20 ноября 1904 года в России началась череда «банкетов». Почин положили петербургские литераторы, а вслед за ними едва не во всех губернских городах были устроены «лицами свободных профессий» многолюдные «обеды с тостами».

Время, между тем, было вовсе не праздничное. Финансовый кризис, начавшийся падением акций на европейских биржах в августе 1899 года, в несколько месяцев перерос в полноценный мировой экономический кризис. От него более других стран страдала Россия, хозяйственная жизнь которой держалась в значительной степени иноземными капиталами. Резкое сокращение притока денег из-за рубежа поставило российских предпринимателей «в крайне стесненное положение». Государственный банк поднял учетную ставку с обычных тогда 5 до 7 процентов. Следом частные банки не только увеличили проценты под ссуды, но и сократили ссудные операции и стали требовать скорейшего возврата кредитов. Биржевые котировки акций резко пошли вниз. Первыми под тяжестью кризиса обрушились мелкие предприятия легкой промышленности, но вскоре предприниматели стали сворачивать производство и в ведущих отраслях (нефтяной и машиностроительной), начались крупные «локауты» и сопряженные с ними рабочие забастовки. Заработная плата оставшихся работников резко сокращалась.

Правительство довольно долго наблюдало за развитием кризиса с эпическим спокойствием, но когда стало ясно, что экономический кризис уже перерастает в полномасштабный социальный и чреват мощным взрывом, оно оказалось не готово к решительным действиям и даже не могло предложить внятной программы.

Министерство финансов под руководством Сергея Витте вынашивало либеральную программу, включавшую в себя ликвидацию крестьянской общины и разрешение рабочего вопроса путем допущения профсоюзов, с тем, чтобы в дальнейшем условия найма были уже предметом торга рабочих с работодателями. Министерство внутренних дел под руководством Вячеслава Плеве, истово веровавшего в преимущества властной вертикали и мудрого бюрократического «усмотрения», готовило программу укрепления общины и полицейского попечения о нуждах рабочих. Вообще нерешительный Николай II колебался с выбором до лета 1903 года, когда наконец предоставил карт-бланш Плеве. Но первые же его шаги только обострили положение в стране, и тогда под его напором решено было канализировать народное недовольство вовне, разрядив энергию назревающего бунта в патриотическом угаре при помощи «маленькой победоносной войны». Второстепенный спор с Японией о сферах влияния на Дальнем Востоке был быстро доведен до такого состояния, когда война сделалась неизбежной. Но война вышла никак не маленькая и сомнительной победоносности. Хвастливые угрозы раздавить «макак» двумя полками вскоре стихли, война явно затягивалась, а мобилизация из запаса вскоре привела в состояние глубокого кризиса и до того не благоденствовавшую деревню.

Образованное общество (ныне усиленно поливаемая грязью «интеллигенция»), не утратившее в те поры совести — представления о социальной ответственности за судьбу страны — и не преобразившееся еще в сословие безответственных и бессовестных «экспертов», разрабатывало собственные планы того, как избежать катастрофы, и хотело быть услышанным. И этому вполне способствовали обстоятельства. На вершине властной пирамиды оказался вдруг Петр Дмитриевич Святополк-Мирский, назначенный в августе 1904 года министром внутренних дел на место убитого террористами Плеве. Популярный генерал, герой недавней турецкой войны, явно обнаруживал симптомы адекватности и даже заговаривал о необходимости сотрудничества власти и общественности, по крайней мере, для власти почитал необходимым «искренне-благожелательное и истинно-доверчивое отношение к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще».

В этих обстоятельствах и обнаружилось внезапное пристрастие российской интеллигенции к шумным обедам в военное время. Свободы собраний в императорской России не существовало, для устройства любого хоть сколько-нибудь публичного собрания требовалось разрешение полиции, но запретить людям обедать власти, разумеется, не могли. А где обедают — там и тосты произносят, дело житейское. Так под видом банкетов были устроены по почину профессионально-политических союзов интеллигенции (к созданию которых приложил руку нелегальный либеральный «Союз освобождения») несколько политических митингов.

Опыты такого рода предпринимались и ранее. Еще в 1902-м кружок земских служащих и литераторов образовал нелегальный «кулинарный комитет» для координации устройства подобных мероприятий по поводу самых разных юбилеев. Действия его разворачивались с успехом, по недостатку помещений приходилось ограничивать число участников, приглашая их только по билетам. Билетов порой недоставало. Остановить мероприятия такого рода у властей не было формальных причин. Когда в конце 1902 года Плеве велел Департаменту полиции пресечь манифестацию петербургских литераторов, дело кончилось конфузом. Директор департамента Алексей Лопухин вызвал к себе писателей, намеревавшихся чествовать банкетом «юбилей русской печати», и потребовал не допускать на нем речей «о деспотизме русского правительства» и Конституции. Его превосходительство, однако, получил от устроителей — Николая Рубакина и Николая Михайловского — довольно дерзкий ответ в том смысле, что никакую специальную петицию в адрес правительства никто не планирует, но что «писатели ни о чем ином как о свободе печати говорить не могут в этот день, и таких речей никто предотвратить не в силах». Полиция вынуждена была смириться. «Обеды» продолжались. Отчеты о них охотно и безнаказанно печатали газеты.

Но ноябрьские банкеты 1904 года не шли ни в какое сравнение с предшествующими товарищескими обедами и ужинами ни по размаху, ни по решительности «тостов».

Размах в значительной степени объяснялся поводом. Чествовали на сей раз сорокалетие утверждения императором Александром II судебных уставов, коими был учрежден в России впервые, хотя и ненадолго, суд подлинно «правый, скорый и милостивый», но главное совершенно независимый от «усмотрения» административной вертикали. Эта судебная система в значительной степени содействовала превращению российских подданных из обывателей в гражданское сообщество, уже благодаря тому, что при праведном и скором суде значительно очистилась как вообще нравственная атмосфера, так и нравы деловой среды. Судебная реформа не случайно считалась главным достижением эпохи великих реформ наряду с отменой крестьянской крепости. Именно «начала судебной реформы» — публичность, всесословность, равенство в правах — служили для общества показателями верной траектории общественного движения, и высказаться в пользу этой траектории было много желающих.

Кроме того либеральное общество было уже гораздо лучше организовано и сплочено. По почину нелегального «Союза освобождения» были созданы дееспособные «профессионально-политические союзы» интеллигенции (Академический союз, Союз адвокатов, Союз инженеров…), которые и приняли на себя устройство «банкетной кампании».

На этих банкетах-митингах и была оглашена программа вывода страны из кризиса, разработанная Союзом освобождения и одобренная в начале октября всероссийским земским съездом. Помимо конкретных мер, важнейшим ключевым пунктом программы была «Конституция» — требование властного «народного представительства».

Образцовым можно считать постановление банкета, состоявшегося 20 ноября в Петербурге, в зале Павловой под председательством писателя Владимира Короленко: «Мы, представители интеллигентных профессий, в числе шестисот пятидесяти человек… считаем своим долгом выразить наше глубокое, непоколебимое убеждение, что вывести страну из теперешних затруднений может только сам народ в лице свободно избранных им, на основании всеобщего, прямого, тайного и равного для всех избирательного права, представителей. Самые неотложные сейчас нужды страны — это мир и свобода». По этому же лекалу были составлены постановления еще 35 банкетов, участники которых требовали просто парламента, но были еще 11, резолюции которых прямо требовали учредительного собрания.

Программа эта правительству, разумеется, понравиться не могла. Но и вовсе игнорировать голос практически всей образованной России (а в банкетах приняли участие 50 тысяч человек, по массовости они уступали только рабочим стачкам, в которых за весь тот год замечены были 83 тыс. забастовщиков) власть не могла.

Результатом обсуждений в правительственных и дворцовых кругах банкетных резолюций стал царский указ «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка». В проекте указа, который готовился при активном участии Святополк-Мирского, народное представительство было редуцировано до введения в Государственный совет выборных членов от земств и городов. Впрочем, скорее всего, тогдашняя не вовсе радикализованная общественность этим бы и удовлетворилась. Но бесконечно колебавшийся государь в самый момент подписания вычеркнул пункт о выборных. Указ, опубликованный 12 декабря в таком кастрированном виде, хотя и был исполнен благожелательных канцелярских недомолвок насчет дальнейшей реформаторской деятельности, но при «сохранении незыблемости основных законов империи» вызвал в обществе глубокое уныние.

Унывала публика недолго. Стало совершенно очевидно, что достижение ее целей невозможно без поддержки «улицы», низового народного движения. Тут кстати начавшаяся забастовка на Путиловском заводе в Петербурге зашла в тупик, и интеллигентные «освобожденцы» приняли самое деятельное участие в составлении рабочей петиции, с которой рабочие и двинулись к Зимнему дворцу 9 января следующего 1905-го года.

Иллюстрация: Б.М. Кустодиев. Митинг на Путиловском заводе. 1905 год.