Одной из главных политических проблем советской власти во время революции 1989-1991 годов было запоздание с принятием ключевых решений. Когда они принимались, то выглядели уступками, вынужденными шагами, не успокаивающими общество, а, напротив, провоцирующими на более радикальные требования. Другой проблемой стали постоянные метания от либерализма к реакции.

Впрочем, эти же проблемы стояли и перед французским королем Людовиком XVI, который созвал Ассамблею нотаблей, когда надо было собирать Генеральные штаты. В свою очередь, запоздание с созывом Генеральных штатов — безусловно, либеральной мерой — привело к тому, что третье сословие успело сорганизоваться и навязать королю свои правила игры, настояв на равенстве с духовенством и дворянством вместе взятыми. Попытка короля переиграть оппозицию, назначив реакционное правительство, привела к штурму Бастилии, давшему толчок радикализации революционного процесса – вплоть до якобинской гильотины, на которой монарх сложил голову.

Впрочем, советская революция не была столь свирепа – промедление и метания привели Михаила Горбачева к вполне почетной отставке и должности председателя фонда своего имени. Однако ее последствия носили столь же тектонический характер – достаточно вспомнить о распаде СССР и роспуске КПСС. Опоздания власти в период, предшествовавший этим событиям, были катастрофическими. Достаточно вспомнить судьбу шестой статьи Конституции – о руководящей и направляющей роли партии, которая была отменена только после массовых демонстраций в Москве, когда их участники заполняли всю Манежную площадь, на которой тогда еще не было ни подземного центра, ни церетелевских зверушек. Многопартийность разрешили только после того, как партийное строительство уже началось. Дебаты о частной собственности велись тогда, когда она уже де-факто была легализована. Попытки «уцепиться» за социалистический выбор продолжались и в то время, когда он уже оказался полностью дискредитирован. По сути дела, власть только легитимировала происходившие процессы, редко действуя на опережение. Но и когда такие действия все же происходили, их умудрялись испортить.

В связи с этим можно вспомнить главное событие 1989 года – выборы народных депутатов, впервые после 1917 года прошедшие в обстановке реальной конкуренции. Это был действительно смелый шаг Горбачева, уволившего перед этим группу партийных лидеров, не соглашавшихся с таким развитием событий. Однако при этом сам Горбачев и другие члены Политбюро не решились баллотироваться в одномандатных округах, а предпочли «льготную» процедуру безальтернативного избрания от КПСС (в рамках так называемой «партийной сотни»). При сохранявшемся еще кредите доверия Горбачев без каких-либо проблем победил бы, к примеру, на родном Ставрополье, но не решился сравняться с «простыми смертными». Результат – не только в институтских, но и в заводских курилках заговорили о том, что Горбачев слабоват оказался, не то, что Борис Ельцин, триумфально победивший в Москве.

Еще одна особенность выборов-89, изрядно их компрометировавшая – окружные предвыборные собрания, своеобразное «сито», через которое должны были пройти кандидаты. Эти позабытые сейчас практически всеми мероприятия могли ветировать любую кандидатуру. Результат – серия скандалов и при этом бессилие власти, оказавшейся неспособной не пустить в парламент многих своих критиков (того же Ельцина, например). Парадокс – на одном из таких собраний в Омске забаллотировали молодого юриста Сергея Бабурина, показавшегося партийным начальникам недостаточно надежным. Прошло совсем немного времени, и Бабурин стал одним из верных союзников КПСС в российском парламенте, избранном в 1990 году уже без всяких окружных собраний.

Первый съезд народных депутатов фактически превратился в митинг, за которым следила вся страна – благо полная трансляция заседаний велась по телевидению. И страна увидела, как инженер Александр Оболенский попытался выдвинуть свою кандидатуру на пост председателя Верховного совета, который был заранее отдан Горбачеву. Шансов у инженера не было, разумеется, никаких, и сам он это прекрасно понимал. Однако в список для голосования самовыдвиженца включать отказались – как бы чего не вышло – и Горбачев был избран вновь безальтернативно. И потерпел еще одно моральное поражение. А чуть позже попытались не пустить в Верховный совет Ельцина – совсем уж непонятно, почему (ничего серьезного в этом органе он сделать не мог) – и тут же на всю страну прогремел юрист Алексей Казанник, отказавшийся от своего поста ради всенародного любимца. Вряд ли кто-то мог тогда подумать, что Ельцин отблагодарит Казанника постом генпрокурора, на котором тот продержится лишь несколько месяцев и уйдет в отставку, поссорившись со своим благодетелем.

Силовой разгон митинга в Тбилиси на фоне многочисленных слов о гуманизме и новом мышлении стал шоком для многих сторонников Горбачева. При этом власть не смогла ни осудить применение силы, ни открыто поддержать действия военных. Командовавший Закавказским военным округом генерал Родионов был уволен с занимаемой должности, но тут же перемещен в Москву на пост начальника Академии Генштаба (и продержался на нем до 1996-го, когда Ельцин назначил его министром обороны – бывало и такое!). Перемещение Родионова не устроило ни демократов, ни их оппонентов. Первые были возмущены тем, что военачальник ушел от ответственности, вторые считали, что его сделали козлом отпущения, сломав успешно складывавшуюся карьеру. А менее чем через два года произошла новая кровавая драма, на этот раз в Вильнюсе. Тогда вообще не наказали никого, но операцию свернули, не добившись никаких результатов и лишь в очередной раз дискредитировав союзную власть.

Неспособность выработать твердую реформаторскую линию, промедления и метания способствовали тому, что «проект Перестройка» — попытка эволюционным путем трансформировать советское общество — был вынужден уступить место революции. О ее участниках – в следующей статье.

Автор — вице-президент Центра политических технологий

Фотографии Дмитрия Борко