Мне повезло — я вышел из СПС в июне 2002 года. Поэтому сейчас могу судить о происходящем если и не вполне объективно, то, во всяком случае, со стороны, без особых эмоций. Потребность же публично изложить свою позицию по поводу происходящего с партией у меня возникла потому, что, на мой взгляд, в большом количестве публикаций на эту тему не затронут очень важный — а то и главный — политический ракурс происходящего. Особенно меня удивил Н. Сванидзе. Далеко не всегда разделяя его взгляды и выводы, я всегда с удовольствием отмечал, что он формулировал все основные аспекты обсуждаемой им темы. Иногда эта аналитическая полнота позволяла ему дать исчерпывающую характеристику ситуации еще до наступления ее стержневого события. Так, еще 21.07.2008 в «ЕЖе» Николай Карлович написал о будущей (!) войне с Грузией: «И если в регионе начнется любая военная заваруха, то начнет ее Россия». Всем, кто до сих пор спорит о том, что же произошло в Южной Осетии и вокруг, настоятельно рекомендую статью «После бала» — прочитать и восхититься тому, что это было написано за три недели до войны.

А тут вдруг в статье «Никогда еще Воробьянинов…» опущены все главные смыслы. Более того, в этом, видимо, по замыслу автора, гимне прагматизму отсутствуют все прагматические вопросы. Речь ведь идет о политической партии, а основной прагматический (и одновременно смысловой) вопрос для любой политической партии в каждый данный момент времени — ее отношение к власти, т.е. является она проправительственной (в некоторых политических системах — правящей) или оппозиционной. Промежуточные варианты типа того, что сформулировал когда-то Е. Гайдар — «Мы будем поддерживать правильные решения власти и критиковать неправильные» — не проходят, т.к. это позиция не политической партии, а группы экспертов.

В последнее время СПС был, или, по крайней мере, выглядел, поскольку ассоциировался с Н. Белых, оппозиционной партией. Новая партия, куда, как ожидается, вольется большинство членов СПС, таковой явно не будет. Т.е. меняется не название, не бренд, даже не лидер — меняется политическая позиция, и меняется на противоположную, партия переходит (если перейдет) с одного политического полюса на другой. Сванидзе, правда, отчасти объясняет, что на одном полюсе — легальное политическое поле, а на другом — кладбище. Не согласен. Во-первых, та часть политического пространства, которая сформирована Кремлем, вовсе не является «легальным», т.е. правовым полем. Наоборот, оно не правовое, не легальное, а антиконституционное. Во-вторых, отнюдь не все, что за пределами этого заасфальтированного поля, — кладбище. Очень много вполне активных людей там собрались и получают от жизни удовольствие, и не стоит Николаю Карловичу их хоронить раньше времени. Тем более вон, все новые подтягиваются, теперь, возможно, и из (неужели бывшего?) СПС тоже.

Теперь даже не об основном, а о главном прагматическом вопросе, причем не только для одной или всех политических партий, а для всех граждан. Или, говоря языком Сванидзе, хочется задать вопрос: из чего сварен бульон, который налит в рекламируемую им пробирку? Деньги, телевизор и другие СМИ, регистрация в Минюсте в качестве «партии на легальном политическом поле» — это все ингредиенты какого блюда, специи в каком бульоне? Правильно, все эти очень важные вещи необходимы для проведения всеобщих, свободных, равных и тайных выборов. Причем любые другие выборы вообще теряют право так называться. И тогда бульон перестает быть для политической партии питательным.

 

Поэтому я не вижу никакого смысла ни в каких переговорах с Кремлем, кроме единственных — о проведении нормальных выборов. Именно их отсутствие и объединяет всю нынешнюю, действительно очень разношерстную, оппозицию, и делает ее радикальной. Сегодняшняя власть не была избрана в соответствии с Конституцией и — шире — правом, и прежде всего поэтому оппозиция не признает ее легитимной. Радикально? Конечно. Но ведь радикальной эту позицию сделала сама власть. А что может быть более прагматичным для нормальной политической партии, чем стремление и требование проведения нормальных выборов? Но Сванидзе, ратуя за прагматизм в определении будущего СПС, даже не вспомнил об этом.

 

Вполне в духе «прагматизма по Сванидзе» высказался один из предполагаемых лидеров нового «проекта» Б. Титов: «Мы хотим конкуренции с властью, а не конфронтации с ней». Так и мы тоже! Если даже и прав Сванидзе, подозревая всех «непрагматиков» в суицидальных наклонностях (год назад он обвинял нас в злоупотреблении онанизмом, теперь вот до чего дошло), то не до такой степени. Но ведь это власть не терпит никакой конкуренции с собой, тем самым порождая конфронтацию. Ну посудите, уж кого не заподозришь в склонности к суициду, так это Ходорковского, чьи жизнестойкость и жизнелюбие поражают. Под присягой готов подтвердить: он не хотел конфронтации с властью, не будучи не только самоубийцей, но и идиотом. Он и конкурировать не хотел. Он хотел быть независимым в рамках закона. Результат всем известен. Потому что для этой власти независимость — это уже конфронтация, а дальше — «если враг не сдается…». Поэтому тот путь, по которому готово пойти большинство политсовета СПС, — это и есть политическое самоубийство. Зависимых политиков не бывает. В самом лучшем случае они называются служащими. Полагаю, что именно «этот путь не годится лично для него, Никиты Белых». И не только для него.

 

Видимо, мы со Сванидзе, оба склонные к прагматизму, немного по-разному его понимаем. По-моему, прагматизм состоит в том, чтобы использовать наиболее адекватные и эффективные средства для достижения требуемых результатов, которые, в свою очередь, обусловлены целями и ценностями. А у моего оппонента получается, что средства должны быть комфортными, а цели — бесконфликтными, как минимум с точки зрения сильных и богатых конкурентов. Поэтому и возникают в тексте очень квалифицированного автора такие подставы, как этот «бульон», по поводу которого и не захочешь, а съязвишь. Например, вспомнишь, что человечеству давно известно: чрезмерная жадность до бульонов и прочих похлебок, включая чечевичную, многажды доказывала свою непрагматичность.

 

Мне ни разу не удалось предсказать будущее так точно, как это смог сделать Сванидзе в июле. Я не знаю, как сложится политическая жизнь России в ближайшем будущем. Я, впрочем, точно знаю, что «с переездом Путина из Кремля в Белый дом и появлением на сцене Медведева» ничего не изменилось ни для радикальной оппозиции, ни для кого бы то ни было еще, даже для самих переехавших. Разве что кое-что изменилось в лучшую сторону для тех, кто, например, написал и издал книги об этих актерах и секторах. Я действительно рад за авторов и признаю, что если их цели достигнуты, то они поступили прагматично.

 

Но у разных людей — разные цели и разные методы. И не раз бывало так, что люди, выглядевшие идеалистами, оказывались гораздо успешнее тех, кто путал прагматизм и утилитаризм, переходящий в близорукую алчность. Де Голль оказался гораздо прагматичнее Лаваля, а Гавел, как это ни парадоксально, прагматичнее Гусака.

 

Впрочем, я готов начать сближать наши позиции с Николаем Карловичем. Во-первых, прошу обратить внимание, что текст написан не по-английски. Во-вторых, я начинаю соглашаться с властью. Подписываюсь под утверждением, что «свобода лучше несвободы». Более того, готов считать именно этот тезис девизом современного прагматизма и не откажусь от него ни на каких переговорах с кем бы то ни было.