Вооруженное столкновение Грузии и России поставило российско-американские отношения на грань полномасштабного политического конфликта. О холодной войне стали говорить не как об угрозе, а как о факте. Риторика сторон как будто бы вернулась на четверть века назад.

Но кроме тональности звучащих заявлений, ничего общего с той эпохой нет. Противостояние времен холодной войны было основано на четком идеологическом разделении мира. Военно-политические, а до какого-то момента и экономические потенциалы сторон находились в состоянии баланса. Равновесие возможностей определяло правила конфронтации и структурировало международные отношения.

Сегодня идеологическое противостояние отсутствует. Не только потому, что идеологии не существует в современной России. Идеология не является определяющим фактором и американской внешней политики.

Последнее утверждение может показаться странным, ведь нынешняя администрация США считается крайне идеологизированной, а продвижение демократии — ее главный лозунг. На практике, однако, демократизация из идеи превратилась в инструмент достижения американского доминирования в мире. А само доминирование стало результатом победы в холодной войне — победы неожиданной, к которой западный мир оказался не вполне готов.

Контуры «нового мирового порядка» американские руководители чертили «с колес», на ходу приспосабливаясь к бремени глобального лидерства. В течение десяти лет — от распада Советского Союза до атак на башни-близнецы — идеология «свободного мира», которой, как представлялось, больше не было никакой альтернативы, трансформировалась в целостный проект по переустройству планеты. Тем более что противодействия этот проект не встречал — одним он нравился, другим до поры до времени не мешал, у третьих (недовольных) не было ни средств, ни возможностей что-то ему противопоставить. Америка превратилась в поистине глобальную супердержаву, искренне убежденную в необходимости и безальтернативности собственной всемирной ответственности.

Апофеоза это развитие достигло после 11 сентября 2001 года. Тот факт, что угроза жизни любого гражданина США может исходить с территорий, затерянных на мировой периферии, заставил переосмыслить стратегию безопасности. Переворота во внешней политике Соединенных Штатов не произошло, просто тенденции, заложенные в предшествующий период, выстроились в жесткую схему.

Вся планета — зона жизненных интересов Америки. Демократия — наиболее эффективная, прогрессивная и неагрессивная форма правления. Следовательно, жестко продвигая повсюду демократический строй, можно обеспечить безопасность США. Подлинная демократия возможна только как продукт длительного развития. Поэтому на первом этапе достаточно поддержки (или насаждения) западных институтов, а также обеспечения американского патроната над «молодыми демократиями».

Так идеология окончательно и неразрывно слилась с необходимостью решения геостратегических задач Соединенных Штатов. Демократия официально превратилась в инструмент. Вполне закономерно, что именно тогда (2001-2002 годы) в публичной дискуссии возникла тема американской империи — наверное, впервые в истории США этот термин стал звучать в позитивном контексте.

Но к моменту, когда в Америке сформировался целостный взгляд на собственное мировое лидерство, период, в течение которого Соединенные Штаты могли действовать без особой оглядки на остальных, завершался. И попытка реализовать сформулированную политику привела к череде неудач, стимулировала новую фрагментацию мира и показала ограниченность потенциала даже такой гигантской державы, как США.

К этому моменту Россия, оправившись от геополитического нокаута 1990-х годов, начала пытаться отыграть назад хотя бы часть из того, что было потеряно за первое постсоветское десятилетие. Стремление Москвы вернуть себе право на сферу влияния не встретило никакого понимания в Вашингтоне.

Что больше всего раздражает Россию? То, что Соединенные Штаты активно вмешиваются в развитие событий повсеместно, в том числе и там, где, с точки зрения Москвы, у них нет жизненно важных интересов. Вашингтон противодействует проектам, которые не наносят ему прямого ущерба, но укрепляют позиции России. США не готовы идти хоть на какие-то самоограничения, «отжимая» остальных везде, где это только возможно. То есть нарушается классическое правило реальной политики — учитывать интересы других в той степени, в какой это не противоречит собственным интересам.

Россия — мировая держава с региональными амбициями и интересами. Москва обладает определенными рычагами в разных частях мира — от Латинской Америки до Африки, от Ближнего до Дальнего Востока. Однако с помощью этих инструментов Россия добивается не глобального доминирования или даже присутствия, а учета своих интересов — в Европе и Евразии. То есть возможности в Сирии или Венесуэле нужны, прежде всего, для того, чтобы иметь дополнительные козыри в игре против конкурентов, например, на постсоветском пространстве. И Москва не исключает разменов второстепенных целей на первостепенные.

И тут мы подходим к концептуальной первопричине нынешнего обострения в российско-американских отношениях. Америка — глобальная держава с глобальными амбициями и интересами. И, с точки зрения Вашингтона, у США просто нет интересов, которыми они могли бы пожертвовать. Те территории, которые кажутся Москве второстепенными для Соединенных Штатов, по их мнению — необходимый элемент сложной конструкции под названием «американское лидерство».

Столкновение в Грузии — наглядный пример той ловушки, в которую попали Соединенные Штаты. Администрация Буша оказалась не в состоянии расплатиться по тем авансам, которые она — вольно или невольно — выдала Михаилу Саакашвили.

Проамериканские режимы вдоль российских границ создавались в расчете на то, что продвижение на восток будет плавным, а также не слишком затратным с геополитической точки зрения. Вариант, при котором эти страны потребуется защищать не только в политическом, но и в военном смысле, всерьез не рассматривался. И оказалось, что в критический момент США не в состоянии серьезно поддержать своего союзника. Судя по всему, они оказались даже не способны его полноценно контролировать и удерживать от фатальных глупостей.

Позиция глобального лидера опасна тем, что она не допускает даже мелких поражений. Ведь итогом событий в Грузии может стать не просто снижение американского влияния в этой стране (что само по себе отнюдь не катастрофа), а сомнения прочих «молодых демократий» в надежности патроната Соединенных Штатов. Чтобы доказать обратное и не допустить «эффекта домино», Вашингтону недостаточно только демонстрировать максимальную жесткость в отношении Москвы. Возможно, придется взять на себя прямые гарантии безопасности для стран, подобных Грузии или Украине. Ведь дееспособность НАТО теперь под сомнением. Западная Европа, скорее всего, будет блокировать расширение на постсоветское пространство, да и новые страны-члены демонстрируют явное неверие в натовские возможности, добиваясь непосредственного американского присутствия на своей территории.

Это угрожает дальнейшей эскалацией, поскольку очевидно, что перспективу американских военных гарантий Киеву или Тбилиси Москва сочтет еще более дерзким вызовом, чем даже их членство в Североатлантическом альянсе. Правда, вызывает сомнения, есть ли у Вашингтона потенциал для того, чтобы взять на себя такую ответственность. Ведь серьезные вызовы американскому доминированию в других частях света никто не отменял.

Попытка удержать полное доминирование возможна, но она чревата крайне неприятными последствиями. В перспективе США никуда не деться от переосмысления принципов своего лидерства и приведения их в соответствие с реальными возможностями. В противном случае не исключена «жесткая посадка» с непредсказуемыми перспективами для всего мира.

Автор — главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»