Свобода не вырастает вдруг …

ей тоже нужна своя генеалогия,

свои предания, свое прошедшее.

Е. М. Феоктистов

Древняя традиция российского народоправства была придушена опричным московским «самодержавством» только к исходу XVII столетия — по историческим меркам совсем недавно. Да и то не вполне, рудиментарные остатки прежней вольной гражданственности уцелели в низовых щелях муниципального и крестьянского самоуправления до утверждения большевистской власти. Но как только абсолютистский режим вполне окреп, немедленно обнаружилась его несостоятельность, неспособность к повседневному совершенствованию общественного порядка, постоянно встречающегося с новыми проблемами и «вызовами». Поэтому уже в XVIII столетии начинается интенсивный поиск средств включения общества в управленческие механизмы монархии, долгая череда реформаторских проектов.

Ныне мы вовсе лишены чувства живой преемственности этой традиции в повседневном опыте. И даже воспоминания о ней усилиями советского агитпропа и новейших теоретиков суверенного евразийства вытравлены из народной памяти настолько, что основные понятия и ценности, сопряженные с жизнью открытого общества, воспринимаются как чужеродное иноземное заимствование.

Начиная публикацию серии кратких очерков, объединенных под рубрикой «Родословие русской свободы», мы призываем российское общество «опамятоваться», причем намерены вернуть в активную общественную память не только воспоминания о тружениках, работавших на строительство более совершенного гражданского и правового порядка, но и более здравые представления о «духе русского народа», который на всем протяжении своей долгой истории разделял основные цели общеевропейского культурного движения. И потому в числе памятных дат русской свободы будем мы отмечать и иноземные события, важные для нашей истории. История эта — не только перечень побед и достижений. Но ведь потому история и числится «учительницей жизни», что на ошибках учатся и даже печальные воспоминания несут в себе важный исторический опыт.

Форма календаря избрана нами именно потому, что облегчает «памятование», хотя несколько вредит логической связности рассказа, но со временем, как мы надеемся, составится из этих мозаичных отрывков и цельная картина отечественной либеральной традиции.

Сельскохозяйственная конспирация

15 сентября 1903 года земские гласные и примкнувшие к ним представители «третьего элемента» (земских наемных служащих, как правило, более радикальных взглядов) и «лица свободных профессий», собравшиеся на «частное совещание» в Харькове, после горячих дебатов приняли решение о создании по всей России отделений нелегальной либеральной организации «Союз освобождения». Программу и устав союза планировалось окончательно выработать к январю 1904 года, когда все причастные к делу должны были съехаться в Петербург на Съезд по техническому образованию. (Ввиду отсутствия законной свободы собраний практика такого совмещения была широко распространена. Собственно, и в Харькове земцы собрались в качестве участников проходившей там в эти дни сельскохозяйственной выставки.)

Дело было важное и прежде небывалое. Российское либеральное движение в тактическом отношении перешло Рубикон — сделало большой и принципиальный шаг «влево». Земские деятели, безусловные сторонники развития «гражданственности» путем «закономерных» действий в рамках «правового порядка», ступили на путь нелегальной борьбы с властью.

Повинна в этом была сама власть, упорно давившая всякую общественную инициативу, но сама решительно отказывавшаяся от проведения насущно необходимых социальных и политических реформ. Власть эта не вполне успешно справлялась уже даже и с рутинными административными делами, что стало совершенно очевидно во время голода, поразившего в 1901 году семнадцать юго-восточных губерний европейской России. Правительственная администрация действовала спустя рукава и эффективной помощи пострадавшим не оказывала, но зато вполне успешно ставила палки в колеса земствам и «частной благотворительности». Харьковская встреча служила убедительным доказательством того, что эпоха упований на реформы, проводимые самой просвещенной властью, закончилась, все надежды на очередную «оттепель» были оставлены.

Проект организации был в основных чертах разработан, собственно, несколько раньше, на совещании в швейцарском Шафхаузене. Но харьковский съезд замечателен как раз тем, что к формированию нелегального союза приступили не высокопарные газетные публицисты, не фантазеры-теоретики, а практики — люди искушенные в делании «малых дел», практическом улучшении жизни, устройстве земских больниц и школ, читален и столовых для голодающих. И приступали они к этому делу не в тепличных условиях лондонской или женевской эмиграции, а под сенью родных осин, где была широко раскинута плотная сеть информаторов Департамента полиции (дворник в те времена, издали кажущиеся идиллическими, был государственным служащим — низшим чином Министерства внутренних дел).

Существенно важно было и то обстоятельство, что создавалась не «партия», предполагающая по российским понятиям того времени довольно жесткую централизованную структуру и доктринально-программный педантизм. Предполагалось создать именно «союз» — то есть федеративную сеть организаций, располагающих весьма значительной организационной и идейной автономией. Союз ни в коем случае не должен был стать либеральной конспиративной сектой, наподобии радикальной «Народной воли». Напротив, предполагалось создание самого широкого освободительного фронта.

Характерно, что в харьковских совещаниях участвовали и классические либералы-конституционалисты, составившие позднее костяк Конституционно-демократической партии (черниговский гласный Петр Долгоруков и его брат Павел — московский земский гласный), и более умеренные в требованиях земцы, разделявшие убеждение московского земского лидера Дмитрия Шипова, что прямо конституционного порядка добиваться не следует, но достаточно предоставить обществу законосовещательное учреждение (позже они окажутся в рядах «Союза 17-го октября» или в партии «мирного обновления» — гораздо правее кадетов).

Именно в Харькове Сергей Булгаков — профессор политэкономии Киевского университета, решительно ушедший от чар марксистской доктрины — объединялся с ярым пропагандистом социализма популярной писательницей Екатериной Кусковой и ярославским земцем князем Дмитрием Шаховским, занятым разработкой синтетической программы, соединявшей принципиальные черты либерального и социалистического идеала. Как выразился Петр Струве, для строящегося союза было «важно единство действенного духа, а не педантичное программное объединение». Этого действительно до поры было совершенно достаточно, и по видимости аморфный «Союз освобождения» в два года взбодрил, соединил и структурировал все живые либеральные силы России, много способствовав пропаганде конституционного порядка накануне кризиса 1905 года.