правозащитники недовольны попытками церкви отвоевать никем не оспариваемое место в светской школе, подыгрыванием священноначалия власти и склонностью решать все проблемы ритуально-бюрократически: ужо поклонный крест поставим, оно и развиднеется. Однако, как показали две прошедшие недавно одна за другой встречи — конференция в Библиотеке-фонде «Русское зарубежье», посвященная осмыслению наследия митрополита Антония Сурожского, и дискуссия с участием Вацлава Гавела в Музее Сахарова на тему: «Имеет ли смысл проявлять инициативу? Каким образом? Формирование исторической памяти о советском режиме в связи с сегодняшним состоянием гражданского общества в России», и те и другие сталкиваются с очень похожими проблемами и взыскуют подчас одного.

Умерший в августе 2003 года митрополит Сурожский Антоний более сорока лет возглавлял епархию Русской православной церкви в Великобритании. За годы его служения приход, объединявший поначалу малочисленную группу эмигрантов из России, превратился в многонациональную епархию, канонически организованную, со своим уставом и многообразной деятельностью (именно поэтому так болезненно были восприняты трагические события в епархии, последовавшие вскоре после смерти митрополита Антония). Общинная жизнь в России пробуксовывает. Где прихожан не соберешь, а где и настоятели не рвутся «вкладываться» во что-либо, кроме таинств. Тем важнее духовный и практический опыт владыки Антония, который с разных сторон пытались рассмотреть на конференции.

Что мешает верующим строить общины, жизненно важные органы церковного тела? Открывший своим докладом конференцию игумен Петр (Мещеринов) считает, что причины тут не чисто церковные. Ещё святитель Игнатий Брянчанинов в XIX веке писал: какое общество – такая и Церковь. А для сегодняшнего российского общества характерны стадность, отсутствие честного нравственного осмысления жизни, проникновение во все сферы человеческого существования коммерции. «Стадность парадоксальным образом атомизирует человека, и он не в состоянии нравственно обращать своё сердце на ближних», — подчеркнул отец Петр. Впрочем, есть причины и церковные. Подлинная духовная жизнь «предполагает прежде всего личную ответственность», но наши пастыри редко говорят об ответственности, наоборот, иные духовники с вожделением «управляют» своими подопечными, регламентируя их жизнь даже в малейших частностях. Такая практика не только не способствует воспитанию в человеке чувства ответственности, но и оборачивается зачастую «псевдомистическим манипулированием людьми», причём, по мысли докладчика, дополнительная опасность состоит в том, что она никем не осознаётся как манипулирование.
По мнению игумена Петра, все это вызвано неуважением к человеческой личности, к свободе ее нравственного выбора. «Традиционно в России личность категорически не уважают», — констатировал он. 

Пастырское поведение владыки Антония было совершенно иным: делом своей жизни он полагал в первую очередь проповедь Евангелия. Он обладал способностью любить, никого не отвергая и не навязывая свою точку зрения. Люди чувствовали его уважение и сострадание. Как сказал протоиерей Сергий Овсянников, «человек видел себя спасаемым Богом, а не страшным и неисправимым грешником». «Нам надо постепенно внедрить в сознание людей абсолютную ценность личности — не индивида как фрагмента человечества, а именно личности, которая может творчески соотноситься с другими личностями, не теряя ничего и вместе с этим давая все», — говорил владыка, очевидно, ощущая эту задачу как насущную даже в Англии, обладающей давними традициями свободы. Он исходил из глубоко евангельского положения, что Бог верит человеку. Но и со стороны человека ждет доверия и верности. Во Христе, пережившем трагическую человеческую судьбу, Бог проявляет предельную солидарность с человеком. И люди должны быть солидарны: из положения «спиной друг к другу» они должны перейти в положение «лицом к лицу». «…В мире зла единственное, на что можно надеяться, — это… порывы сострадания или солидарность», — учил он. И еще: «Все мы ответственны, но на нас, христианах, лежит особая ответственность, потому что нам известен замысел Божий».

Многие докладчики отмечали, что слова «ответственность» и «солидарность», не очень свойственные богословам, на удивление часто встречаются в беседах митрополита Антония (владыка никогда ничего не писал — его проповеди и речи записывались на магнитофон, а в последние годы на диктофон).

В нашей православной действительности Евангелие не занимает основополагающего места, и именно в этом игумен Петр видит причины того, что «всякая околоцерковная идеологема (типа Третьего Рима) оказывается гораздо более авторитетна, чем Писание». Человек живет не в реальном, а в каком-то виртуальном пространстве: «ищет врагов… ждёт Царя-батюшку, борется с глобализацией, масонством, модернизмом, экуменизмом и ещё тысячью вещей… – и всё это под вывеской «Церковь». А взрослый человек, по убеждению владыки Антония — об этом говорила в своем выступлении поэт и филолог Ольга Седакова, — должен уметь различать мнящееся и истинное.

В Музее и центре Сахарова обсуждались, понятное дело, совершенно иные темы — трудности формирования национальной памяти о советском государстве и обществе; состояние гражданского общества в России и возможные проекты будущего страны – либеральный и консервативный; проблемы преподавания истории в школах и вузах и, в частности, развернувшиеся в экспертном сообществе дебаты по поводу создания новых учебников истории.
Вацлав Гавел делился своим опытом гражданского сопротивления, упомянув о достижениях и неудачах «Хартии-77». «Наш опыт говорит, что все, кто хочет изменений к лучшему, должны объединиться, — сказал он. — В нашем движении были люди с разными взглядами — от самых консервативно правых до открыто левых. Минимальное согласие основывалось на убеждении, что необходимы демократия и гражданское общество, без которого демократия невозможна. Но мы совершили ошибку, не написав собственную конституцию». Сергей Ковалев отметил, что «мы дали миру пример абсолютной девальвации ценности человеческой жизни перед государственной машиной», и призвал строить новое политическое мышление на постулате «право над политикой и вне политики» —«иначе мы окажемся в ситуации, когда нам будут «назначать» совесть, ограниченную государственными интересами». 

Однако построение «нового политического мышления» идет туго. Людмила Алексеева, к примеру, не ждет «массового возмущения» попытками положить в основу нового школьного учебника по истории мысль о том, что Сталин был «разумным и успешным менеджером». Председателя «Мемориала» Арсения Рогинского волнует вопрос, как донести чувство ответственности до большинства людей, что представляется ему еще более проблематичным в ситуации, когда властная элита при малейшем конфликте тут же стремится объявить виноватым «соседа». Директор Музея Сахарова Юрий Самодуров удивлен тем, что наши СМИ никак не отреагировали на предложение опубликовать поданное центром в правительство Москвы обращение с предложением назвать одну из столичных улиц именем Рауля Валленберга — на письмо нет ответа, и центр начал сбор подписей в его поддержку. (В музее сейчас проходит выставка, рассказывающая о жизни этого шведского предпринимателя и дипломата, которому удалось спасти тысячи венгерских евреев от расправы нацистов, но не удалось вырваться из застенков Лубянки.) В глазах Юрия Самодурова назвать улицу именем Валленберга – шаг к ответственности. А Григорий Явлинский привык быть в меньшинстве и понимает, что еще долго будет оставаться в меньшинстве, но считает необходимым дальнейшую консолидацию усилий и призывает «спокойно делать свое дело».

Спокойно делать свое дело призвал и уполномоченный по правам человека в РФ Владимир Лукин. Его даже удивил вынесенный в название темы дискуссии вопрос «Имеет ли смысл проявлять инициативу?» «Инициатива – это жизнь, — сказал он. — Все остальное – дочеловеческая жизнь». Однако усилия должны соответствовать объективной реальности, иначе они не оправдывают себя.

Что представляется омбудсмену объективной реальностью? Страна прошла период относительно мягкой революции, поэтому последствия ее разнонаправленные. Сохраняются старые и новые силы, которые находятся в состоянии постоянной борьбы. После 1991 года новые силы уверились, что они победили, сейчас то же самое считают старые – и те и другие ошибаются. «Чьи усилия будут серьезнее, более уравновешенными с действительностью – те и победят», — заключил Лукин.

Омбудсмену, конечно, можно напомнить, что власть сделала все, чтобы заполучить дополнительные рычаги для «уравновешивания» своих усилий с действительностью, но, с другой стороны, возникает вопрос, почему «новые силы» не встали на защиту своих интересов в нужный момент? Отчасти на него ответил модерировавший дискуссию социолог «Левада-Центра» Борис Дубин: «Тоталитарное государство боролось не только с индивидуумом, оно боролось с любыми формами солидарности, с самой возможностью индивидуума состояться как индивидуум. Все формы солидарности были порушены». Это соображение дополнила горькая реплика председателя Фонда защиты гласности Алексея Симонова: «Когда Вацлав Гавел говорит о демократии, он говорит о процедурах, а когда мы говорим о демократии, то мы говорим о том, кто в ней главный».

У православных, думается, есть на этот вопрос и другой ответ. Вечно устремленные в «светлое будущее», советские люди разучились жить здесь и сейчас, утеряли способность пребывать в настоящем. А ведь, как говорил владыка Антоний Сурожский, «единственный миг, которым ты обладаешь, — теперешний».