История с мятежным епископом Диомидом поставила перед Русской православной церковью вопрос о преодолении крена в сторону фундаментализма. Ведь именно фундаменталистские настроения, затронувшие многих клириков и мирян, стали питательной почвой для диомидовских инвектив. И так отчетливо проявившееся в этой истории стремление ультраконсерваторов однозначно «выстраивать ситуацию под себя», возникло не в последний год и родилось отнюдь не на Чукотке.

В начале 90-х церковную ограду переступило значительное число новых людей. Но в отличие от неофитов 70-80-х гг. большинство из них искали в церкви не духовную свободу и живую традицию, а спасение от катаклизмов перестроечной эпохи. И произошло то, о чем говорила святая мать Мария (Скобцова). В 1936 году на собрании православных монашествующих в Париже она высказала мнение, что, когда церковь станет в России свободной, в нее придут новые люди, воспитанные советской властью и "совершенно не подготовленные к антиномичному мышлению". Сначала они в качестве очень жадных и восприимчивых слушателей будут изучать различные точки зрения, воспринимать проблемы, посещать богослужения. Но в какую-то минуту скажут: вот по этому вопросу существует несколько мнений — какое из них истинно? Несколько мнений одновременно истинными быть не могут, и если вот такое-то истинное, то остальные подлежат истреблению как ложные.

Сначала эти люди будут действовать с оглядкой на церковь, но вскоре они станут говорить от имени церкви, воплощая в себе признак непогрешимости. "Шаржируя, — заключает свою мысль мать Мария, — можно сказать, что за неправильно положенное крестное знамение они будут штрафовать, а за отказ от исповеди ссылать в Соловки. Свободная же мысль будет караться смертной казнью. Тут не надо иметь никаких иллюзий — в случае признания Церкви в России и в случае роста ее внешнего успеха она не может рассчитывать ни на какие другие кадры, кроме кадров, воспитанных в некритическом, догматическом духе авторитета".

Так и произошло. Сложности, возникшие в результате всплеска мирянских инициатив в начале 90-х — а многие из них все по тем же причинам оказались не столько церковными, сколько ультраконсервативно-политическими, —  были «решены» отсечением мирян от активной приходской жизни. Священноначалие РПЦ МП сосредоточило силы прежде всего на восстановлении вновь открытых храмов и монастырей. Вопросы же духовного просвещения оказались отодвинуты на второй план. Все это не могло не привести к укоренению и росту тех самых настроений, которые обернулись ныне взрывом «диомидовщины».

Церковный менеджмент, оттягивая неизбежный конфликт с фундаменталистами, делал им одну уступку за другой. Достаточно упомянуть разгром Санкт-Петербургских духовных школ, превращение их при нынешнем ректоре Тихвинском Константине в бурсу, и гонения на миссионерское движение, в частности, руководимое свящ. Георгием Кочетковым.

Перед Архиерейским собором была предпринята очередная попытка торпедировать миссию церкви. В Новоспасском монастыре состоялось так называемое пастырское совещание. Его участники призывали запретить попытки пояснения богослужения («миссионерские литургии») и какие бы то ни было опыты переводов, жестко законсервировать богослужение.

Архиерейский собор, как известно, защитил православную миссию. Но эта защита имеет амбивалентный характер. Миссионеры были  поставлены на одну доску с контрмиссионерами. Деятельность многочисленных антисектантских центров ( к «сектантам» кого только не приписывают!) оказалась приравнена к работе по просвещению народа.

Не будет, наверное, преувеличением сказать, что агрессивная борьба некоторой части РПЦ МП с инаковерующими мешает созданию положительного образа Церкви. Слишком уж такая стратегия поведения вписывается в хорошо знакомый и набивший оскомину образ «распихивания локтями» конкурентов. Обществу трудно разглядеть, что далеко не все православные занимаются поливанием оппонентов грязью. Потому что именно эти люди — контрмиссионерское «лобби» — наиболее активно и напористо ведут себя и в социальном, и в информационном пространстве. Ведь только в этом, собственно говоря, и состоит вся их «деятельность» — чаще всего в контрмиссию ударяются те, кто не способен к настоящему каждодневному служению.

Однако беда не только в том, что Церковь все больше теряет кредит доверия,  который был отпущен ей в начале 90-х годов прошлого века. Церковь является одним из институтов гражданского общества, и негативные процессы в ней сильно влияют на общественное сознание в целом, на духовный климат культуры, на социальные процессы. Поэтому обществу не все равно, какие силы возобладают в церковной ограде.

К сожалению, в постсоветские годы спецы из контрмиссионерских образований оказались востребованы — Россия по-прежнему «крещена, но не просвещена». Они составили длинный список врагов, «подрывающих устои». При этом опыт положительной, действенной миссии часто оказывается гонимым. Так, к примеру, архиепископ Тверской и Кашинский Виктор в ходе дискуссии на Архиерейском соборе попытался предложить, чтобы «уравновесить прещение Диомида», осудить «заодно» и «кочетковцев». Иными словами, поставить знак равенства между фундаменталистским расколом и миссионерским движением мирян. К счастью, это мнение не нашло поддержки. Но где гарантии, что предложение сделать похожий «политический ход конем» не зазвучит когда-нибудь вновь?

От того, какого рода миссия возобладает, зависит будущее РПЦ МП. Зависит, кто придет в церковную ограду. Положительная миссия напрямую связана с просвещением, с привлечением самых разных людей в церковь. Контрмиссия, напротив, отталкивает людей от церкви или привлекает людей с вполне определенной ментальностью, ведет к закрытости церковного сообщества, к изоляционизму.

Сегодня, как и в 90-е годы, священноначалие стоит перед выбором: потакать ли и дальше фундаментализму, пытаясь минимализировать диомидовский раскол, или ответить на вызовы современности. В частности, в сфере миссии.

Но этот ответ должен быть на уровне реальных решений. Скажем, в Миссионерской концепции РПЦ МП говорится о создании в каждой епархии миссионерского прихода. Давно пора такому храму появиться в Москве. Нет сомнения в том, что если такой храм появится в ближайшее время, тысячи новых людей переступят порог церковной ограды, чтобы остаться в церкви и служить Богу.