Живые свидетельства
У Грозного вообще-то сложная география. Город состоит из многочисленных "посёлков", "городков" и "участков". Но Старопромысловский район устроен просто — он вытянут на северо-запад вдоль Старопромысловского же шоссе: Собачёвка - Турбина - городок Маяковского - Катаяма - Ташкала. В начале "второй чеченской" федеральные войска, оседлавшие господствующие высоты Сунженского хребта, этим районом Грозного овладели в первую очередь. Где-то ещё сопротивлялись чеченские отряды, а на Старых Промыслах, в Катаяме, уже были "федералы".
Почему, собственно, Наталья и Хеда оставались в Грозном? А куда, скажите, им было податься? Вообще-то, если верить официальным победным сообщениям российских средств массовой информации, то есть лучезарной улыбке генерала Валерия Манилова, по городу, как и по всей республике, наносились лишь "точечные удары", так что мирному гражданскому населению ничего не грозило. К тому же для выхода мирного гражданского населения якобы были предоставлены "гуманитарные коридоры". А 6 декабря 1999 года к остававшимся в Грозном обратились с предупреждением — уйти до 11 декабря: "Лица, оставшиеся в городе, будут считаться террористами и бандитами. Их будет уничтожать артиллерия и авиация. Все, кто не покинул город, будут уничтожены". Почему же не вышли?
При ближайшем рассмотрении дело обстоит так. Удары были отнюдь не "точечными", а массированными и неизбирательными. По дорогам тоже били — "гуманитарные коридоры" на поверку оказывались "коридорами смерти". А выход беженцев за пределы Чечни был вообще запрещён 25 сентября распоряжением генерала Шаманова. Ингушетия ослушалась, сюда бежали сотни тысяч, но 23 октября закрыли и этот выход. Обещали открыть 29 октября, но по собравшейся колонне беженцев "отработали" штурмовики. Наконец "предупреждение" грозненцам послали в виде листовок, а ветер снёс их в необитаемую часть Заводского района...
И вообще, даже зная об "ультиматумах", очень трудно заставить себя сняться с привычного места и двинуться навстречу неизвестности. Слишком сильно бывает ощущение «хуже быть просто не может». Люди оставались в своих домах, надеясь, что этот ужас кончится. Оставались в Грозном отнюдь не только чеченцы, но и ингуши, и русские, и прочие. Рассказы тех, кто пережил блокаду Грозного — с осени 1999 по февраль 2000 года, — очень похожи на воспоминания ленинградских блокадников. Борьба не просто за выживание, но за выживание достойное. Люди старались поддерживать друг друга, и эта взаимопомощь помогала им самим не опускаться и не опускать руки. Ведь "этническую чистку" города проводили, в основном, войны. Когда начиналась очередная война — будь то декабрь 1994-го, август 1996-го или осень 1999-го, — из города уходили все, кто мог. А возвращались прежде всего чеченцы. По рассказам, боевики не очень досаждали обитателям Старых Промыслов. Но ведь пока они не уйдут, обстрелы будут продолжаться — и концом, избавлением многим казался приход военных.
В 1999-м 38-летняя Наталья Гончарук уйти из Грозного не могла, была больна. Гончарук переехала в Грозный в 1990-м из Казахстана, спасаясь от межэтнических столкновений. Но в 1993-м и в Грозном стало неуютно — Наталье пришлось вывезти из города свою дочь, в школе стало небезопасно. Но сама она, как и многие другие славяне, оставалась жить в Грозном.
19 января 2000 года бои на Старых Промыслах возобновились, бомбёжки и обстрелы усилились. Наталья Гончарук и ещё пять человек, вместе укрывавшиеся в гараже, бежали в расположенный неподалёку подвал. Пока женщина бежала, её ранило в ногу. Когда снаружи затихло, появились военные. Они приказали всем выйти. Сказали: все, кто остался в городе, — пособники боевиков. И всех будут убивать. Люди пытались объяснить, что они не боевики, показывали документы. Документы не смотрели, людей не слушали, загнали обратно в подвал, стали забрасывать гранатами. Наконец велели выходить по одному. Раненая Наташа Гончарук не могла идти сама, без поддержки. Две женщины и мужчина вышли вперед, и были расстреляны первой очередью. Вторая досталась ещё одной женщине и мужчине, поддерживавшему Наташу. Чеченец Косум прикрыл её от пуль и от осколков, когда раненых добивали очередями и гранатами. Все были убиты — двое мужчин-чеченцев, две русские женщины, а украинка Гончарук — всего лишь ранена.
Когда стемнело, Наталья выбралась и доползла до ближайшего дома. Те рассказали: соседи пытались вывезти раненную в живот родственницу — на блок-посту в "гуманитарный коридор" всех расстреляли. Потом на том же посту расстреляли других соседей... Но Наталье Гончарук было всё равно: она истекала кровью, могла начаться гангрена. На посту ей повезло: пропустили, и даже переправили в больницу...
Хеда Махаури зимою 2000-го тоже оставалась в Грозном — в одном из подвалов. Подвал пятиэтажки защищает даже от крупнокалиберного снаряда, а бомбы разрушают верхние этажи. 21 января 2000 года Хеда вместе с ещё двумя соседками покинула убежище, чтобы посмотреть, что стало с домом. Собственно, многие оставались в Грозном, чтобы присмотреть за жилищем, в надежде, что присутствие хозяев остановит, устыдит мародёров. Кроме того, Махаури хотела забрать из дома некоторые документы.
Пройдя квартал, женщины увидели, что в полусотне метров от них стоят четыре БМП и три-четыре десятка солдат. То есть не стоят, а методично грузят в бронемашины имущество одного из соседей Хеды.
Понимая, что "остановить" или "устыдить" вряд ли удастся, женщины хотели было уйти. Но военные их уже заметили, взяли на прицел и потребовали подойти. Женщин назвали лазутчиками боевиков, однако последующие действия военных не укладывались в эту версию. От Хеды и её товарок по несчастью потребовали отдать все вещи и документы — они повиновались. Затем один из солдат спросил, не забыли ли они что-нибудь. Махаури подумала, что речь идёт об их небогатых украшениях.
Солдаты вернули женщинам документы и приказали сесть в бронемашины — мол, надо проследовать в комендатуру для установления личности. Хеда с подругами насилу отбились от машины, и солдаты повели их пешком.
По пути им завязали глаза платками, приказ-де такой. Через несколько минут они остановились — солдаты хотели завести их во двор. Заподозрив неладное, Махаури стянула платок с глаз и увидела, что они вовсе не у комендатуры, а у ворот частного дома и их взяли на прицел. Она умоляла военных не стрелять, говорила про маленьких детей... В ответ раздались очереди.
Через три дня, 24 января 2000 года, родственники вывезли Хеду Махаури в Ингушетию. Два месяца она провела в больнице. Левая рука у нее осталась парализованной.
Расследование этих преступлений, разумеется, не выявило "лиц, подлежащих привлечению к ответственности", и было приостановлено. Да и сами уголовные дела возбудили только после того, как родственники погибших обратились в Страсбург. Первые дела по Старопромысловскому району Европейский суд рассмотрел три года назад, тогда было вынесено решение в пользу Магомеда Хашиева и Розы Акаевой, чьих родственников убили в том страшном январе. У отечественного следствия было ещё три года. В распоряжении следователей были документы командования Объединённой группировки: как, когда и какие части брали Старые Промысла. Согласно этим документам, в тех местах и в то время действовала 205-я отдельная мотострелковая бригада. О солдатах 205-й бригады на блок-посту говорят и свидетели. И всё равно — "лица, подлежащие привлечению", установлены не были.
Следствие вообще шло странным образом. Дела двух заявительниц вели два разных прокурора. Они сидели по соседству, но на протяжении четырех лет не догадывались, что два расследуемых преступления были совершены практически одновременно и в соседних дворах.
Повторю: два эпизода того же преступления уже были рассмотрены Европейским судом по правам человека и не повлекли за собою никакого прогресса в следствии. Но деньги, присужденные Хашиевой и Акаеву, Российская Федерация выплатила. Возможно, эти суммы воспринимаются государством как "налог на беззаконие": заплатил — и спи спокойно.
Теперь, почти через восемь лет после преступления, в Страсбурге выносят решение по делам Натальи Гончарук, Хеды Махаури (их дела представляли юристы "Мемориала") и Петимат Гойговой — военные расстреляли её мать, Марьям, и брата, Магомеда Гойгова (это дело вела "Правовая инициатива по России").
Наталью и Хеду можно, кажется, поздравить — они не только выжили, но и добились правосудия. (Хотя бы отчасти — ведь страсбургские решения не заменяют и не отменяют необходимость здесь, у нас, найти и покарать преступников.) Только по ходу дела им пришлось выехать за границу — угрожали... Давление на тех, кто обращается в Европейский суд, вообще дело обычное. Так же, как и глухое молчание по поводу принимаемых решений. Докладывал 2 октября в Страсбурге Христос Пургуридес, была дискуссия, была принята соответствующая резолюция. Только отечественные СМИ предпочли говорить и писать не об этом, а о выступлении Алексия II...
...Тогда, восемь лет назад, чуть ли не вся Россия поддерживала свою армию, освобождавшую территории, занятые "бандитами и террористами". Спору нет, с террористами бороться нужно, но каким образом? Или "война всё спишет"?
Забрасывать гранатами и расстреливать без разбора тех, кто прячется в подвале? Эта "методика борьбы с террором" вызывает у меня, мягко говоря, вопросы.
А срывать с убитых цепочки-серьги-кольца? Тут уже возникают сомнения и в целях...
Разумеется, речь не о том, что все участники "второй чеченской" были таковы, как те, кто расстреливал женщин на Старых Промыслах. И в 205-й бригаде тоже были разные люди. Эти преступления совершили конкретные люди, которые и должны нести ответственность. Но до тех пор, пока правосудие не установило этих конкретных людей, получается, что под подозрением остаются все. И уж точно на всех — не на военных, а на всех нас, "дорогие россияне", — лежит моральная ответственность за эти преступления и за то, что их покрывает система организованной безнаказанности.
Когда мы это поймём? Когда "человек с ружьём" постучит к нам в дверь — или всё-таки раньше?
Автор — член правления общества «Мемориал»
