доходит до рвоты при взгляде на государственных мерзавцев.

Ф.Тютчев

В начале 90-х, сразу после того, что многим показалось победой демократии в России, был популярен тезис о недопустимости «охоты на ведьм», о том, что нельзя, неблагородно и недостойно преследовать функционеров рухнувшего тоталитарного режима. Фраза героев Стругацких о том, что если в нашем доме запахло серой, то мы просто обязаны предположить, что где-то неподалеку объявился черт с рогами, и предпринять все необходимые меры, вплоть до производства святой воды в промышленных масштабах, не стала руководством к действию.

Результат не заставил себя ждать — черти повылезли из щелей и вновь правят бал, а мы имеем сегодня то, что имеем. Почему так получилось? В чем причины того, что не удалось создать предпосылки необратимости демократических перемен? Главных причин, на мой взгляд, было две.

Первая — это отсутствие критического осмысления «союза с прогрессивной частью чиновничьего аппарата». Сам этот союз, вероятно, был действительно нужен, но очевидно неправильно было то, что в «союзники» брали почти всех желающих и давали возможность занимать любые позиции. Разве не «победившие» на выборах 1990-1991 гг. выдвинули на высокие и высшие аппаратные позиции Лужкова, Путина и др.? И если такого рода люди стремились, как выяснилось, вовсе не к тем целям, которые тогда провозглашали они сами и имели их работодатели, то о каких договоренностях и компромиссах может идти речь сейчас?

Однако гораздо более глубокой и существенной была, на мой взгляд, вторая причина. Она состояла в том, что не только и даже не столько лидеры демократов были готовы к достаточно бездумным и беспринципным компромиссам — их поддерживала, или, по крайней мере, одобрительно принимала та часть народа, которая и составляла социальную базу тогдашних реформ. Я не собираюсь сейчас ни обсуждать, ни, тем более, осуждать такую сложную, противоречивую и, безусловно, крупную фигуру, как Б. Ельцин. Но симптоматично, что Россия выбрала именно его, а не кого-то, похожего на Л. Валенсу, В. Гавела, В. Ландсбергиса или Ж. Желева — людей очень разных, но не имевших отношения к коммунистической номенклатуре. Получается довольно логичная картина — и сама революция, и её лидеры воплощали примерно те же жизненные устремления, что и их рядовые участники и сторонники. И радикальность участников процесса была примерно одинаковой. Соответственно, если тогда противники существовавшего строя в России составляли примерно 60-70% (честных), то ведь и сейчас, как ни крути, режим, Путин, «ЕР» имеют реальных как минимум 40-45% популярности. И невозможно согласиться с тем, что всё это есть результат фальсификации, оболванивания, телезомбирования и т.п. Да, не 65%, это — фальсификация. Но TV в 1989-90-м было вполне прокремлевским и пропагандистский аппарат КПСС еще работал вовсю, однако их деятельность давала обратный результат, скорее действуя на нервы и уменьшая ряды сторонников власти. Почему?

Боюсь, что на этот вопрос ответ прост до банальности — ситуация на потребительском рынке, отсутствие тогда и наличие сейчас товаров и продуктов на прилавках. И не надо преуменьшать возможность рядовых граждан их покупать, прежде всего в столице, где и происходят все революции, которые, как давно известно, делают не голодные, а те сытые, которых пару дней не покормили. Не символично разве, что те некогда радикальные демократические лидеры, под руководством которых была решена именно эта проблема, или находятся сейчас внутри системы власти (А.Чубайс), или не столь уж далеко от нее (Е. Гайдар).

В общем, получается, что среди большинства «несогласных» образца 20-летней давности несогласие с отсутствием колбасы было настолько сильнее, чем с отсутствием свободы, что, как только более-менее появилась колбаса, оказалось, что свободой можно пренебречь. Те же, для кого свобода была и осталась, по крайней мере, не менее важна, очень быстро опять стали несогласными. Но их (нас) оказалось, прямо скажем, куда меньше, чем хотелось бы.

Следует ли из этого, что надо расслабиться? Отнюдь нет, хотя бы потому, что практически отсутствуют шансы получить удовольствие, — никто и не собирается нам его доставлять. Действовать необходимо, но действовать, осознавая реалии. Администрация США, видимо, ошиблась, полагая, что иракский народ жаждет свободы и демократии по западному образцу и надо лишь освободить его от гнета диктатуры Саддама Хусейна. Наша проблема с очень многими, если не с большинством соотечественников не в том, что они обмануты, и даже не в том, что они обманываться рады, хотя и это, конечно, в какой-то мере есть. Большинство, пусть даже относительное, в той или иной форме, действием или — чаще — бездействием, но поддерживающее нынешнюю власть, вовсе не глупее нас, её не принимающих. Просто у этих людей другие базовые ценности, качественно отличные от либеральных (в широком, мировоззренческом, а не в узкопартийном смысле) представления о сущем и должном. Это не их вина, это даже не наша беда, это просто такая реальность. Реальность тяжелая, но ведь никто и не обещал, что будет легко.

Исторически рассуждая, можно сказать, что потенциал изменений, имевшийся на рубеже 80-90-х годов прошлого века, фактически исчерпан. Теперь необходимо выстроить стратегию общественно-политических действий на новом этапе, который вообще-то не лучше и не хуже предыдущего, а просто другой. Другой этап. Другие мы. Другие они. Другие действия. Другая Россия. Следовательно, другие методы. И только задачи — в который уже раз — почти те же самые.

И всё же «почти» — это не «совсем». А немного другие задачи, решаемые качественно другими методами, должны будут принести совсем другие ответы.