Редко какая война или крупное сражение обходятся без того, чтобы сторона, застигнутая врасплох, не винила в этом свою разведку. Не стал исключением в этом отношении и грузино-российский вооруженный конфликт из-за Южной Осетии.

Примечательно, что основными критиками наших разведчиков стали отставные высокопоставленные военные, в том числе целых два бывших министра обороны, один советский и один российский.

«Когда наши вошли в Чечню, — возмущается маршал Дмитрий Язов, — то Дудаев из гранатометов уничтожил почти всю нашу колонну. Сейчас мы вошли в Грузию — и наш танк сразу подбили. А где же разведка? О чем у нас думали? Вот и наш Ту-22 сбили, а ведь все знают, что американцы поставляли грузинам соответствующее оружие».

Очень жестко оценивает деятельность разведки всех степеней и видов генерал армии Павел Грачев. По его убеждению, она проморгала сосредоточение грузинских огневых средств на самых выгодных для обстрела города высотах. И таким образом, сказал экс-министр, допустила внезапный удар грузинской армии по Цхинвали и его окрестностям. Отсюда так много жертв среди мирного населения и серьезные разрушения всей городской инфраструктуры.

Досталось разведке и за потери, которые понесла российская авиация. «Наши самолеты были сбиты по одной причине: не было выполнено главное требование войны — разведка, — говорит генерал-полковник Геннадий Трошев, советник президента РФ. — А также не было подавления средств ПВО и систем управления противника. Нужно было провести разведку, потом подавить системы управления и ПВО — и тогда бы не был сбит ни один самолет».

Основные стрелы критики летят в адрес военной разведки и ее головной организации, ГРУ Генштаба. «Наиболее отсталым звеном явилось Главное разведывательное управление, — пишет ответственный секретарь «Независимого военного обозрения» Вадим Соловьев. — Ни на стратегическом, ни на тактическом уровне упреждающей разведывательной информации о выдвижении и боевых планах грузинских вооруженных сил собрано не было. Первый день войны для российской стороны ушел на осмысление обстановки и выработку решения. То есть вариант действий заблаговременно не просчитывался».

О ГРУ Генштаба общество знает у нас много меньше, чем о Службе внешней разведки (СВР). Это результат сознательной политики его руководства, тщательно создающего вокруг ГРУ ореол таинственности и эффективности. Позиция эта весьма выигрышная, хотя и не бесспорная, как, впрочем, и мотивы, лежащие в ее основе. Но это тема для отдельного разговора.

Из-за практически полного отсутствия какой-либо информации о ГРУ у нас в стране мало кто знает, что СВР в сравнении с ГРУ — карлик, если иметь в виду не только агентурную разведку, где силы обеих спецслужб примерно равны, но и сложные, дорогостоящие технические виды разведки, такие как космическая, радиоэлектронная и другие. К этому надо добавить разведывательные органы видов вооруженных сил (Сухопутных войск, ВВС и ВМС), разведки военных округов и т.д. Впрочем, пресловутое ЦРУ также всего лишь карлик в сравнении с разведывательными структурами Пентагона, который контролирует 80 процентов бюджета совокупного разведывательного сообщества США, объединяющего 16 спецслужб.

Кстати, к СВР формально никаких претензий в связи с событиями в Южной Осетии быть не должно, ибо, как известно, по межгосударственному соглашению 1992 года СВР запрещено вести разведку в странах СНГ, куда до последнего времени входила Грузия.

Я думаю, мы не скоро узнаем, докладывала ли военная разведка своевременно о концентрации грузинских войск вокруг Цхинвали, наличии современных средств ПВО у Грузии и т.п. В этом вопросе военная разведка находится в неравном положении со своими критиками, ибо не может ответить им в открытой полемике в силу специфики своей деятельности.

Я лично думаю, что, скорее всего, докладывала, точно так же, как она докладывала накануне 22 июня 1941 года о концентрации немецких войск у границ СССР. Вопрос в том, как она докладывала и почему к ее информации не прислушались. И самое главное, что нужно сделать, чтобы разведка отвечала своему основному предназначению — не проглядеть войну и вообще быть в состоянии предупреждать политиков и военачальников об опасности. И при этом делать это убедительно.

Ответ на последний вопрос не прост, поэтому я начну издалека.

В 5 часов 30 минут 16 декабря 1944 года под покровом темноты три немецкие армии, включая две танковые, под командованием фельдмаршала Рундштедта нанесли сокрушительный удар по союзным войскам в Арденнах, застав их врасплох. Неожиданностью для союзного командования была не только сила удара, но и его решительные цели. А они заключались в том, чтобы устроить англо-американским войскам «второй Дюнкерк». Для этого намечался захват Антверпена с целью рассечения пополам союзных сил и последующего уничтожения до 30 отрезанных дивизий, что составляло половину всей союзной группировки на европейском театре войны.

Генерал Омар Брэдли, на войска которого пришелся главный удар немцев, вспоминал в мемуарах, что только после войны при допросе пленных стали ясны подлинные цели немецкого контрнаступления. «Я не думал, — вспоминал Брэдли, — что немцы смогут сосредоточить силы с такой поразительной быстротой, и недооценивал наступательные возможности противника. Но впросак попали не только я и командующие армиями, но также Монтгомери и Эйзенхауэр».

Действительно, фельдмаршал Монтгомери, командовавший северным флангом союзных войск, следующим образом оценивал обстановку на фронте по стоянию на 16 декабря, то есть на дату начала немецкого контрнаступления: «В настоящее время противник перешел к обороне на всех фронтах. Его положение не позволяет начать крупную наступательную операцию. Более того, он должен любой ценой избегать маневренной войны. У противника нет ни транспортных средств, ни горючего, что необходимо для маневренной войны. Кроме того, его танки не могут соперничать с нашими в маневренном бою».

И, тем не менее, немцам удалось под носом у англосаксов создать ударную группировку из 21 дивизии, включая 7 танковых (970 танков и САУ), обеспечив ее и горючим, и боеприпасами.

Не удивительно, что свою полную неподготовленность все вышеперечисленные союзные военачальники объясняли прежде всего плохой работой разведки. Так, Эйзенхауэр пишет в мемуарах, что в начале декабря разведка вообще потеряла след 6-й танковой армии немцев и никак не могла ее обнаружить. Брэдли оправдывает свою неосведомленность сокращением возможностей агентурной разведки после выхода союзных войск к границам Германии. Если во время боевых действий во Франции союзники получали информацию о немецких передвижениях от французов и собственных заранее засланных агентов, то на территории Германии серьезной агентуры у союзников не было.

А между тем замысел Арденнской операции был оглашен Гитлером еще 16 сентября 1944 года, а план ее проведения утвержден 18 октября, за два месяца до начала контрнаступления. И трудно поверить, что союзная разведка не заметила немецких приготовлений. И действительно, руководители разведывательных управлений (так называемые J-2) союзных командующих докладывали о сосредоточении немецких войск в районе Арденн. А вот их интерпретация собственных донесений полностью совпала с мнением Эйзенхауэра, Монтгомери и Брэдли, которые не пожелали отказаться от своих уничижительных оценок немецких возможностей. Более того, они приписали сосредоточение немецких войск собственной военной хитрости. Дело в том, что англосаксы сами создавали видимость подготовки собственного наступления в Арденнах с целью отвлечь внимание немцев от подготавливаемого союзного наступления в сторону Рура. И не удивительно, что на доклады разведки о сосредоточении немецких войск в Арденнах они смотрели как на доказательство успеха своего дезинформационного плана.

За своё самодовольство союзники заплатили дорогой ценой. Они потеряли в Арденнах 80 тысяч человек, а Черчиллю и Рузвельту пришлось униженно просить Сталина об ускорении наступления Красной Армии.

Анализируя просчеты союзников в Арденнах и вину разведки за них, американский историк Гарольд Дойч делает вывод, что виноваты в них были, прежде всего, союзные командующие, запугавшие своих J-2 и отучившие их от предоставления неприятной информации и формулирования выводов, отличных от мнения начальства. «Независимо от того, был ли прав командующий или нет, его J-2 всегда думал точно так же».

Правда, Дойч приводит один пример исключения из этого правила. Густав Кох, начальник разведки генерала Паттона, еще за несколько недель до начала немецкого контрнаступления убедил своего командующего в опасном характере концентрации немецких войск в Арденнах. И Паттон успел привести свои дивизии в готовность к отражению немецкого удара. Правда, Дойч не склонен преувеличивать заслуги разведчика. «Возможно, — пишет он, — прекрасная работа Густава Коха объясняется тем, что ему просто повезло с его боссом».

Упоминая этот эпизод, генерал-лейтенант Вильям Одом, бывший директор Агентства национальной безопасности (АНБ) и автор книги «Как реформировать разведку» писал в газете «Вашингтон пост»: «Призывая к совершенствованию деятельности разведывательного сообщества, мы должны признать, что оно не может быть намного лучше, чем деятельность политиков и военачальников, которых оно обслуживает». И далее: «Распространенное мнение, что разведка может предотвращать проведение неудачной политики является иллюзией. Руководители разведки не могут быть более эффективными, чем их политические лидеры или военачальники позволяют им быть. Провалы разведки в связи с 11 сентября [2001 г.], а также в Ираке объясняются прежде всего провалами в политике. Эффективные лидеры никогда не потерпят неэффективной работы разведки».

                       Продолжение следует